The Stars Shine Brighter When the Moon is Around

Вэриан заставил себя открыть глаза, что было достижением и настоящим чудом, учитывая пульсирующую головную боль. Он чувствовал, как липкая кровь на виске сворачивается и неприятно стягивает кожу. Его руки были заложены за спину, наручники жестко впивались в запястья, цепь позволяла немного отодвинуться от того места, где она была соединена со стеной, но не настолько, чтобы было легко принять сидячее положение. В голове застучало в знак протеста против резкого движения, зрение поплыло. Спустя несколько мучительных минут, он наконец сел прямо. Алхимик подождал, пока пятна рассеются, прежде чем оглядеться вокруг. Он находился в какой-то камере, перед ним были четко видны решетки, хотя сама дверь была широко открыта. Он был уверен, что ему не выбраться даже с открытой дверью, они были в таком неудобном положении, что это сделало бы побег почти невозможным. Снаружи камера была погружена в полумрак, так что трудно было сказать, что именно скрывалось за ней. Еще одна вещь, из-за которой ему не сбежать. Вэриан понимал, что точно тут не один, но все же вздрогнул, когда из полумрака вышла Донелла: — Я рада, что ты проснулся, дорогой. Я уж начала волноваться. — В ее тоне не было ни капли беспокойства, которое выражали ее слова. — Что тебе нужно? — Спросил Вэриан, вставая, чтобы выглядеть сильнее. Несмотря на головокружение, несмотря на свое положение, несмотря на то, что он знает, что ей нужно. Она преследовала их с самого первого испытания. Он знал, что ей нужны тотемы, что ей нужен дневник его матери. Он хотел услышать, как она это скажет, чтобы удовлетворенно бросить ей в лицо и разочаровать ее. К счастью, все тотемы были с Хьюго, а Нура попросила изучить дневник еще в первый день. — Ты знаешь, что мне нужно, ребенок. Где дневник? — Она шагнула в камеру, угрожающе трогая кинжал на боку. Знакомая ситуация. Когда-то и Кэсс так же угрожала ему, разговаривая точно таким же требовательным тоном. Но в отличии от Кэсс, Донелла не была к нему привязана ни на долю. У нее не было причин не ранить его. Увы, сейчас Вэриан такой же упрямый, как и тогда, когда его похитили в первый раз. — А какое это имеет значение? Его нет у меня, и это все, что имеет значение. Ты никогда не получишь ни дневника, ни тотемов! — Уверено прорычал в лицо Донелле Вэриан. На ее лице отразилась ухмылка, и она очень шокировала Вэриана. — Ты в этом уверен? Хьюго, дорогой, принеси тотемы. Вэриану стало дурно, когда его парень шагнул в темноту комнаты. Глаза быстро оглядели его в поисках травм, синяков, признаков сопротивления, чего угодно, что заставило бы Хьюго делать это не по своей воле. Он нервно сглотнул, когда не увидел ничего такого, Хьюго не поднимал на него глаз, отказываясь взглянуть на него. У Вэриана еще была надежда, и он дернул цепями, выкрикнув: — Хьюго, что бы она тебе ни сказала, ты не должен это делать! Он ненавидел отчаяние, сквозившее в его глазах, ненавидел то, как его глаза кричали о том, как ему страшно, и как он паникует. Алхимику всегда было трудно скрывать эмоции во время стрессовых ситуаций. В животе что-то скрутилось, когда Хьюго бросил пакет с тотемами в протянутую руку Донеллы, все еще отказываясь взглянуть на Вэриана. Он смотрел куда угодно, только не на мальчика. Почему он молчит и ничего не говорит? — Хьюго, пожалуйста, мы сможем найти выход из этого! Ты не должен делать то, что она хочет! Пожалуйста... — Его сердце бешено стучало в груди. Вэриан пытался найти хоть какой-то знак, что Хьюго не сдался, что он слушает его, что он не потерял надежды. Но лицо Хьюго перекосилось в гримасе боли, как будто ему было физически больно от этого разговора. Он шагнул назад, отвернувшись от Вэриана, и громко втянув носом воздух. Он был так поглощен анализом поведения своего парня, что не заметил, как Донелла подошла к нему, схватила за подбородок, заставив посмотреть на себя. Взгляд Вэриана на секунду метнулся на Хьюго. — Я же сказала тебе не привязываться. Привязанность ведет к неприятностям. Вы же не привязаны друг к другу, верно? — Ее пальцы сильнее сжались на лице Вэриана и больно впились в кожу, когда он попытался вырваться. — Нет. — Ответил Хьюго, сжав кулаки и все еще не поднимая взгляд. — Что — нет? — Повысила голос и сделала его