Созвездия

      Секунда. Вторая. Третья.       Первой мыслью была всякая дезориентация и отсутствие любой идеи, кто она и где находится. Лишь спустя время потерянная связь с реальным миром стала медленно возвращаться.       Резко вздохнув, она словно проснулась. В окружении страшных звуков и тяжелой тьмы. Мир сузился до крошечных размеров, и в нём не было ничего, кроме мглы, шума, и животного страха. Тело покрылось гусиной кожей, полностью вспотело и оледенело, как труп. Она уже не могла вспомнить, когда начала плакать. И плакала громко, как плачут маленькие, как плачет только слабый, напуганный до чертиков человек.       Себя она не слышала. Боже, что это за место?       Она попыталась прислушаться к окружившим её звукам — металл, скрежет, лязг, визг, собственное дыхание и сердцебиение, такое бешеное, что сердцу давно бы следовало остановиться. Или, если не ему, то хотя бы планете, миру, этому треклятому месту, где девушка оказалась, в конце концов, потому что сил уже просто нет. Прошло немало времени, прежде чем она попыталась прорваться сквозь зыбкую кашу ужаса и начала ощупывать сознанием окружающую обстановку. Какая-то кабина. По ощущениям, тряске и обдувающему сверху потоку ветра, её несло вверх, но мозг отказывался понимать происходящее. В кромешной темноте понять что-то — полная лажа.       Она чувствовала подступающую к глотке рвоту, но, кажется, обошлось. Секунда, другая, а может минута. О счёте времени можно благополучно забыть — изнеможенное сознание вдруг решило, что это для него слишком. Словно душа готова покинуть тело.       Долгий, очень долгий подъем. Она сжалась комочком в углу кабины.       Что происходит?       До сих пор ей было бесконечно жутко, и в таком напряжении было нереально подумать о чём-то конкретном — мысли скатывались в ком. Но сейчас, пусть и с трудом, но ставя перед собой чёткие вопросы, она пыталась понять. Что это за место? Почему она здесь? И ноль ответов. Зато со временем подступает новое, страшное, тёмное осознание. Она ничего не помнит.       «Ева. Меня зовут Ева…»       Первое и последнее, что знала о себе.       Такое чувство, словно часть воспоминаний стёрли. В сознании всплывают образы вещей, о которых знает каждый: она видит дома, машины, помнит вкус вишневого сока и звуки городской суеты, но не может ассоциировать их с собой. Она не видит эти вещи, как часть собственной жизни, и это пугало.       Лязг. Девушку резко подбросило вверх. Кабина остановилась, напоследок пошатнувшись.Ева дёрнулась на холодном полу и свалилась набок, больно ударяясь грудью и подбородком. И она не ожидала от себя великих подвигов или храбрости, и будь у нее место в затопленном эмоциональном диапазоне, Ева бы даже удивилась. Когда вместо очевидной паники в крови забурлила прыть. В голову резко ударил адреналин. Она нарочито медленно, чтобы избежать нежелательных падений, подобралась на четвереньки. И тут же поморщилась, когда боль, сменив направление, теперь била в позвоночник и раскалённую голову.       — А-а-аргх!       Ева со злостью закричала, со всей одури отбив кулаками по железному полу. И в этот момент, словно в шутку или назло, на потолке тусклым светом заморгала лампочка. Настолько слабо, что Еве это едва помогло разглядеть что-то в потемках. Она встала и с осторожностью осмотрелась, не без досады подмечая, как сильно заныло тело. Все это время она провела, вжавшись в одну точку, и совсем не допустила попытку изучить место, где очутилась.       Глаза постепенно привыкали к полумраку. Как оказалось, в лифте (было ли это лифтом наверняка, она не знала, но точно что-то похожее) стояли пара коробок, мешки, непонятный хлам, которому Ева вряд ли найдет сейчас какое-то применение — очевидно, ей было не до этого. Никаких дверей. Зато на потолке — массивный люк. Выход из этой адской камеры.       Коробки. Пока не до их содержимого, зато помогут дотянуться. Заползая на одну из них, Ева на ватных ногах выпрямилась и начала ощупывать в потемках задвижку. Та, тварь скрипучая, поддавалась с неохотой, но уже на грани истерики и ценой огромных усилий девушка сняла её.       Мокрое лицо обдуло потоком свежего воздуха. Яркая вспышка, тысяча солнц, и один сплошной звон, раздирающий голову. Хотя, как выяснилось пятью секундами позднее, шум — это её собственное спертое дыхание. Ева даже испугалась, когда свет больно ударил в веки. Солнце. Воздух. Ева не уверена, как так получилось, но ей показалось, что из железного короба она буквально вылетела. И отпрыгнула еще на пару метров вперед, спотыкаясь, обвалявшись в земле и траве.       «Наконец-то…»       Желание вдохнуть поглубже воздуха стало ошибочным; лёгкие сдавило в спазме, и ей пришлось ещё долго терпеть приступ тошнотворного кашля. В голове всмятку расплющенный мозг изволил поведать о том, что мир остановился, и теперь не несётся из глубин ада. Но где тогда она оказалась сейчас?       