Зона нейтралитета

Когда интенсивность вечера идет на спад, а количество человек на квадратный метр приближается к 0.5, Хината начинает выжидать пуска финальных титров. Когда последние гости ныряют в уличную пустоту, скрипя дверными петлями и оставляя шлейф полупрозрачной энергетики, она приступает к уборке под рьяные протесты Сакуры. Когда микроклимат в комнате уходит в резко-континентальный, она ускользает на кухню и упирается в парапеты хромированной раковины. Пульсирующий кран, глицериновая пленка на пальцах и привычный холод керамики — успокаивающе знакомо. — О, Хината! Когда, однако, целостность пространства нарушается вошедшим Наруто, все становится гораздо сложнее. — Я решила помочь Сакуре перед уходом, — беглый взгляд за спину; вывод о том, что помещение делится лишь ими двумя. — В этом вся ты. Узумаки рассекает пространственные волны мощным крейсером, накатывая на нее стихийной чакрой; Хината буксует, не в силах выжать сцепление. Если Саске давит на нее штамповочным прессом, то Наруто накрывает волной самобытной энергии — сложно сказать, что из перечисленного переносится легче. Возможно, причина в ее собственной ничтожности, не способной уравновесить, кто знает. — Ты прости меня, Хината, что выдергиваю мужа из лона семьи с такой периодичностью. — Все в порядке. — Сама понимаешь, кто, если не он? Верно, кто, если не бывший преступник, посягнувший на покой в мире шиноби? Кто, если не безумный мститель, морально опустошенный собственной одержимостью? Кто, если не ее муж, пьющий кофе с двумя ложками сахара и расставляющий книги в алфавитном порядке? Тяжелый выдох виснет массивным якорем: Хинату тревожит тот факт, что абсолютное отсутствие знаний о мироустройстве Саске граничит с вызубренными бытовыми привычками мужа. Забавно, она знает его настолько, что понятия о нем не имеет. — Не повезло вам с Сакурой. Мужья у вас довольно проблемные. Узумаки и Учиха. Герой войны и герой с приставкой "анти". Хината думает, что объединяет этих двух лишь первая согласная, нанизанная на нить родовых имен. — Сакура... она счастлива, — Хината воспроизводит вслух уже услышанное и заархивированное, блюдце едва не выскальзывает из дрогнувших рук, — глубоко и искренне. — Удивительно, мне она говорит прямо противоположное перед тем, как подвергнуть домашнему насилию. Канат расстояния между ними теряет натянутость. Наруто режет ограничительную ленту дистанции, встает по правую сторону и перехватывает диск мокрой тарелки: капли воды и моющего средства стекают вдоль его кисти, ныряя в бездну рукава. Влажный глянец посуды выводит знакомые черты: Хината всматривается в дрожащее отражение Наруто в стеклянном стакане. Наруто задумчиво трет посуду, удаляя влагу вафельным полотенцем. — Знаешь, Саске ведь не такой уж жуткий, каким кажется, — вода из-под крана бьет фонтаном, рикошетит от лезвия ножа и расползается по синтетике платья ультрамариновыми пятнами. Кожу неприятно холодит. — Возможно, ты прав. — Ему нужно время. Время, терпение и снисходительность с твоей стороны, — дрожащие тени горшков с целебными травами выстроены в идеальную колонну. — Время? — Как видишь, мне потребовалось чуть ли не десятилетие на его поимку. Мне иногда кажется, что Саске