***
Когда седзи раскрываются смежными страницами, отец рисуется перед ней иллюстрацией к военным доктринам: весь в строгих линиях и совершенных формах. Близкий — вот, дотронься, твое ведь по крови, — но недосягаемый абсолютно ни вброд, ни вплавь. Саске же видит концентрированное презрение к нему и разбавленное разочарование в ней. У них с Хинатой угол охвата разный, и смотрят они с противоположных точек Вселенной. — Отец... Хината привстает с колен, вытягиваясь позвоночником, но опускаясь плечами, словно тянут насильно за загривок. Саске смотрит вопросительно на шарнирные руки, выпирающие колени и заостренные позвонки — вся рельефная какая-то, сложенная из твердых пород. Хиаши порыв пресекает решительно, застывает рукой в смирительном жесте и вынуждает ее сжаться пружиной вновь. Саске видит, как ошейник субординации, что шипами вовнутрь, затягивается на ее шее до сквозных дыр в трахее. Дернет за цепь — упадет к его ногам, несомненно. Саске ловит себя на больной ассоциации. — Хиаши-доно, — Саске обозначает свое присутствие, подчеркивая двумя линиями и тремя словами. — Рад вас видеть. Врет, не рад ведь. Его слова — фантомным зудом по всему телу. Хинате хочется стесать в кровь руки, спину и подкорку мозга: хоть книги по психосоматике пиши. — Здравствуй, отец, — Хината также подтверждает свое существование, но уже волнующе курсивно. Хьюга-старший присаживается за стол, опускаясь на колени, и контролирует все: начиная от Хинаты, заканчивая накрахмаленными заломами на рукавах юкаты — по пять на каждом локтевом сгибе. Саске понимает, что ужина за пустым столом не предвидится, если, конечно, Хьюга не чувством собственного достоинства питаются. Хината же осознает, что для казуальной встречи без повода не хватает Ханаби, как минимум. Не семейная встреча — допрос с пристрастием. Она здесь в качестве жертвы или подозреваемого? Хината кидает встревоженный взгляд на Саске. Саске транслирует Хинате глазами: либо еду подадут позже, либо им придется сожрать друг друга — она подаст себя на холодное или на десерт? — Я слышал, — Хината вздрагивает, отслаиваясь вниманием от Саске по правую руку, — что твои приступы возобновились. Насколько сильно и как часто? Саске ухмыляется: он отчета в письменном виде требует? Без прелюдий, прямиком на колени точным ударом в пояс. Есть в нем что-то от Учиха. Может, даже сдружились бы с ним, да вот угораздило сродниться. Хината перебирает воспаленные мысли, прощупывая каждую. Жеманное приветствие с стороны отца, пространные вопросы о жизни в целом: картонные формальности — они были соблюдены? Либо проспала, либо память ужалась в пятисекундную. — Со мной все в порядке, — Хината не говорит, а словно зачитывает с бумажки. — Это временно и никакой опасности не несет. Ассоциативные звенья в голове выстраиваются в стройное: "Сакура — Ханаби — ее отец". Да, верно, эта деревня слишком мала, чтобы скрывать или быть близоруким. Хиаши смотрит на нее испытывающе. Хината этот Бьякуган без Бьякугана помнит с раннего детства: всегда смотрел оценивающе, дробил на составляющие и рассматривал почленно. Отец и сейчас разделывает, наверное, вспоров по гребню диафрагмы и срезав лишнее для лучшего обзора. — Уверяю вас, мы с Хинатой прекрасно со всем справляемся. Хината вспоминает, что она лишь одна из трех в этой комнате: Саске, он тоже здесь замурован. Ей хочется вжаться в стенки, потому что тесно, как в коробке. Хиаши смещает взгляд: может игнорировать его молчащего, но от говорящего фанерой уже не прикрыться. — Учиха Саске, — Хьюга-старший складывает руки в замок. Имя Саске пробивает деревянный пол и застревает в фундаменте. — Я слышал, вы посвятили себя внешней политике. — Верно, — Саске прицеливается. — Задолжал, знаете ли, местной администрации. Хината чувствует, как повышается кислотность: каждое слово — растворителем