Ты здесь?

— Чего? — Тэхен благополучно подавился супом, который очень вовремя решил попробовать на вкус. — Неужели моя ягодка созрела? — расплывшись в широкой квадратной улыбке, Ким отключает плиту и садится напротив друга, заинтересованно подперев подбородок ладошками. — Ну что, рассказывай. Твой виконт хоть знает, что ты задумал? — А с чего ты взял, что я вообще задумал что-то?! Может я просто интересуюсь, откуда тебе знать? — чуть нахмурив брови, урчит Чимин и опускает глаза, нервно крутя кольца на пальцах. — Ладно, ты слишком хорошо знаешь меня, — он вздыхает и откидывается на спинку стула, поднимая взгляд на лучшего друга. — Он не знает. И не узнает. — Ну Чимин, ну засранец! — младший хихикает, прикрыв губы ладонью и закидывает ногу на ногу. — Ты молодец, что пришел ко мне. Тебе мно-огое надо узнать, иначе все получилось бы не очень хорошо, а то и вообще не получилось бы. — Рассказывай уже, не томи, — Чимину и так неловко было начинать этот разговор, а тянуть его еще больше уж точно не хочется. И Тэхен не стал больше мучать друга, начиная раскрывать ему все тонкости, нюансы и особенности секса между мужчинами. Естественно, Чимин слышал много рассказов от Тэхена об их с Чонгуком романе, но он наслышан только о положительной и приятной стороне секса, а ради этого ведь стоит постараться, особенно если твое место – снизу. Одна подготовка чего стоит. Сказать честно, Чимин был немало озадачен тем, что узнал от Тэхена. Он правда думал, что все происходит так же просто, как с женщинами, и необходимы только душ и защита, но на деле все оказалось совсем не так. Выбор Пака между клизмой или парой дней без еды очевидно пал на второй вариант, потому что так, ему кажется, проще. Барон и так-то не особо много ест, а если еще и занят чем-то, вообще может согрешить и пропустить пару приемов пищи. Разговор с Тэхеном затянулся надолго, но потом, когда Чимин знал все, что ему нужно было знать, беседа перешла в привычное для парней русло. Глупые шутки, которые никто, кроме них самих, не поймет, и звонкий смех Пака, который только что чуть не навернулся со стула.

***

Чимин никогда бы не подумал, что будет стоять, как идиот, и нюхать круассаны, которые Тэхен только что вынул из духовки. Друг, конечно, на то и друг, чтобы поддержать, но Ким приходится барону лучшим другом, поэтому просто стоит и несдержанно смеется с того, как тот втягивает аромат свежей выпечки, которую так обожает. Пак не знал, что это может оказаться так трудно. Да, приходилось одно время голодать из-за комплексов по поводу лишнего веса, он тогда и правда ничего не ел, но сейчас отказаться от еды Чимину удалось с большими усилиями. Уже второй день он питается исключительно через нос — запахами. Безумно хочется сорваться и накинуться на запеченную с овощами курицу или какой-нибудь вкусный сытный суп, но желание выйти на новую ступень отношений, стать ближе к Юнги, куда больше, чем какой-то голод, который Чимин, кстати, успешно глушит водой и горячим чаем. И если уж Тэхен в курсе планов Пака, перед матерью и Юнги приходилось выкручиваться, придумывать отмазки, чтобы и не рассказать о собственных планах, и не заставить их переживать. — Чимин, ангел мой, все хорошо? — каким-то взволнованным и обеспокоенным взглядом Юнги смотрит на юношу и аккуратно кладет свою ладонь на ладонь младшего. — Раньше ты никогда не отказывался от сладостей, когда я предлагал. — О, конечно все в порядке, не беспокойся, — Пак мягко улыбается, чтобы выглядеть правдоподобнее, а сам весь сверкает, потому что обожает такого внимательного и заботливого Юнги. — Просто мой повар недавно напек круассанов, а я съел так много, что мне стало плохо, — он тихо хихикнул и с улыбкой посмотрел на виконта. — Глупый, — через смех говорит Мин и аккуратно поглаживает младшего по его голове. — Будь аккуратнее в следующий раз, мой сладкоежка. Чимин продолжал каждый