Я стала матерью злодея

      Веки были точно склеены — мне с трудом удалось их разлепить. Чуть повернув голову, я уткнулась носом в наволочку. Ноздри защекотал запах стирального порошка. Мне всегда нравилось, как он пах, а у этого был особенно приятный аромат. Какие-то лесные травы? Необычно.       Взгляд упёрся в потолок. Вот только почему он синий? Ещё утром был белым.       Ещё больше смутила такая же синяя ткань, свисающая с потолка. Я с минуту разглядывала её, пока до меня не дошло, что это был не потолок. Это чёртов балдахин — нарядный такой навес, свисающий с карниза. Настоящий средневековый балдахин из дамаста, украшенный вышивкой, галунами и плюмажем.       Я резко села, о чём тут же пожалела. Всё перед глазами закрутилось-завертелось. Пришлось откинуться обратно на подушки, чувствуя тяжесть во всём теле. Конечности будто бы и не принадлежали мне. Один-единственный подъём выжал из меня все соки.       Я так и лежала, раскинув руки в стороны, и пялилась в синюю ткань этого дурацкого балдахина, пытаясь собрать мысли в кучу. В голове была пустота. Мне упорно не приходила даже самая отсталая мысль о том, что здесь происходит и где я вообще. Стоило об этом задуматься, как назрел не менее насущный вопросец: а кто я такая, собственно? Антуражец комнаты и вовсе вводил в состояние «а шо тут, собсно, происходит», ибо кресла и стоящая у кровати софа были точно выдернуты из музея или исторического фильма.       Где-то за пределами комнаты послышались шаги. Скрипнула дверь.       — Дона! — донёсся до меня мелодичный женский голос. — Нужно смазать петли. Двери скрипят.       В комнату зашли. Я увидела девушку, одетую в чёрное платье и фартук; на голове у неё был белый чепец. Она несла таз с водой, через плечо было перекинуто полотенце. Когда она подошла ко мне, то заметила, что я настороженно поглядываю на неё.       — Мадам, вы очнулись! — на глаза девушки навернулись слёзы. Она быстро поставила таз на прикроватную тумбочку и подорвалась ко мне, схватив за руки. — Почему вы опять это сделали?!       Я порядком удивилась.       — Сделала… что? — язык еле ворочался.       — Мадам?.. — текущие по щекам девушки слёзы остановились. Она широко распахнула глаза в неверии: — Вы меня не узнаёте?..       Я покачала головой. Ситуация казалась мне всё страннее и страннее. Я попала в какое-то шоу-прикол? А то со стороны так и выглядит. Хотя нет, тело слишком ватное, организаторов бы засудили за вред здоровью участников.       — Как же так… Мадам… Хнык… — И девушка снова заплакала.       — Тише, тише, — взмолилась я, пальцами хватая её за руку, которой она держала меня. — Лучше объясни мне, где я и кто я, а слёзы полить ты ещё успеешь. И да, тебя саму-то как звать?       — Мадам, вы так странно говорите… — Всхлипнув, девушка выдохнула: — Я Роза, ваша камеристка. Я всегда вас сопровождаю и помогаю одеться. Вы даже это забыли?       Камеристка, камеристка… Память подсказала, что это что-то вроде личной горничной. Компаньонка и поверенная у благородных леди. Вот только когда я успела стать благородной леди? Ещё вчера я…       Голову сдавило от невыносимой боли. В висках застреляло, в ушах засвистело, да так, что к горлу подкатил рвотный ком.       — Мадам?! Я позову доктора!       Девушка сорвалась с места и умчалась за пределы комнаты. Балдахин и шторы колыхались после того, как этот маленький вихрь по имени Роза пропал. Настала блаженная тишина. Приступ отступил, и вместе с ним в голове прояснилось. Имени своего я не вспомнила, но вспомнила, что мне двадцать семь лет, у меня есть родители и любимая кошка. Здоровье всегда было не ахти, а в последние несколько лет испортилось вконец. У меня постоянно болел желудок, стоило съесть что-то тяжёлое, кровяное давление скакало из-за атмосферных перепадов, а потом ещё начались проблемы со спиной и шеей. Вчера было особенно хреново: кровяное давление было очень низкое, почти как у трупа.       — Я что, всё-таки окочурилась и очнулась в Аду? — хохотнула я.       Ну да, только я могла так спокойно отреагировать на происходящую несуразицу. Мне всегда всё было, как с гуся вода. Жизнь ставила меня в неудобную коленно-локтевую позу и беспардонно трахала и так, и эдак. Сейчас я даже не удивлена тому факту, что мертва. Это понимание укрепилось в моём сознании, когда головная боль и тошнота схлынули.       В комнату вбежал мужчина с чемоданчиком. Позади него влетела перепуганная вусмерть Роза.       — Мадам, как вы себя чувствуете? — присев на край кровати, спросил, судя по всему, доктор.       — Тело не слушается, — охотно ответила я.       — Позвольте… — и доктор взял мою руку, принявшись считывать пульс.       После этого проверил зрачки. Попросил последить за пальцем, что я послушно выполнила, позволяя мужчине выполнять свою работу.       — Что из последнего вы помните? — закончив осмотр, спросил меня он.       Так, ну не говорить же как есть, в самом-то деле?       — Ничего, — соврала я. — Я очнулась в незнакомой кровати, в незнакомой комнате. Потом ко мне пришла эта милая девушка, назвавшаяся Розой.       Доктор покачал головой. Роза стояла, прижав руки ко рту, и беззвучно плакала. Мне было очень жаль эту девушку.       — Мадам, я врач и обязан говорить так, как есть.       — Да, конечно, — кивнула я. — На то вы и доктор.       — Вы в очередной раз пытались покончить с собой, и поглядите, чем это закончилось! Вы едва вернулись с того света и теперь ничего не помните. Следующая попытка может стать конечной, поймите вы уже! Ситуация с вашим мужем — не повод так истязать себя. Подумайте о ребёнке!       Я моргнула. Посмотрела сперва на доктора, потом на свои запястья, которые были перевязаны бинтами. Затем опять на доктора. Мне показалось, что я ослышалась.       — У меня есть муж и ребёнок?..       — Да, мадам. Что ж, раз ваша психика включила защиту, я просвещу вас. И надеюсь, что мои слова останутся в пределах вашей комнаты.       — Да-да! У меня нет никакого желания приносить вам неприятности и болтать попусту! — замахала я руками. Мне стало чуть лучше.       — У вас отвратительный муж, открыто живущий со своей беременной любовницей в главном особняке.       — Какой замечательный муж, — фыркнула я.       Доктор поправил очки на носу и одарил меня странным взглядом.       — Вы иронизируете, я правильно понимаю?       — Ну да…       — Что ж… — Вот любит он это «что ж», как я погляжу. — Тогда…       Доктор долго говорил, посвящая меня в детали моей семейной жизни. Роза дополняла некоторые моменты, помогая сложить общую картину происходящего. Я слушала внимательно, задавала вопросы. Мне стало понятно моё положение в этом доме.       — Я хочу отдохнуть, — выслушав их, сказала я.       — Да, мадам. — Доктор тотчас покинул комнату.       Роза задержалась.       — Если вам что-нибудь будет нужно, то позвоните в колокольчик. Я сразу же приду.       — Хорошо.       Роза поклонилась и ушла, закрыв за собой двери. Подождав немного, я осторожно села. Свесив ноги с кровати, чуть поболтала ими над ковром и опустила стопы на мягкий ворс.       Ноги, конечно же, были не мои. Как и тело. Первый шаг дался мне тяжело. Я чуть не упала, но мне удалось удержать равновесие. У меня слишком часто были недомогания и анемия, чтобы я сейчас не справлялась с последствиями неудачного суицида хозяйки тела.       В дальней части комнаты был туалетный столик с разными склянками, духами и косметикой. Именно там и было нужное мне зеркало. Наметив цель, я осторожными шажочками добралась до пуфика перед этим столиком и с наслаждением села.       Из зеркала, удивлённо взмахивая пушистыми чёрными ресничками, на меня смотрел ягнёночек. Таких девушек называют агнцами. Курносый носик, веснушчатое лицо с тонким овалом острого подбородка, глазки цвета весны и мягкие рыжие кудри, спадающие на плечи. Агнец, правда, был бледным аки смерть, даром что и без того белокожа. Я подняла ладонями пышную грудь и потрогала её. Чёрт, у меня никогда такой не было. Со своей двушкой я всегда завидовала сисястым подругам, а тут такое богатство. И чем муж-то был недоволен?       Кстати о муже и всём прочем.       Никогда не могла себе представить, что реально попасть в героиню романа. Когда доктор назвал имя мужа Альфреда, герцога Лихтенштейна, одного из героев довольно тупой истории, которую я недавно читала, я удивилась. При чтении мне едва удавалось сдерживать хохот. И вот я оказалась в теле ягнёночка Виолы? Шутка, что ли?       Глаза цвета весны и кукольное личико из зеркала говорили об обратном. Не шутка. Мой типичный взгляд маньяка, жаждущего расправы над всем миром, очень не подходил этому ягнёночку.       Я подпёрла щёку кулаком и принялась наматывать прядь волос на палец, как это регулярно делала. Вот только нет теперь никого, кто проворчит мне: «Не крути волосы». И не сказать, что мне это не нравится.       Виола Лихтенштейн, до замужества пятая принцесса соседнего государства, Французской империи. Когда блядун-король почил в мир иной, наследный принц, который встал у руля власти, решил избавиться от всех своих неугодных братьев и сестёр. Братьев казнил, сестёр повыдавал замуж. Виолу сплавили в соседнюю страну «для укрепления дружеских связей», выдав замуж за герцога, чья семья имела родство с правящей семьей. Малышка Виола тогда была шестнадцати лет отроду. Бедняжка. Напуганный ягнёночек, нелюбимый и семьёй, и мужем…       Как жене аристократа, ей нужно было родить наследника. Девушек в подобном обществе их ценного мнения не спрашивали. Герцог долго «трудился», пока жена не забеременела, и свалил обратно к любовнице. Виола же, и без того напуганная, каждую ночь насилуемая мужем, поехала кукушкой и начала пытаться выпилиться. Ей, конечно же, не давали.       Виола родила мальчика, его назвали Эдвардом. И всё было бы не так страшно, но сынишка пошёл внешностью в отца. Виола боялась собственного сына. Заботу о мальчике передали нянькам. Вот только Эдвард тянулся к своей матери, он так хотел её любви… Виола была не способна полюбить собственного сына, и в возрасте двадцати лет умерла, перерезав вены. В этот раз удачно.       Эдвард, в одночасье лишившийся матери, возненавидел своего отца, его любовницу и сестёр-близняшек, которых родила любовница. Он долго вынашивал план мести. Уже юношей Эдвард убил свою семью, устроив кровавую баню, и был казнён за совершённое убийство. На этом оригинальная история заканчивается.       Только…       Виола-то жива. Ну, как жива? Виола умерла, а на её месте каким-то образом оказалась я.       Твою ж мать…       Я уронила голову на стол и сцепила руки на затылке.       Я стала матерью злодея. Всё, это финиш. Финита ля комедия, всем можно расходиться.