живет в собственном измерении со своим летоисчислением. Саске. Саске. Саске. Хинате кажется, что она давно потеряла свойственную человеку идентичность. Неужели она настолько вплелась в систему чакры мужа, что воспринимается Наруто лишь как зависимый субъект на карте владений Саске? Почему все разговоры Хокаге сводятся к благополучию лишь одного жителя деревни, по несчастью ставшего ее мужем? Почему ее вложения в шаткий фундамент неродившейся любви настолько обесценены? С течением времени меняются лишь пропорции, но факты все также незыблемы. Годы безучастного лицезрения Наруто привели к доскональному изучению синтаксиса жестов, лексики взглядов и пластики поз, на основании которых напрашивается лишь единственный вывод: Она ему банально безразлична Вяжущее ощущение во рту распространяется вниз по гортани, стекает по стенкам и окисляет органы. Тоскливая горечь просится наружу невыплаканными слезами — Хината сжимает челюсти до появления кровавой засечки на нижней губе. Нитевидные завихрения чакры опутывают пальцы виноградной лозой: давление нарастает — тарелка раскалывается по линии зигзага. Хината молча смотрит на полумесяцы разбитой тарелки в руках, выстраивая параллели со своей жизнью: временной бегунок застыл где-то между турниром на звание чунина и смертью Неджи на ее руках. Действительно, застряла в текстурах прожитых воспоминаний. — Воу, Хината, силы тебе не занимать. Думаю, Саске стоит тебя опасаться. Его смех колеблет мысли струнным вибрато. Она останавливает потоки хаоса в голове, опуская рычаг и растворяясь в мелких деталях. Измеряет межплиточные швы, пропитанные ржавчиной и безысходностью; строит в ряд окружности замасленных сковородок; считает количество бесполых маргариток на кухонном фартуке. Внутриутробная обида распарывает изнутри, подкидывая десятки детско-юношеских воспоминаний. — Наруто-кун, — дирижирует тональностью, маскируя вибрацию в связках. — Да? — Можно вопрос? Узумаки оборачивается, проглатывая ответ. Шлюзы по периметру гулко схлопываются, перекрывая пути, — странное ощущение нахождения в герметичности. Она смотрит на Наруто испытывающе долго, привычная глубина глаз сменяется обнажающим мелководьем. Словесный рой начинает вихриться, срывая крепежные направляющие рассудительной трезвости. Раз. — Наруто... Два. — Я... Скрип двери о косяк венчает счет до трех, обрывая на полуслове. Оранжевая пульсация сменяется дрожью лаково-черной. Он стоит, вписанный в дверной проем, и являет собой идеальные пропорции. Саске. По всем канонам романтических драм, что вещаются местным телевидением каждый вечер ровно в девять. Учиха режиссирует ее жизнь, сам того не желая. Ей хочется истерично рассмеяться в лицо глиняным горшкам на облупленном подоконнике. Саске окидывает ее обнажающе-вспарывающим взглядом, впрыскиваясь инъекцией презрения. Лихорадочный озноб проходит по коже отделочной строчкой. Она отшатывается от Наруто, задевая острым локтем пирамиду столовых приборов. Пресекающий звон отрезвляет всех троих. — Хината, собирайся, мы уходим. Требовательно и безапелляционно. Хината понимает: кульминация и развязка киноленты уместились в двухминутный интервал. Пребывание в желто-оранжевых деталях порой просто невыносимо.