день проводить у Юнги, совмещая и уроки по музыке, и так называемые свидания, проводя много времени с виконтом. И самое, наверное, страшное, что могло случиться с бароном за это время, по его мнению, — громкое урчание живота, которое раз за разом норовило выдать его и поставить в неловкую ситуацию. Сегодня — очередной день, когда Чимин уехал к виконту даже раньше обеда, не собираясь возвращаться домой до вечера. Ему все равно в последнее время нечего делать, а томиться скукой совсем не хочется. Да и мать барона была совсем не против и почти каждый раз провожала сына в дорогу. Она рада за него, ведь он, кажется, наконец-то познал это трепетное чувство, познал, каково это любить, познал влюблённость, хоть и намного позже остальных, и плевать, что чувства он питает к мужчине, ведь это не имеет никакого значения. Сейчас виконтесса сидит в беседке сада с чашкой ягодного чая и книгой в мягком переплете в руках, с головой погрузившись в историю на страницах романа и даже не заметив появления своего мужа. Тот присел на деревянную скамейку рядом с ней и заглянул в книгу, слегка улыбнувшись. Он всегда поражался тому, насколько его Элизабет любит эти романы, будучи даже взрослой женщиной. — Снова читаешь? — на легкой улыбке, пребывая в непривычно хорошем расположении духа, спрашивает виконт, только сейчас обращая внимание своей жены на себя. — И как обычно ничего вокруг не замечаешь. Хоть ураган начнись — тебе все равно. — Ах, да, — кокетливо прикрыв губы ладонью, женщина кротко посмеялась и отложила книгу. — Ты же прекрасно знаешь, как я люблю это. Ты пришел на обед? Раньше, чем обычно. — Да, сегодня хороший день, дела будто бы сами собой решаются, — он приобнимает жену за плечо и садится к ней поближе. — А где Чимин? С самого утра не видел его. — Это ведь замечательно, наконец-то отдохнешь хоть немного, — виконтесса улыбается мужчине и прижимается к нему. — Чимин? Ах, он у своего Юнги. Они снова занимаются музыкой. Ты слышал, как у него получается? Он и правда стал отлично играть! — Прости, что ты сказала? — тон голоса пэра резко изменился, а брови чуть нахмурились, и между ними появилась пара небольших морщин. — У своего Юнги? Только сейчас Элизабет поняла, что ляпнула лишнего, и стоило бы держать язык за зубами. Правильно говорят: «Слово не воробей. Вылетит — не поймаешь». Иногда легкомысленность совсем не красит ее. Она стыдливо и больно прикусывает губу, будто наказывая себя, и мысленно извиняется перед сыном, который, даже не задумываясь, доверился и открылся ей, рассказав об отношениях с Юнги и своих вкусах. Элизабет прекрасно знает, насколько строг ее муж по отношению к Чимину, насколько жесток он порой бывает и насколько она теперь виновата перед сыном. Конечно, барон не единственный сын в семье, но на его старшего брата уже не возлагают больших надежд, он уже давно устроил свою жизнь, завел семью и уехал за границу. От Чимина же ждут очень многого, он имеет большие перспективы, и его отец теперь сильно разочарован, узнав от жены правду, которую она просто вынуждена была теперь рассказать. Сам же юноша, совсем не подозревая о том, что по возвращению домой его ждет серьезный и не самый приятный разговор с отцом, в это время наслаждался временем, проведенным с виконтом. Они с Мином все чаще и чаще позволяют себе отвлекаться от занятий музыкой, но только потому что у Чимина все очень хорошо получается. Уехав из поместья виконта, Пак еще чуть больше часа едет домой, по дороге придумывая оправдание, почему он не собирается ужинать с семьей уже который день. Когда Пак появляется на пороге, до него тут же доходят приятные ароматы с кухни, которые заставляют живот предательски урчать, но стоило только юноше появиться в столовой, как он встречается с таким тяжелым взглядом своего отца, что земля из-под ног исчезает. Он не сказал еще ни слова, но Чимин уже боится его и сглатывает ком