Зона нейтралитета

"Лучшая из альтернатив, верно?" — вопрос отчаянно пульсирует, будоража нервные окончания. Часовая стрелка сползает на пару градусов, задерживаясь острием на претензионном изгибе двойки. Хината путается мыслями в волокнах пряжи, пальцами спотыкается о комбинации узлов, и спица стопорится, прибитая колом к петле, — пятнадцатой по счету, кажется. Или двадцатой? Уже неважно. Она откидывается на подушки, подобно распятию, и проходит взглядом по линиям сухожилий: словно рельсовые, пересекающиеся порой своими маршрутами. Обручальное кольцо в основании безымянного пальца лоснится и провоцирует. Интересно, сколько дней прошло со дня его ухода? Кажется, больше месяца. Хинату, сказать по правде, мало волнуют его миссии продолжительностью в мини-бесконечность. Будучи уж совсем откровенной, сей факт стал решающим в намерении сковать себя узами брака. Хьюго-Учиха уверена: Саске руководствовался плюс-минус тем же. Порой она искренне ужасается притупленности эмоций в его присутствии и отрицательной проводимости ощущений. Однако это, безусловно, упрощает математику чувств при сожительстве. Кто знает, в какие политические интриги впутал бы ее отец, вручив дочь в качестве подношения лидеру клана из соседнего государства. Хизаши избавился от напоминания о дефектности передаваемого генома, Хината освободилась из душных колец вычурной классовости. Компромисс по пути наименьшего сопротивления сил. Единственный вопрос: в выигрыше ли Саске? Она запускает пальцы в чуть влажные волосы, ногами путается в драпировочных простынях, а ступнями жмется к полу. Ночь обводит ее тело по контурам, проходит атласной лентой по дужкам ключиц и стекает вниз по изгибам. Хината растворяется в протяжном выдохе и крупной дроби дождя по черепице. Обещали дождь? Она подползает к окну, упираясь острыми коленями в колючую циновку, и ныряет в черный квадрат внешнего мира. Волосы впитывают озон губочно, а она ловит дождь ковшом из ладоней. Влажный муссон проходит сквозь полые трубки амулета, подвешенного на перекрестке потолочных балок, и бамбуковая подвеска вторит воздушным потокам. Кажется, Наруто называл этот талисман музыкой ветра, — Хьюга касается центрального маятника кончиками пальцев, — первый подарок Узумаки на новоселье и вечное напоминание о личной трагедии. Тонкие материи воспоминаний проходят по телу спиралями и сплетаются хаотично под ребрами. Хината опирается подбородком о сплетенные замком пальцы и чуть прикрывает веки. Мысленно тонет в оранжево-желтых текстурах и глазами игнорирует черный силуэт за плотной завесой ливня. В тепличном мире надежд невесомо и как-то по-майски ласково, нестерпимо хочется зарыться головой в ромашковые воспоминания. Фигура в сотне метров продолжает вспарывать сумерки шпилями острых углов. Она чуть приподнимается, перекладывая вес тела на каркасы локтей, — солнечная дымка беспамятства рассеивается, обнажая реальность в глазури пролитой туши. Двадцать метров. Дождь впитывается в стены пятнами мазута. Хината поправляет бретель, соскользнувшую с плеча; венозная сетка вокруг глаз проявляется барельефами на коже: — Бьякуган. Саске замирает на полушаге и поднимает взгляд, чувствуя родственность потоков кеккей генкая. Он не видит ни глаз, ни выражения ее лица — лишь ночная рубашка рисуется белоснежным голубем в оправе оконных рам. Они смотрят друг на друга, натягивая нити секунд на моток замешательства. Песни весенней капели в ее голове сменяются выстрелами дождя: в их совместной действительности тускло и сыро. Саске склоняет голову в знак безмолвного приветствия, Хината чуть приподнимает руку, расслабляя тугие пальцы, и скупо машет в ответ. Вернулся.