высоким, показав свое превосходство. — Нет, я не привязан. — От слов Хьюго у Вэриана скрутило живот. С ним что-то сделали, его чем-то накачали, это единственный вариант, который он примет... — Хорошо. — Он едва услышал ее голос, прежде чем она отпустила его лицо, и резко ударила ногтями по щеке. Вэриан чувствовал, как кровь сочится из глубоких царапин. Ноги подкосились, и только цепи удерживали его от падения на холодный камень. Донелла рывком поставила его, вцепившись пальцами в плечи: — Где дневник? — Хьюго... — Взмолился Вэриан, пытаясь посмотреть Хьюго в глаза. — Хах, Вэриан, ты такой глупый ребенок! — Рассмеялась Донелла и отступила назад, чтоб он смотрел на Хьюго из-за плеча. — Неужели ты еще не понял? Ничего не было, ему всегда было плевать, он использовал тебя! Глаза Вэриана широко раскрылись в неверии. Его мысли перенеслись в прошлые слова и поступки. — Я использовал тебя, Рапунцель! Дыхание сбилось, это не могло быть реальностью. Это просто страшный кошмар, он не мог принять это. Но лицо Хьюго говорило само за себя, истина, которую он все еще пытался отрицать, была ясно написана на нем. Он должен был знать, что рано или поздно это случится. Карма — сука, и вся колода была сложена против него. — Нет, нет, нет! — Он не знал, говорил ли он о своем прошлом или пытался убедить самого себя, что Хьюго не мог предать его. — Скажи, что она лжет! Его глаза встретились с глазами Хьюго на ужасающую секунду. Прерывистый всхлип сорвался с губ Вэриана, когда он понял со всей душераздирающей болью, что Донелла была права. Он был оружием, отброшенным, как только оно стало бесполезным, когда помогло достигнуть своей цели. И теперь он остался один, чтобы собрать осколки своего разбитого сердца. Его отчаяние и горе сменилось гневом, он рванулся вперед, как только мог, натянув цепи и полностью вытянув руки за спиной. Боль от наручников, впивающихся в запястья, не шла ни в какое сравнение с болью в сердце. — Как ты мог?! — Он так сильно хотел ударить его кулаком в грудь, но лишь уткнулся головой о грудь Хьюго. — Я доверял тебе! Мы верили тебе! Все это для тебя было симуляцией, игрой?! Он тщетно рыдал у него на груди, прижавшись к нему, отказываясь слышать ответ: — Тебе когда-нибудь было не все равно? Хоть на одну секунду... — Его голос был тихим, слова прерывались всхлипами, и все же Хьюго ничего не делал, руки висели на его плечах, как будто он боялся прикоснуться к нему, боялся, что если он сделает что-то, то может быть непоправимым. — Вэр.... Вэриан вздрогнул и отшатнулся назад, как будто его обожгло, а может быть, и обожгло: — Не прикасайся ко мне! Я... — Он упал на колени, чувствуя себя совершенно разбитым, когда еще одно рыдание сорвалось с его губ. Его взгляд был прикован к земле, к каплям слез, закапавшим пол, он не мог смотреть на Хьюго, не мог вынести боль. — Я отдал тебе все. Ты... Ты забрал у меня все! Я... — Его голос сорвался, дыхание сбилось на секунду, на секунду он подумал, что может избавиться от этой боли. — Я любил тебя. Он услышал, как у Хьюго перехватило дыхание от этого признания. Вэриан рассмеялся над иронией происходящего. Конечно, человек, которого он любил, предал его. Только это имело смысл. Он наконец-то отдал себя полностью, по-настоящему, поставил на кон свое сердце и душу, только это имело смысл, что все обернется именно так. Все, к чему он прикасался, разваливалось на части. Может быть, Хьюго был не виноват, может быть, это опять была его вина. Может быть, он был слишком назойливым? Слишком требовательный? Может быть, он был недостаточно внимателен? Может быть, он был проклят, чтобы никогда не иметь ни минуты счастья? Солнце над головой знало, что он этого не заслужил. После всего, что он сделал, как Хьюго мог это сделать? — Разве ты не собираешься ответить мальчику?