в горле, переводя взгляд на стоящую рядом мать, что виновато смотрит на сына, а потом и вовсе стыдливо уводит глаза, потупив их куда-то в пол. — Где ты был, сын? — низким и строгим голосом спрашивает виконт, продолжая сверлить младшего сына взглядом. — Снова у Минов? И что ты там так часто делаешь? Но даже не думай лгать мне. — Да, я был у господина Мин Юнги, — тихо, но слышно, и робко отвечает Пак младший и не смеет отвести глаз от отца, хотя очень хочется. — Но зачем ты спрашиваешь? — Не строй из себя дурака, Пак Чимин, — нахмурившись, сквозь зубы говорит мужчина, а Чимин неосознанно вздрагивает, ведь если отец зовет его по фамилии, хорошим это не кончится. — Я все знаю. — Тогда тем более зачем ты спрашиваешь? — он неуверенно снова отвечает отцу вопросом. — Ты смеешь еще и дерзить мне? — Пак старший делает пару шагов и хватает сына за воротник рубашки, пока тот все так же неотрывно смотрит на него. — И как тебе? Нравится? Как далеко вы с ним уже зашли? И неужели тебе не стыдно, Чимин? Разве так я тебя воспитывал? Я запрещаю вам видеться. И это не обсуждается. Чимин затаил дыхание, пока разгневанный отец, грубо схвативший его за одежды, заваливал его вопросами и претензиями, от которых барону становилось только хуже. Увидеть отца в гневе светловолосому доводилось лишь несколько раз, но это было в детстве, и сейчас он даже думал, что перестал бояться его, однако, страх, сковавший тело едва заметной дрожью, говорит об обратном. Пак всегда был уязвим к такому, и сейчас он едва может связать два слова между собой, все больше и больше начиная паниковать, а его отца это лишь сильнее злит. Чимин переводит взгляд на мать, что стоит и смотрит на все это, так же, как и Чимин, застыв в страхе и боясь вмешиваться. В ее глазах явно читаются беспокойство за сына и безграничное чувство вины, ведь если бы не она, Пак так и не узнал бы о секрете барона. Младший сразу понял, что рассказала именно она, потому что кроме нее и Тэхена в доме об отношениях с Юнги никто даже и не знал, а с Тэхеном отец вряд ли стал бы разговаривать, он всегда не очень хорошо относился к прислуге в доме. — Уж видимо так воспитал, — несмело все-таки отвечает Пак и смотрит на отца, сгорающего от злости, это читается в его глазах. — Не ты ли всегда учил меня беречь то, что я люблю? Не ты ли всегда твердил, что счастье любимого человека дороже любых денег? Ты всегда говорил мне о любви, а теперь забираешь у меня ее? — Я говорил тебе о любви, Чимин, — повысив тон, мужчина едва ли не кричит, чувствуя, как Пак поджимает плечи, слегка вздрагивая. — А не о том, что у вас с Мином… Это неправильно и недопустимо. Ты хоть подумал, что о тебе скажут? Это такой позор, Чимин! Ты позоришь нашу семью. Ты даже не представляешь, сколько сил я вложил в то, чтобы обрести хорошую славу в свете! — Я сам решу, что для меня правильно, ладно? — теперь зол не только Пак старший, но и его сын. Может быть, Чимин и кажется на первый взгляд неспособным возразить и обидеть кого-то добряком, но даже у такого как он есть предел, и виконт только что пересек черту, назвав отношения с Юнги большим позором. — Мне абсолютно плевать на то, сколько сил и времени тебе понадобилось, я не просил тебя об этом. Мнение других тоже ничего не значит, раз уж для тебя, дорогой отец, ничего не значит благополучие родного сына. Чимин и сам не ожидал от себя, что сможет возразить отцу, что сможет дать ему какой-никакой, но отпор, а уж тем более так грубо скинуть его руки с себя. Звонкая пощечина треском отзывается в голове барона, а его щека начинает жутко гореть жгучей болью. В столовой повисла гробовая тишина. И Чимин, оскорбленный отцом, и виконт Пак, разочарованный выбором сына, и Элизабет, винившая себя во всем случившемся, и даже Тэхен, который как всегда, появился в самое нужное время в самом нужном месте, замерли, боясь нарушить эту тишину даже одним