Созвездия

      Рефлексировать происходящее вокруг с каждым днем становилось все труднее. Льюис не понимал, как Еве удавалось вести себя вот так спокойно и непринужденно. Будто стоит ей лишь отремонтировать Берлогу и разжиться вещами по-интереснее, то ой как заживет! Но вскоре он понял, где тут собака зарыта. Не про Гава речь, разумеется.       Наверное, стоило поговорить о том, как Ева перестала плакать. Хорошо бы, если так, но ведь она вообще перестала унывать, заделавшись от чего-то ярой оптимисткой. Льюису потребовалось время, чтобы перестать ее в чем-то подозревать и осознать реальность происходящего. Ева притворялась, что всё хорошо, но во всех движениях читалось неспокойствие. Делала вид, что в порядке и готова двигаться дальше, но втайне — сломалась.       — Тебе необязательно, знаешь, ну, — как-то раз Льюис завел об этом разговор, подталкивая девушку к своего рода терапии, — не притворяйся. Мы можем поговорить.       — Я не притворяюсь, — нарочито возмутилась Ева, — У нас достаточно запасов. Мы сделали мешок, чтобы ты бегал и держал при себе воду, делал метки, не потерялся. Посадили яблоню, теперь у нас есть огород. Смотри, какой хороший козырек сделали у Берлоги. Знаешь, мы продвинулись. Ты сам-то не рад?       Льюис молча смотрел на нее, взгляд карих глаз был весьма красноречив. Да нет, он рад. Если это можно назвать радостью, конечно. Для Евы, может, всё действительно приобретало именно такой вид — спустя месяц бессилия что-то наконец получается, движется с мертвой точки. Но ведь этого было явно недостаточно.       Льюис был старше, он подсознательно чувствовал, что не так. Внутри Евы происходит борьба, причем по-страшнее его собственной. Ему и самому пришлось преодолеть недоверие к девчонке, ее роли в этом месте, его собственное положение и желание бросить соседку, чтобы в одиночку сорваться в Лабиринт. После первых закрытий стен и бессонной ночи, понял, что спешка его погубит, а взаимопомощь будет как раз кстати. Наверное, он мальчишка. К тому же, оказался здесь не один. Ему было немного, прям чуточку, но все-таки проще. Его еще не сломали. А Ева…       Что Ева? Ее мутило каждые два часа, и девчонка всерьез полагала, что хорошо скрывает этот факт от Льюиса. Выполняла ежедневные задачи и молилась, слишком часто повторяла, что теперь-то всё наладится, и, похоже, изо всех сил старалась верить в этом. Да вот только нет в этой вере ничего святого, Ева просто себя обманывала, прикрываясь форменным жизнелюбием. И Льюис не мог смотреть на то, как единственный человек рядом продолжал медленно сходить с ума.       — Иди сюда, — проворчал он, встав с насиженного места. Их разговор завязался на моменте, когда он стругал копья из дубовых сучьев, а Ева чистила картофель. Как и всю последнюю неделю, делала всё на автомате, изображая энтузиазм в каждом движении. Только искусственно это всё. Девушка бросила на него недовольный взгляд, мол, что за срочность, и на этот раз было что-то настоящее. Льюис не знал, как относился бы к девчонкам сам, будь он сейчас на свободе, но какая то информация в его черепушке была сохранена. Выбивать такую дурь силой, как это принято у парней, плохой план.       — Иди сюда, — парниша мотнул головой, присел у незадействованного кострища. Ева непонимающе уставилась на него.       — Зачем?       — Просто иди, зачем спрашиваешь, — буркнул Льюис. Как он ей объяснит, если даже сам пока не понимал, что происходит, и чего ему вдруг стало это так важно.       Парень приземлился на корточки перед ящиком с овощами, схватил первую попавшуюся свеклу и присел на землю, в приглашении похлопал ладонью по траве. Ева села напротив, выжидала. Полностью доверяла ему, возлагала надежды. Многовато ответственности для пацана, который сам-то не догонял происходящего. Ему и самому хреново. Но как Ева смогла удержать его от безрассудства в тот злополучный первый день, так и он теперь обязан девчонке. Доверял ли целиком и полностью? Нет. Хотел ли он помочь? Да, однозначно.       