- Голос Донеллы вернул его к реальности, вся физическая боль соединилась с эмоциональной, когда ему напомнили о его нынешнем положении. — Невежливо оставлять такое признание без ответа. На этот раз она схватила его за волосы, заставив посмотреть Хьюго прямо в глаза, слезы, которые все еще текли по его лицу, щипали свежие порезы на щеке. Сколько раз он уже оказывался в таком положении? Он стоял на коленях перед Хьюго по совершенно другим причинам, который успокаивающе поглаживая его волосы. Значит, это была ложь? Было ли хоть что-то из этого реальным? Хьюго судорожно сглотнул, крепко зажмурился и еще крепче сжал кулаки: — Я никогда не любил тебя. Эти слова были произнесены так тихо, но они ранили сильнее, чем любая физическая боль. Он не мог дышать, его сильно трясло. Каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждое обещание лучшего будущего — ложь. Он чувствовал себя так, словно его сердце разрывали на куски и сшивали обратно только для того, чтобы снова разорвать, причем каждая слеза была более обдуманной, чем предыдущая. Он должен был привыкнуть к этому чувству, он мог пересчитать по пальцам одной руки количество людей, которые не предали его каким-то образом. Он просто надеялся, что Хьюго был среди них. Он смутно сознавал, что Донелла трясет его, требует ответов, бьет и пинает, когда он ничего не отвечает. Он был оцепенел от внешнего мира, единственная боль, которую он знал, была в его сердце, единственное, что он видел — это ложь, так ясно лежащая перед ним. Как он мог быть таким глупым? Как он мог быть таким слепым? Хьюго никогда его не любил. Все это было игрой, больной и извращенной игрой. Он был просто одной из несчастных фигур в ней. Он не должен удивляться, он знал, что это то, что он заслужил, после всего, что он сделал, это было правильно. Но это вовсе не означало, что ему не было больно. Хьюго заставил его почувствовать себя цельным, завершенным, законченным, как будто он действительно заслуживал лучшего, но все это было ложью, тщательно сфабрикованной и продуманной паутиной, чтобы найти все правильные способы получить от него всю желаемую информацию и все нужные данные. А Хьюго все еще шел дальше, причиняя ему боль на более эмоциональном, более личном уровне. А теперь, теперь он ничего не знал, теперь он ничего не чувствовал, теперь он был никем.

***

Хьюго лишь вполуха слушал план Донеллы. Его мысли были где-то совсем в другом месте, его мысли были заняты сломленным мальчиком в камере. Тот, которого он любил, тот, которого он сломал. Он не должен был привязываться, но все же привязался. Он продолжал убеждать себя, что это не так, пока не оказался слишком сильно зависим, чтобы отступить. Затем он сказал себе, что расскажет Вэриану правду, прежде чем их отношения будут развиваться дальше. Еще одна ложь, которую он придумал для себя, он был слишком эгоистичен, чтобы разрушить свой идеальный образ, который Вэриан, казалось, держал в своей голове. Он хотел быть этим образом, он так сильно хотел этого, и, возможно, это была его вина, желая того, чего он никогда не сможет иметь, сохраняя то, что, как он знал, было ненастоящим. Время останавливалось, когда он был с Вэрианом. Наверное, поэтому тот не замечал приближения момента предательства, поэтому тот не понимал какую боль причинит, когда когда время придет. Он был эгоистичным, эгоистичным человеком, готовым причинить боль любому, кто встанет у него на пути. Просто раньше он никогда не чувствовал себя виноватым из-за этого. Теперь остались только " до " и "после". До этого Вэриан смотрел на него с любовью, добротой, признательностью. А потом, как он на него посмотрит? Посмотрит ли он когда-нибудь на него снова? Он знал, что не может смотреть на Вэриана. Он не мог вынести боль в любимых глазах, панику, страх, чувствовать его разбитое сердце, и все же под этим взглядом он видел заботу и беспокойство за него. Потому что это было реально для Вэриана, но и для него тоже. Только после того, как Донелла пришла к нему прошлой ночью, он был вынужден покинуть мир грез и мечтаний, в котором так уютно устроился. В ту ночь он пересчитал каждую веснушку на щеках Вэриана, прикинул, сколько голубых волос было в этой странной синей прядке, запомнил звук его размеренного дыхания, как будто это был последний раз, когда он мог это сделать, и это был последний раз. Теперь некоторые из этих веснушек были стерты ногтями Донеллы, теперь волосы были вырваны из синей прядки, теперь его дыхание было слишком прерывистым, чтобы быть спокойным. И все же он оставался здесь, рядом с Донеллой, в этой ужасной реальности, которую сам же и создал, все надежды и мечты о лучшей жизни, лучшем будущем были сметены прочь, оставив эту ужасную реальность такой, какой она была на самом деле, сломанной мечтой.