неровным выдохом. — Я не хочу тебя больше видеть, — сквозь зубы цедит виконт и уходит из столовой, под пристальными и удивленными взглядами жены и повара. — Будто бы я горю желанием, — бросает вслед Пак и уходит из столовой через вторую дверь. — Чимин, малыш, стой, — просит виконтесса и собирается уже идти вслед за сыном, но Тэхен останавливает ее, придержав за руку. — Простите, — тут же извиняется Ким и заглядывает в глаза женщины. — Оставьте его в покое, он явно не хочет говорить сейчас… а тем более слушать исповеди и извинения. Тэхен был чертовски прав, как и всегда, потому что прекрасно понимал Пака, понимал, что он чувствует и чего ему хочется. Сейчас ему правда хочется уйти, и это именно то, что он делает. Достав ту же сумку, которую только недавно положил на верхнюю полку шкафа после поездки в Оксфорд, Пак скоро уже спешно спускался по лестнице, все еще не желая видеть или слышать кого бы то ни было: даже лучшего друга, даже родную мать, а уж тем более отца. Однако, по закону подлости, почти у самой двери он сталкивается с Элизабет, которая все не бросает попытки извиниться перед сыном, совсем не понимая, что они ему вовсе и не нужны. Кому станет лучше от каких-то слов и просьб о прощении? Точно не Чимину и точно не сейчас. — Чимин, мой малыш, постой, — просит виконтесса и чувствует на себе такой же тяжелый взгляд Пака. Все-таки он немало перенял у своего отца. — Куда ты собрался? А вещи тебе зачем? — Я пойду прогуляюсь, мама, — непривычно твердым и холодным тоном отвечает Пак, явно давая матери понять, что он лишь язвит. — Вещи? В чистку сдам. Дверь захлопывается снаружи прямо перед ее носом, а Чимин буквально бросает сумку в машину, приказывая водителю спешно уезжать и не задавать лишних вопросов. Эмоции захлестнули младшего уже в машине, когда все осталось позади, когда он осознал, что вряд ли сможет когда-то вернуться домой, что вряд ли еще полакомится тэхеновой выпечкой, что не сможет больше говорить с мамой по душам… что он противен и не нужен родному отцу. Однако, он вовсе не считает, что поступил неправильно. Если ему в этом доме не рады, даже несмотря на то, что это его родной дом, то смысла находиться там нет. Пак думал, что ему хочется побыть одному, остыть и расслабиться, и даже приказал водителю отвезти его куда-нибудь в тихое место на природу, но на полпути осознал, что одиночество лишь раздавит его еще сильнее. Понимание и поддержка — это то, в чем он так нуждается, то, что ему нужно сейчас, как воздух, и найти ее он может только в одном месте, откуда уехал совсем недавно. Юнги вовсе не ожидал, что Чимин вернется, поэтому был сильно удивлен, увидев на пороге промокшего парня. Да что уж там говорить, даже сам Пак не ожидал, что так скоро вернется к старшему. Только вот повод его визита не мог порадовать ни одного, ни другого, а у виконта сердце до боли сжалось, стоило ему только увидеть своего Чимина в слезах. Не посмев даже раскрыть рта, чтобы спросить, что случилось и что вообще происходит, Юнги заключает барона в крепкие и теплые объятия, мягко и утешающе поглаживая юношу по спине. Уже в доме, когда укутанный в плед и промокший под дождем Чимин уже согрелся и проплакался, хотя бы немного успокоившись и придя в себя, Мин все-таки осмелился спросить в чем дело. Разговор был недолгим, но слушать рассказ светловолосого было очень тяжело. Тяжело осознавать, что родной отец не смог принять своего сына таким, какой он есть, тяжело осознавать, что случилось именно то, чего Юнги так боялся. С самого начала их дружбы и отношений виконта заботили мысли о том, что у барона могут быть неприятности из-за него, и именно это и произошло, а Пак теперь сидит в его объятиях весь в слезах, опустошенный и расстроенный. На такого Чимина больно смотреть, а еще больнее осознавать, что Юнги, по сути-то, ничего даже сделать не может, кроме как позволить остаться у себя. — Все