***

Когда они покидают околонарутовскую плоскость и погружаются в пренатальную тьму, Хината чувствует, как начинает вязнуть в неопределенной субстанции. Саске вновь идет позади, воплощаясь немым порицанием ее поступкам, словам и мыслям. Ощущение, что он осуждает сам факт ее существования. — Даже не думай, Хината. Хи-на-та — тупыми гвоздями по трем жизненным точкам. Она с трудом переставляет ноги, оказываясь пришпиленной к стене недовольства. Что она сделала на этот раз? Или, быть может, не сделала? — Что? — Не смей вмешиваться в их жизнь. Догадка бьется в ее голове тлеющим мотыльком. Саске видит ответную реакцию в каждой ее составляющей: она оседает в плечах, сжимается в позвонках и иссушается в объемах чакры. Лунный диск путается в линиях электропередач и оседает на волосах металлической стружкой. — Их брак — единственное оправдание моего ухода из деревни. Учиха не видит, как ее радужки вдруг уходят в сине-лиловый, а губы сжимаются в бескровную леску. Женский голос с третьего этажа плывет по уличному воздуху, сплетаясь с ароматами свежей выпечки и детским смехом. Фольгированная обертка из-под печенья проносится по асфальтовой ленте переулка суетливой бабочкой — Хината провожает ее созерцательным взглядом, остановившись. — Я не сделала ничего предосудительного. — Видимо, мое появление внесло свои коррективы. Что ты намеревалась ему сказать? — Ничего особенного, — свет в окнах, схваченных запятыми ставней, зажигается по нарастающей. — "Ничего особенного" из разряда любовных признаний или рецептов из кулинарной книги? Саске считает, что она либо невероятно сильна в приверженности своим чувствам, либо беспросветно глупа. В зависимости от настроения он склоняется к разным выводам, но чаще всего — ко второму. Учиха раздражен: как только материи их миров находят точку соприкосновения, первородные сущности отторгают друг друга с еще большим остервенением. Так они и живут — по касательной. Она его нервирует — нервируют горячие завтраки по утрам с идеальными брусками омлета, нервируют выглаженные занавески цвета безграничной тоски, нервирует болезненная одержимость Хокаге. Саске рад, что делить с ней непрекращающееся настоящее ему приходится лишь в перерывах между миссиями. — В конечном итоге, никто не принуждал тебя к браку со мной. Хината слышит его голос словно за сотни световых миль, чувствуя себя человеком из массовки. Она скрещивает руки, обхватывая себя за плечи: есть что-то надрывно-трагичное в его интонации. — Не понимаю, о чем ты, — сухой запах палых листьев касается изгибов тела, проникая под шифон платья и настойчиво въедаясь в кожу. Саске стоит позади в сантиметрах, припадает к ее уху и вынуждает выгнуться в позвоночной дуге. — Я о том, что если ты чувствуешь недостаток в телесной близости, то я ни в чем тебя не ограничиваю. Единственное условие — не втягивай в свои личные проблемы меня и, в частности, круг моих близких. Тот же Киба, согласно моим данным, готов принять тебя в любом виде и в любое время. Задыхаясь в приступе возмущения, Хината чувствует себя до омерзения униженной: Саске мастерски подкован в травмирующей словесности. Она держит девственное молчание, выжимая смысл из наполненной витиеватости слов — до последней капли. Токсичный концентрат желчи льется на землю, расплываясь у их ног вязкой топью. — Я поняла тебя, — поворот на сто восемьдесят: он, оказывается, чуть выше Наруто. Тошнота подступает к горлу влажными щупальцами. Лицо в отсветах уличного фонаря отдает восковой бледностью. Они сосуществуют в альтернативных реалиях одноместного характера: похоже, состыковать их бракованность получится лишь при условии основательной шлифовки. Хината чувствует наплыв сонливого бессилия. Она касается его груди и мягко давит, вынуждая Саске сделать шаг назад. Ее холодная ладонь отсчитывает шесть реберных колец, скользнув вниз по грудным мышцам, и замирает в районе его солнечного сплетения, прежде чем бессильно опуститься вниз под тяжестью гравитации. Поднимает на него бесцветные глаза и кивает сама себе. Учиха встревожен: кожу жжет, а вселенские пустоты в ее настроении затягивают в неизвестность. Он читает ее надломленность в закодированных жестах, холостых вздохах и закрытых позах. Что, если трагикомедия ее жизни заключается не только в безответной влюбленности в Седьмого, но и в других жизненных обстоятельствах? О которых он, естественно, не осведомлен. Саске видит, как Хината вновь делает поворот вокруг оси и вливается в привычный ритм шагов, удаляясь. Ее силуэт, вписанный в контуры уличного переулка, слегка дрожит под ворсом лунного свечения. — Хината, — окликает он, пока она не скрылась за поворотом. Та замирает в ползущих тенях. — Первое правило: ничего.... — ... личного, — завершает она, высекая основную догму в кодексе их взаимоотношений. - Я помню. Он знает, что преодолеть их отдельность практически невозможно. Она надеется, что неприятный осадок вечера уйдет с рассветом.