Однажды в поезде

После обеда Мориарти улёгся на верхнюю полку и захрапел. Холмс загадочно улыбнулся Ватсону: — Ватсон, вы помните, что у меня осталось ещё два неиспользованных желания — одно для вас, одно для Мориарти? — Да. — Я намерен использовать их. — Сейчас? — Да. Для вас моё желание таково — через десять минут разбудите Мориарти и заставьте его рассказать любой сонет Шекспира. И вы ничего не должны упоминать о том, что это моё желание. Всё, Ватсон, время пошло! — А что за желание у вас для Мориарти? — спросил Ватсон, мысленно проклиная затею принять Холмса в игру. — А вот это вы узнаете, когда его разбудите. Ватсон мыленно перебирал весь запас ругательств, который накопил за время службы в Афганистане, и думал, что же делать. Когда десять минут истекли, у Ватсона уже имелся примерный план действий. Ватсон встал на нижнюю полку, ухватился одной рукой за складывающуюся ручку на краю верхней полки, а другой рукой потормошил Мориарти за плечо. — Профессор, к вам пришёл на занятие мистер Кеттерли! — Всё фигня, я больше не преподаю, идите к чёрту, Моран! — пробурчал Мориарти и повернулся на другой бок. Ватсон услышал тихий смех Холмса, тихо ругнулся крепким словечком и снова потормошил Мориарти за плечо. — Профессор, конечная станция! — Не-а. До конечной станции ещё четыре часа, а сплю я лишь полчаса. Ватсон, отвалите и дайте поспать! — угрожающе пробурчал Мориарти и захрапел в два раза громче. — Чёрт побери, Холмс, его ничем не разбудить! — Ватсон, а вы двиньте ему в ухо, — сквозь смех посоветовал Холмс. — Кто двинет мне в ухо, сильно пожалеет об этом. Можно было бы просто пощекотать, — проговорил Мориарти, окончательно проснувшись. — Зачем вам так понадобилось меня будить? — Знаете, профессор, мы поспорили на пять фунтов. Я говорю, что вы можете выразительно прочесть сто тридцатый сонет Шекспира, Холмс же уверен в обратном. — Ну, мистер Холмс, попрощайтесь со своими пятью фунтами. Когда я учился в школе, я ходил на кружок художественного чтения и лучше всех в классе читал стихи. Так, сто тридцатый сонет... Её глаза на звёзды не похожи, Нельзя уста кораллами назвать, Не белоснежна плеч открытых кожа, И черной проволокой вьется прядь. — начал выразительно читать Мориарти. Холмс откинулся на спинку полки, внимательно слушая. С дамасской розой, алой или белой, Нельзя сравнить оттенок этих щек. А тело пахнет так, как пахнет тело, Не как фиалки нежный лепесток. — продолжал читать Мориарти. Он действительно очень, очень хорошо умел читать стихи. Ты не найдешь в ней совершенных линий, Особенного света на челе. Не знаю я, как шествуют богини, Но милая ступает по земле. И все ж она уступит тем едва ли, Кого в сравненьях пышных оболгали! — закончил гений преступного мира. — Браво, профессор. Ватсон, вы действительно выиграли этот спор. Деньги я отдам вам потом, сейчас у меня нет с собой наличных. — Удивительно, вы и правда очень хорошо читаете стихи. Почему же вы не связали с этим жизнь? — Знаете, мистер Ватсон, как говорил мой преподаватель художественного чтения: "Чтец — это эстрада". А шоу-бизнес ещё хуже, чем криминальный мир, я предпочёл не соваться туда. — Да. Миры шоу-бизнеса и политики — самый ужас, который только можно встретить, — согласился Ватсон. — Говорит человек, который очень хорошо играл в школьном театре и планировал связать свою жизнь со сценой. — Холмс, как вы догадались? — Помните Стэмфорда, который нас познакомил? Как-то раз мы разговорились о театре, и он мне рассказал, что один его хороший знакомый, раньше весьма недурно играл в универститетском театре. Как потом выяснилось, и в школьном тоже. Ну, а когда я нашёл у вас, Ватсон, полное собрание классических театральных пьес с пометками на полях, всё стало ясно. — Ай да Майк, ай да сукин сын! — хорошо поставленным голосом произнёс Ватсон. На всё купе грянул хохот.