Теперь, когда неконтролируемый приступ паники прошел, она смогла принять сидячее положение, дабы осмотреться. Пришлось как дерганной дуре (что было не так уж далеко от правды) покрутиться туда-сюда. Территория. Иронично, что маленький островок зелени, в котором она оказалась, имел четкую границу — место было окружено гигантскими, уходящими в небо железобетонными стенами, которые на фоне все этой прелести наводили на мысль о безысходности. Ева ощутила себя бессильно маленькой. А потом стало еще хуже; под ее взгляд попал выход, этакая прорезь в коробке. Раз, два, три, четыре. В каждой стене по одному. А еще — совсем рядом, совсем неестественно, из земли торчали деревянные постройки.       «Там могут быть люди!» — мысль, не лишенная смысла, ясным звоном ударила в голове девушки. Ноги не слушались и двигались на автомате, совершенно не сгибаясь.       — Эй! Кто-нибудь?! — голос хриплый, знакомый и незнакомый одновременно. Несуразица какая-то.       Ответа не последовало. Уже стоя на пороге скрипучего домишки, девушка поняла — ни одну живую душу она здесь не найдет. Загнанная в угол и совершенно одна. Эта идея больно ударила в висок, и Ева растерялась, понимая, что из одной клетки попала в другую. И тем не менее, исследование не прекратилось.       «Должна быть причина. Какое-то объяснение…» — мысленный диалог с самой собой потихоньку возвращал Еву к реальности и вносило ясность в затуманенный разум. Она обшарила всё вдоль и поперек, перевернула всё вверх дном. Из того немногого, что она успела заметить — какие-то кривые тумбы, табуретки, пустые ящики, она отметила нерабочие источники света. В одной из комнат в один угол было свалено около дюжины относительно старых светильников, и все в разной степени повреждения. Переключатели не работали.       «Но это может означать, что здесь кто-то жил!»       Ева прошла еще две коморки. Все они не отличались особым простором и были больше похожи на одиночные камеры. Дверей не было, только шторки — те были, что странно, в приемлемом состоянии. И это тоже было очень странно. Всё как-то непонятным образом граничило между «старым» и «новым».       «Да Боже ж ты мой!..»       Еве хотелось взвыть. Движения вновь стали дерганные, паника возвращалась. Ничего — абсолютно! — она здесь не нашла. Лачуга оказалась бесполезна. Но была еще надежда на последнюю комнату. Единственную, у которой была дверь. Скрипучая рухлядь.       В комнате была кровать. Первая и единственная, исходя из того, что увидела Ева — как в насмешку. Она одна, и кровать тоже одна. С губ сорвался нервный смешок, а руки уже вовсю исследовали тумбочку, которая выглядела не лучше всех предыдущих. Была какая-то слабая, подыхающая надежда на то, что эта комната может оказаться какой-то особенной. Зря, наверное.       Но открыв нижний ящик, Еву стукнуло ударом тока. Записка. Аккуратно сложенный треугольничек белой бумаги, такой неестественной в общей серости. Она раскрыла её дрожащими руками.       «Ты первая»       На лёгкие тяжело упала грудь, словно из нее выбило весь воздух. Записка задрожала — нет, глупости какие, задрожали пальцы. Ноги свело судорогой, и Ева осела на пол. Зубы громко стучали. Неслышно. Она не слышала собственные мысли. Из хижины она выползла, согнувшись пополам, как пьяная. В бреду.       «Ты первая», — невесело повторила она у себя в голове, — «Значит, будут другие…»       И значит, нужно ждать? Нет, нужно было действовать. Что-то предпринять, что-то делать. Но Ева с неудовольствием отметила, что решительность куда-то исчезла. Ей было попросту страшно. Записка не ответила ни на один её вопрос, но подтолкнула к сокрушительному выводу.       «Это все специально. Не просто так. И буду я здесь не одна. Или мне на смену придет кто-то…другой. Кто-то это подстроил. С какой-то целью», — мысли рваные. Но это единственное, что у Евы сейчас было. Её рваные мысли.       Она стояла, пошатываясь, на крыльце хижины, опустив взгляд на свои ноги. Кроссовки. Не первой свежести. Но ощущения, что это её обувь, у Евы не было. А оторвав с них взгляд, девушка вновь поймала глазами огромные, исполинских размеров стены, а конкретнее — один из проходов, ведущих неизвестно куда.       «Что-то мне подсказывает, что это не выход…», — самой уже было смешно, как язвит в рамках внутреннего монолога.       Голова невозможно трещит от эмоциональных всплесков. Даже тело беспощадно бросало из апатии в неуместную активность, чем черт не шутит — Ева чуть ли не бегом направилась в сторону прохода в стене, не успев удивиться очередному приливу сил. Нервное.       Обильно покрытые плющом, в трещинах, как из отдельно поставленных друг на друга блоков, стены. Приближаясь к ним, Ева чуть замедлилась. Чувство, словно она застеснялась собственной маленькости. Впереди — проходы. Там, за стенами, путаница каменных коридоров. Стоило бы проверить, что там, дальше, но не хотелось. У Евы тревожно щекотало где-то под ребром, как какая-то сигналка. Это необъяснимое чувство говорило — «не лезь». «Не лезь…»       Вдох-выдох. То, что должно было как-то обнадежить, только сильнее испугало. Ева отчетливо ощутила себя подопытной мышью в лабиринте. И ей нужно найти кусочек сыра.