будет хорошо, слышишь меня? — губы виконта мягко касаются лба младшего, и он заглядывает в чужие покрасневшие глаза, аккуратно вытирая слезы с его щек. — Все будет хорошо, мой ангел, позволь мне позаботиться о тебе. Младший кротко кивает и натягивает слабую улыбку, а Юнги накрывает чужие губы своими, вовлекая в нежный и чувственный поцелуй, который совсем скоро становится глубоким и таким интимным, причем совсем не по инициативе виконта. Такое бывало не часто. Совсем нечасто. Чимин всегда сильно робел и смущался в такие моменты, таял в руках старшего, краснел, но никогда не напирал первым. Это удивило виконта, причем приятно удивило. Он с удовольствием перехватил инициативу на себя, теперь покрывая нежными поцелуями бархатную кожу шеи младшего, который так сладко и томно вздыхает прямо у него над ухом. Самое главное – не потерять контроль над самим собой и вовремя остановиться, потому что это может зайти слишком далеко, куда дальше обычных ласк и прикосновений, неизбежно выливаясь в очередную неприятную и неловкую ситуацию. Однако, Чимин всем своим нутром буквально требовал, чтобы Юнги больше целовал его, чтобы он касался его. Пак безумно хочет чувствовать его, хочет ощущать всю нежность, что темноволосый отдает ему, все его чувства. Он чувствует это и наслаждается близостью старшего, его присутствием, но тот скоро спешно отстраняется, тяжело дыша и смотря своим потемневшим кошачьим взглядом прямо в чиминовы глаза, уже застланные плотной пеленой желания. — Чимин… любимый, — томно и мягко шепчет Мин, ни на миг не отрывая глаз от уже раскрасневшегося Пака под собой. — Нам пора остановиться… прости, я снова не сдержался. — Нет, Юнги, прошу, продолжай, — руки младшего тянутся к виконту и аккуратно обвивают его шею. — Не останавливайся. Я хочу… хочу продолжить. — Ангел мой, — он со вздохом зарывается носом в изгиб шеи младшего, оставив на ней еще пару-тройку невесомых поцелуев. — Ты не понимаешь, мы не можем продолжить, это все не так просто. Поверь, я тоже хочу, безумно хочу тебя, но мы не можем. — Продолжай, прошу, — уже нетерпеливо скулит Пак и сам лезет под рубашку старшего. — Я готовился, не беспокойся об этом, — легкая улыбка и один мимолетный взгляд заменяют всю ту кучу слов, что пришлось бы сказать, если бы Юнги не понял все так. — А еще я безумно голодный. — Ты даже представить не можешь, как я люблю тебя, — его губы непроизвольно растянулись в довольной улыбке, а потом с жадностью впились в чужие. Теперь разговоры совсем неуместны, и двое утопают друг в друге, тонут в этих ласках и сгорают в пламени страсти, что своими языками обжигает кожу. Губы виконта так жадно сминают чужие в поцелуе, он кусает их, смакует на вкус, пока языки пэров сплетаются в пылком танце желания. В комнате становится все жарче, тела накаляются, а грудь вот-вот разорвется под напором безумно колотящегося сердца. Чувствовать, трогать, целовать и ласкать тело любимого, видеть, как ему хорошо, слышать, как тот блаженно вздыхает и так сладко постанывает, для Мина — бесценное удовольствие, ни с чем иным не сравнимое. Признаться честно, он испытывает такие яркие эмоции от секса впервые, а ведь это только ласки. Виконт уже сгорает от желания, как и его Чимин, что лежит под ним такой привлекательный, сексуальный и до безумия горячий. Покрасневший от возбуждения, обнаженный, тяжело дышащий через слегка приоткрытые, пухлые губы, растрепанный юноша смотрит на темноволосого из-под полуприкрытых век взглядом, полным желания и страсти. Его тело изящно и эстетично, и Юнги неустанно оглаживает его девственно-чистую, молочную кожу, изучая каждый изгиб юношеского тела, а Пак с каждым новым прикосновением вновь и вновь покрывается несчетным множеством мурашек и вздрагивает, наслаждаясь прикосновениями горячих, сильных рук виконта, что одним только своим видом заставляет Чимина сойти с ума. Этот потемневший