Ева ему как-то сказала, что у него красивые глаза, да и вообще подметила, что выглядит Льюис неплохо. Назвала «типа красавчиком». Наверное, ожидала, что парень расскажет о ней немного в ответ, но прошла неделя, а он так с ней и не поговорил толком. Вообще молчал, ограничиваясь парой фраз за день. Всё копался в земле и собственной голове, игнорируя попытки Евы заговорить о чем-то простом. Со временем она перестала пытаться. Таков был Льюис и его защитная реакция. Так ему было проще держать разум в норме. Теперь понял, как ошибался.       — Бледная, но это неплохо, — начал парень издалека, — На вид лет пятнадцать.       Брови Евы полетели вверх, лоб сморщился в несколько маленьких складочек. Удивление. И не понятно, что ее поразило больше — то, что Льюис сам заговорил с ней об этом, безо всяких на то причин и просьб, или же то, что она не ощущала себя на пятнадцать, ну вот никак. Быть не может, она наверняка старше, а парень просто что-то путает. Но возражать не хотелось — парень открыл рот, чтобы продолжить.       — Глаза карие, темные очень. Сейчас еще нормально, к вечеру совсем черные будут. Ресниц почти нет выпали что ли, но и без них ничего так. Нос обычный, не знаю, как тебе объяснить, — говорил Льюис, внимательно изучая лицо девушки, — Тут родинки, три, кажется, — ткнул пальцем вниз, к шее, но не касался, — Очень кудрявая, как гнездо. Миленько, наверное. Худая очень. Не знаю, как было раньше, но щек нет совсем. Они, ну, знаешь, впали так. Тебе надо побольше есть, волновашка.       Ева слушала и не верила в происходящее. И, перевозбудившись, выдала.       — А уши? Скажи про уши! — через чур эмоционально воскликнула Ева, резко откинув волосы назад. Льюс изменился в лице, и теперь смотрел на нее, как на ошалевшую.       — Уши?       — Да, они нормальные? Ну, красивые? Или кривые? Я лопоухая? — переходя на писк, продолжала девушка.       — Да уши как уши, чего пристала, обыкновенные они, — раздраженно почесав затылок, сообщил Льюис, — Хорошие уши, успокойся.       И, неожиданно для Евы, он потянулся ближе, дернув шершавыми пальцами за правую мочку. Шатенка вмиг успокоилась, даже притихла.       — Нда, все-таки настоящая, — вздохнул Льюис, словно сделал важный вывод, — Живая еще. Я-то думал, подохла уж, зомбячка. Ты успела со всем смириться, я погляжу?       Сперва Ева не поняла, о чем речь. Вот ей только что стало известно, что она всего лишь ребенок, едва ли переросший пубертат, а теперь ей на полном серьезе сообщают, что она еще не жмурик. Смирилась? С чем это? Ничегошеньки она не смирилась, не надо пудрить мозги. Ева насупилась, теперь в ее поведении подростковые повадки читались еще более отчетливо. Ей стало от чего-то очень стыдно.       — Ничего я не смирилась…ты завтра в Лабиринт идешь, выход нам искать будешь… — бормотала Ева, опустив недовольный взгляд в пол. Врала. Парень знал, она — маленькая лгунья.       — Да ты не веришь в выход! — вдруг резко и яростно, словно гром, выдал Льюис, — Я тоже не верю, что все так просто! Но я не сдамся, слышишь? Ты мне сама говорила, что вместе все получится. Ты больше не одна, понимаешь? Мы нужны друг другу, пустоголовая ты девчонка! — Льюис разошелся, подскочил на ноги и со всей дури пнул ящик брюквы. Ева зажмурилась, испугавшись, но не сдвинулась с места. А что ей делать, бежать от разъяренного парня? Он ведь правду говорил, только она это еще полностью не приняла. Парень отдышался, посмотрел на нее сверху вниз, постарался успокоится.       — Прости, я не хотел, — вмазал себе потной ладонью по лбу, массируя. В голосе ясно читались стыдливые нотки, Льюис был искренен, — Послушай, я, правда, не хотел. Но правду ведь говорю. Честно. Я вот в норме, принимаю правила, которые нам диктуют, но не опускаю руки. Тебе тоже нельзя, понимаешь? Ева, черт возьми, это не наш дом. Дом — он за пределами Лабиринта.       