***

Поворот налево — прямо вдоль тонких каркасных стен — дважды направо. Вереница влажных следов запечатывает каждый шаг. — Черт. Кровь стекает зигзами, расползаясь бензиновыми пятнами по дощатому полу. Саске заворачивает в гостиную и проходит курсорно по симметричным линиям полок и комодов — идеальная геометрия. Мокрая ткань липнет к телу; он стягивает плащ, увеличивая давление в плечевых мыщцах и эрозию еще не затянутой раны. Второй ящик сверху? Нижний справа? Он выдвигает их поочередно: цилиндры бумажных рулонов, выглаженные прямоугольники тканей, растительные гидролаты в темном стекле. Учиха рушит миропорядок вещей в комнате хаосом своего присутствия. Он ныряет в композицию предметов, пытаясь вывести принципы сочетания форм, когда внутренний сенсор загорается предупредительным красным. Саске останавливается, повернув голову: она попадает в диапазон внимания почти мгновенно. Учиха возвращается к первоначальному состоянию, отвлеченно бросая: — Можешь присоединиться. Женский силуэт проявляется сквозь бумажную ткань реечных перегородок. Хината выплывает практически бесшумно, пересекая комнату и материализуясь рядом. — Третий ящик, — она тянет хромированную ручку на себя, — слева, — ставит интонационную точку, соприкасаясь с ним острым плечом. Саске утвердительно кивает в ответ, смыкает челюсти и стягивает пунцовую повязку зубами, — та струится на пол змеиными кольцами. Он следит за Хинатой исподлобья, фиксируя колючее касание пальцев, исследующих рваную периферию открытой раны. — Ранение несерьезно. Дай мне пару минут. Ее чакра вплетается в мышечные волокна, усмиряя циркуляцию крови. Учиха сгибает ноги в коленях, опирается спиной о стену позади и измеряет диаметры багровых пятен на татами. Свести, наверное, будет непросто. Он вглядывается в мимику ее лица, выискивая тени невысказанных фраз: мраморный фасад без тени эмоций в зеленоватом свечении чакры. Ожидаемо молчаливо. Привычно нейтрально и дежурно невозмутимо, почти безразлично. Хината спаивает мышцы и думает, что в медицинском ниндзюдцу она абсолютно бездарна. Сшивая мембранное, убеждается в посредственности боевых навыков. Замыкая синапсы, приходит к выводу об отсутствии таланта в любовных хитросплетениях. Резюмируя: совсем не Сакура. — Готово. Она чуть отстраняется, проводит пальцем по рубцевой дорожке и улыбается не к месту. Вымпельный ветер подгоняет паруса тюлевых занавесок. Саске дышит глубоко, сжимая легочные доли; Хината накладывает бинты поверх шрама на гипсовой коже. Хината, пожалуйста, позаботься о Саске. Фраза, что заклеймила проклятой печатью. В тот момент она, кажется, одарила Наруто непонимающим взглядом, чувствуя тяжесть его ладоней и данного ею обещания. Где-то внутри отчаянно скреблась обида — обида за все годы, проведенные в священном трепете и слепом благоговении перед ним, передающим теперь знамя ее любви лучшему другу. Слова тогда, помнится, застряли в горле, обвив миндалины колючей проволокой, и она смиренно кивнула. Наруто — она хочет верить — вроде как близко, да. На расстоянии десятка травм, километра различий и глубины односторонних чувств. Хината отгоняет лишние мысли и тянется к верхней полке над головой Саске. Она нависает над ним облаком знакомых ароматов: уже успел выучить? Набрасывает полотенце на его волосы и водит плечами в дискомфорте, задержав взгляд на очертаниях сброшенной накидки в дальнем углу. — Я подготовлю ванну. Токсичная усталость ослабляет тугие узлы мышц. Саске хочет возразить в ответ, но отзывается лишь сухим междометием, ухмыляясь: их семейная жизнь набивается поролоном формальностей с целью придать форму пустой оболочке. Есть ли смысл вообще? Она поднимается на ноги и направляется к выходу. Учиха смотрит в спину почти флегматично, вслушиваясь в удаляющиеся запахи, которые уже ассоциативные, шлейфово хинатовские. Рассекая тишину пунктирами шагов и ощущая тяжесть плаща в руках, бывшая Хьюга думает, что стоит опустить ставни на окнах, потому что грозу обещали шквалистую. Промокнув влажные волосы полотенцем, Саске приходит к выводу о необходимости замены татами в комнате. Грозовое небо продолжает извергаться отчаянием.