взгляд, чернильно-темные волосы, спадающие на глаза, тяжелое дыхание и это тело, которое так и хочется потрогать, возбуждают Пака все сильнее, и он скоро просто не сможет больше сдерживаться. Его слегка подрагивающие руки бесстыдно лапают каждый миллиметр тела старшего, а губы тянутся за новым поцелуем. Время вокруг них остановилось, потому что оно теперь просто не имеет никакого смысла, как и весь остальной мир, который просто перестал существовать для двоих любящих людей, предавшихся своим чувствам. Сладкий стон разрушает недолгую тишину, когда Чимин чувствует в себе палец Мина. Такое странное, непривычное и слегка даже неприятное ощущение, которое скоро по всему телу разливается удовольствием, способным снести крышу. Два пальца, три, и Пак уже готов, а Юнги едва сдерживается и уже сгорает от безудержного желания наконец стать единым со своим возлюбленным, подарить ему незабываемые чувства. Мин никогда бы не подумал, что когда-то так долго будет сдерживаться, и будь на месте Чимина какой-то другой смазливый и надоедливый мальчишка, он уже скулил бы из-за жжения в заднице и ноющей поясницы, но сегодня он намерен доставить удовольствие в первую очередь тому, кого так любит, тому, ради кого он готов терпеть сколько угодно, тому, с кем хочет разделить это наслаждение, тому, кого никогда и ни за что никуда не отпустит. Все тело Чимина уже усыпано яркими, темно-багровыми метками, засосами старшего, покрыто поцелуями и сгорает от прикосновений виконта. Его будто током прошибает от смешавшихся блаженства и боли, когда Пак чувствует Юнги в себе. Он вздрагивает, сжимается и замирает, прогнувшись в спине дугой, а с его пухлых губ срывается полустон-полукрик. Младший прекрасно знал, на что идет, и какую боль ему придется терпеть, но сейчас эта боль казалась такой незначительной по сравнению с этой негой, с этим удовольствием, что накрывает его и Юнги с головой, растворяя пэров друг в друге и в этих высоких, светлых чувствах. Юнги никогда не был так нежен в постели с кем-либо, ему всегда было плевать, что за мальчишки лежат под ним, что и как они чувствуют, но если бы сейчас он доставил хотя бы малейший дискомфорт своему Чимину, он ни за что не простил бы себя. Плавные и мягкие толчки, аккуратная фрикция, даже темп движений медленнее обычного, но это вовсе не говорит о том, что Мин не получает своего удовольствия. Он знал о разнице между сексом с незнакомцем и сексом с любимым человеком, но прочувствовал ее только сейчас, когда эти блаженные, сладкие до головокружения стоны ласкают его слух, когда барон под ним мечется по постели, когда виляет бедрами навстречу, когда жадно трогает его тело, нещадно покрывая юнгиеву спину тонкими, красными, жгучими полосами. Намокшая челка липнет на лоб и на глаза, воздуха катастрофически мало, голова идет кругом от этих ощущений, и два разгоряченных, возбужденных тела предаются самому приятному из всех грехов. Пак буквально тает в руках старшего, стонет так нежно и томно, тело его покрывается мурашками, а в животе начинают «порхать бабочки», когда Юнги так ласково шепчет ему на ухо, как сильно любит его, называя своим ангелом, своей судьбой, своей жизнью. Перед глазами темнеет и будто бы взрываются сотни, тысячи салютов, Чимина будто прошибает током и он начинает крупно дрожать под своим мужчиной, пачкая собственный живот, пока его громкий стон глушит очередной требовательный и жадный поцелуй старшего. — Я люблю тебя, — увалившись рядом со все еще дрожащим Чимином, все так же шепчет Юнги, будто боясь нарушить эту интимную тишину. — Больше жизни люблю. — И я люблю тебя, — на улыбке, тоже шепотом отвечает Пак и прижимается к любимому. — Хочу быть рядом с тобой всегда. Каждую секундочку. — Мы будем вместе всегда, мой ангел, — заключая младшего в теплые объятия и мягко целуя его в лоб, обещает виконт. — Каждую секундочку, которую нам только суждено прожить.