Дом. Ева не помнит, что у нее был за дом. Где она жила, с кем, какими были ее родители. Может, она имела братьев и сестер, или семья была совсем маленькая, но это девушке тоже неизвестно. Было гораздо проще блокировать мысли о том, чего никогда в ее голове не существовало. Теперь у нее новая жизнь, новые законы мироздания. Зачем ей в Лабиринт? Она что, знает, куда ей идти нужно?       — Я не помню, где мой дом, — тихо прошептала девушка, вжимая подбородок в грудь, — Как мы его найдем?       — Найдем, обещаю. Верь мне, — юноша тогда обнял ее, неловко, но крепко. Обед запозднился.       На следующий день Льюис вышел в Лабиринт на рассвете, и Ева смотрела на него хмуро. Терпела, была по-настоящему недовольна этой затеей, но знала, что все не зря. Парень был рад, ведь если бы не тот их разговор, девчонка бы провожала его, должно быть, с тупой улыбкой.       — Ну, я пошел. Скоро вернусь.       — Да, буду ждать.       И больше ничего. Другие слова были излишни. Они научились примерно определять время по солнцу. По их расчетам, Льюис должен был вернуться к обеду, чтобы точно не рисковать. Он нырнул в Лабиринт, словно всю свою жизнь этим и занимался. В момент, когда его фигура скрылась за первым поворотом, Ева дала себе волю и горько захныкала в ладонь. Она молилась, чтобы Льюис вернулся целым и невредимым. У нее будет много времени обдумать его слова.

***

      После первой разведки у обоих немного отлегло. Брошенные в неизвестность, стали понемногу решать, когда и как в следующий раз идти проверять Лабиринт. На утро следующего дня, когда Льюис отправился на разведку во второй раз, он донес неутешительные вести — коридоры действительно менялись, а это делало задачу практически невыполнимой.       — Придется как-то отслеживать. Сложно будет, но справимся. Я тут торчать всю жизнь не собираюсь, — за ужином выдал Льюис, пытаясь успокоить раскаленные нервишки. Но сам понимал, да и Ева осознавала, что времени потребуется очень и очень много, если не целая вечность.       — Ну тоже вот, придумали какую-то безумную чертовню, Создатели хреновы, — не прекращал ворчать юноша, ковыряясь ложкой в рагу. С последней поставкой им пришел набор нормальной посуды, — Для чего это все. Ненормальные, блин…       — Может, извращенцы, — попыталась пошутить Ева, но прозвучало всё равно подавлено. Она лениво жевала кусок луковой лепешки. С появлением таких простых радостей жизни, как соль, столовые приборы и два котелка, трапезы стали в разы приятнее, а процесс готовки — удобнее. Шутку Льюис не оценил, зато потрепал ту по волосам. Ева стала вести себя гораздо проще в некоторых моментах; больше не было этой притянутой за уши зависимости от своего соседа. Она точно так же могла проваливаться в свои мысли и молчать часами напролет, не цеплялась за желанную идиллию и принимала реальные факты. После этих изменений и первых шагов навстречу свободе, ребятам стало гораздо проще сблизится и наладить общение. Ева заботилась о хозяйстве, была рукастая и выносливая. Льюис выполнял тяжелую работу, исследовал Лабиринт и составлял схемы, скорее похожие на детские наброски. Они оба вкладывались в общее дело, старались. Но порой, спесивость Льюиса играла против их слаженной работы. Так, например, ему хотелось без продыху торчать в Лабиринте, потому что не видел смысла в своих каракулях, когда они теряли свою актуальность уже на следующее утро. Какое-то время Ева вполне успешно его осаждала, напоминая, что ему всегда нужно оставлять немалый запас времени, чтобы успеть вернуться до заката. Льюис соглашался до поры до времени, но в какой-то момент отключил всякие тормоза.       — Сегодня я пробегу больше обычного, — не спрашивал, а ставил перед фактом. Ева поливала свежие лунки от рассады, надеясь, что почва будет достаточно плодородна. Она ничего не ответила, лишь мотнула головой, дескать, делай, что хочешь, но я предупреждала. День начинался хорошо, с вкусной картофельно-чесночной похлебки. Их вообще стали баловать разнообразием в поставках; можно сказать, у них было уже практически все для нормальной «деревенской» жизни. Именно такой себе Ева ее и представляла. Через два дня будет два месяца, как Ева живет здесь. Подарки на юбилей. И небо было ясное, а солнце игралось радугой в брызгах воды. Гав мирно дрых на крыльце Берлоги. Всё было хорошо. До тех пор, пока Льюис не объявился ближе к сумеркам. Он принес с собой запах крови, отчаяние и страшный металлический лязг. Ева тогда ждала Льюиса, сидя у костра. Все огни дома горели гигантским светлячком, начинало темнеть, но время еще было. Всё тело девушки было натянуто, как струна, которая вот-вот лопнет от напряжения. И когда ей на глаза наконец бросилась фигура мальчишки, она, сжимая посиневшие губы в тонкую полосу, бросилась к нему со всех ног. Ее не остановили низкие, наводящие жуть звуки, доносящиеся из темнющего коридора. Там был какой-то скрежет, жужжание, металл, что-то лязгало и цокало. Лььюис, выйдя на поляну, упал без сил и, кажется, потерял сознание. К нему неслась Ева, пропорционально надвигающейся угрозе.       — Льюис! — на последнем рывке крикнула девушка, перекидываясь через парня и накрывая его тело своим. Неосознанный, отважный и слишком глупый поступок!       Она ожидала боли, чего-то неминуемо страшного, но вдруг стало очень тихо. Через пару минут стены закрылись, и Ева поднялась, ошалевшим взглядом смотря себе за спину. Ничего не было. Вдалеке лаял проснувшийся Гав, а тело внизу пахло кровью, потом и пылью. Ева навсегда запомнит этот запах.

***

      — Что это было? Там, в лабиринте, Льюис! Что это была за чертовня? — Ева нервничала, почти что хныкала, но пока еще сдерживалась. Они были в той маленькой комнатушке, где стояла кровать. Когда у них появились спальные мешки, необходимость в матрасе исчезла, и его вернули обратно. Ждал своего часа. Но хватит об интерьере, Льюис лежит и корчится, весь в крови. Ева сидела перед ним на коленях и бегло осматривала тело.       — Тварь, — парень рвано дышал, шипел от боли и жмурил покрасневшие глаза, — Швырнула меня в стену. Я бежал…изо всех сил, но было уже темно, — пару секунд он мычал, дергая разодранной ногой, и закончил, — Я не видел, куда…       — Это чудо, что ты вернулся, — Ева не сдержалась и дала волю слезам. Не время строить из себя крутую. Руками она прижимала ноге Льюиса полотенце. Так не пойдет, нужно что-то придумать. Все дело было в переломе, в ободранной коже на руках и ногах, ссадинах на лице и в отсутствии аптечки. До сих пор ребятам удавалось обходиться без серьезных травм и болезней, ведь понимали, что являются заложниками ситуации. Малейшая ошибка, даже элементарная простуда, могла стоить им многого.       — Я не знаю, что сделать, Льюис, — глотая слезы, Ева смотрела на его ногу, и все еще неосознанно сдерживала истерику в голосе, — Ее надо как-то…не знаю, фиксировать. Обработать. Может быть зараза. А вдруг нога не восстановится?       Она тараторила и тараторила, а Льюис пытался что-то сообразить, но не мог.       — Послушай, — на выдохе произносит он, хватая девчонку за руку, — Посмотри на меня. Мне нужно, — выдох, — чтобы ты набрала побольше воды из душевой, — глубокая пауза перед каждым новым предложением, отдышка; Ева внимала, сконцентрировав все свои фибры, — Надо хотя бы смыть пыль и грязь, да?       — Да, да, сейчас, — девушка унеслась выполнять поручение Льюиса.       Ночь была тяжелой. У Льюиса был болевой шок, случилась лихорадка. Ева обхаживала его как могла, но кроме полотенец и мокрых тряпок не могла ничего предложить. Она не врач, черт возьми, ей же вроде пятнадцать! Как прикажете справляться с подобным безумием двум подросткам?!       Когда начинало светать, Льюис ненадолго уснул. Еве тоже стоило отдохнуть, но она боялась, что, стоит ей сомкнуть глаза, пройдет слишком много времени, и будет слишком поздно что-то предпринимать. Она в очередной раз пошла менять воду в железном тазу, и злилась на себя, что всю ночь только этим и занималась. Хотя, что ей остается делась? Умолять Создателей этого места о пощаде? Чтобы смиловались?       Мысль не безумная, скорее все же отчаянная. Им так много полезного за последнее время отправляли через Ящик, что можно подумать, будто те, кто за ними наблюдают, хотели помочь. Так помоги те же и в этот раз, мать вашу за ногу!       Ева смотрит на бледное, покрытое потом лицо парня, и твердо намерена его не потерять. И если для этого ей придется унижаться, так тому и быть. Примотанный скотчем к камню листок летит в шахту лифта. На нем — корявая угольная надпись «аптечка, атибиотики». Ева будет молиться, чтобы ее ошибку простили, а просьбе внемли. Если Создатели хотят им помочь, пусть найдут ее сообщение, и поскорее отправят им помощь. Первый контакт.       Она так и не позволила себе уснуть. Это было не так, как в первый день. Там ей было страшно, тяжело; сейчас, помимо всего прочего, она ощущала ответственность. Нельзя было допустить, чтобы Льюису стало хуже. Если эту историю не переживет он, значит и Ева быстро сдастся.       Сирена Ящика перестала казаться пугающей, ведь она привозила им много полезного, с чем можно было выжить. Порой, случались легкие приступы, ведь этот звук так же напоминал о том, как страшно было оказаться в лифте самому. Но сейчас было ни то, ни другое. Ева ждала этого звука, как спасательного круга. Наступил третий месяц. Сидя прям перед Ящиком, девушка не сразу поняла, что ее беспокоило. Что-то было на этот раз особенным. Потребовалось время, чтобы осознать — сирена звучала дольше обычного. Точь в точь, как когда в Ящике прибыл Льюис.       Лифт прибыл с глухим стуком в конце. Девушка словила дежавю, она слышала чужое спертое дыхание снизу. Ева открыла створки люка, пустив холодный солнечный свет в глубь Ящика. Денек будет пасмурным.       — Кто здесь? — настороженный, грубый голос раздался из дальней части лифта. Парень. Ева выдохнула, ее сердце было полно сожаления к товарищу по несчастью, который еще не представляет, куда попал. Но нет времени сомневаться. В Берлоге ее ждет Льюис, а перед носом разворачивается очередная личностная катастрофа.       — Меня зовут Ева. Я не враг, — она уверенно протягивает ладонь, — Хватайся.       За время, проведенное в тяжелых полевых условиях, девушка стала заметно сильнее. Хоть в чем-то тяжелый ежедневный труд пошел ей на пользу. Что-то заскрипело, человек внизу не торопился выходить на свет, сомневался. Боялся. Оно и понятно. Когда ответной руки так и не последовало, Ева более мягко добавила.       — Страшно, правда? Я была на твоем месте. Я помогу тебе и все объясню, когда ты выберешься из этого Ящика, хорошо? Верь мне.       Голос не посмел дрогнуть. Что это? Надежда? Снова она вселяет веру в лучшее, а сама будет тонуть в пучине? Нет, больше такого не будет. Прочь сомнения. Крепкая увесистая рука хватает ладонь Евы, и та помогает юноше подняться; хотя не больно много усилий получается вложить, сказывается пережитый стресс. Оба подростка сидели на траве перед спуском в ящик: один — глубоко и напугано дышащий, ждущий объяснений; второй — спокойный и уставший, с красными глазами и блеском от недавно высохших слез.       — Ева, — повторила девушка, не осмеливаясь протягивать руку для приветствия, — А ты?       С пару секунд размышлений и тяжелого, пристального взгляда на шатенку, юноша ответил.       — Алби.