на квадратные метры помещения. Обои начнут сходить волдырями, а стекла — вылетать из корсетных окон, она уверена. — Что ж, весьма похвально. Обеспечение целостности границ, усмирение неугодных, — Хиаши расцепляет пальцы, потянувшись к округлой чаше. — Однако соразмерна ли Коноха вашим амбициям? Саске улыбается. Перед возрастом не преклоняется, но правила игры в знак уважения принимает. — Ну что вы, Хиаши-доно. Какие амбиции у цепного пса? — Судя по истории вашего клана, — линия губ Хиаши прячется за каймой пиалы, — неподъемные. Стайная иерархия: никакой биполярности — вожак лишь один. Ошейник на горле Саске затягивается до первого ограничителя: сам ведь цепным назвался. Хината понимает, что удавка эта его не сдержит, а лишь сорвет крепежные. — Часть моих амбиций были прекрасно удовлетворены женитьбой на вашей дочери, — Учиха делает рывок, оскалившись; ментальная цепь дрожит в натяжении. — Быть причастным к столь именитому клану — это ли не счастье? Хината понимает, что останавливать бессмысленно: она в желчи Саске уже по пояс. Остается лишь вытянуть шею и ловить ртом воздух, чтобы не захлебнуться самой. — Ошибаетесь, — Хиаши невозмутим. — Наши кланы связаны лишь косвенно. — Скорее, прямо непосредственно, — у Саске сводит зубы. Хината сидит отрешенно, отсчитывая минуты. Часы — они в этом доме везде. Седьмой час смотрит на нее со стены, из дальних углов комнаты, с книжных полок. Седьмой час застрял в рукавах отцовского хаори, седине, тронувшей виски, и глазах, охват которых направлен не вширь, а вовнутрь. Хината неимоверно устала. Устала от всего мужского в ее жизни, что только калечит морально: если гематомы на коже прикрыть можно, запахнувшись в одежды, то синяки внутри не сходят годами. Возможно, поэтому одевается она наглухо, замазывая оголенное. Вдруг проступит все внутреннее наружно? — Отец, — Хината не знает, перебила ли их или удачно вписалась в паузу. — Ханаби — как она поживает? Хиаши ослабляет хватку, соскользнув вниманием на нее; Учиха спускается с поводка. Хината косится на Саске, понимая, что удержать все равно не сможет. — Ханаби готовится к церемонии посвящения. Передачу титула наследницы необходимо закрепить официально. Хината кивает. Тянется к глиняному чайнику и подливает чай всем троим. Это нормально, что ее никогда за ними не видно? За Наруто, который слишком слепой, за отцом, который слишком зрячий, за Саске, который просто "слишком". Она должна всем, но ей — почему-то — никто ничего не должен. — Чем занимаешься сейчас ты, Хината? Не сказать, что вопрос застал врасплох, — просто застал в момент не совсем подходящий. Забавно, Хината готовилась, но готова не оказалась. Чем наполнены ее будни между поливкой цветов и подсчетом яиц в холодильнике? Хината проматывает реверсно: ссоры с Саске, обиды на Саске, затишье с Саске. Саске. Саске. Саске. Не жизнь, а книга, где одно слово — дубликатами на сотни страниц. Хината вновь затянута на чью-то орбиту, утратившая личную гравитацию: ей бы осмотреть тело, чтобы убедиться в отсутствии клейма собственника под лопатками. Учиховского. Молчание провисает в секунды, растягивая и без того безобразную паузу. Она слышит, как трещит проводка в стенах, и смотрит на Саске: мысли у него скрипучие, цепляющиеся за нее зубьями. Не озвученные, но уже материальные. — Хината занимается тем, чем должна быть занята супруга главы клана. Ответ дан, но не ею лично. Саске врывается так вальяжно и так беспринципно — остается лишь дверь придержать, впуская. Все равно ведь вторгнется в ее жизнь: через окно, приоткрытую форточку, щели в стенах. Знает, проходили. — Хината не Учиха по крови, — Хиаши пресекает Саске блокирующим выпадом и выкапывает ров словесно. — Да, вы правы. Всего лишь документально, — Учиха плевать хотел на рвы и прочее оборонительное. Хината хочет остановить, но не хочет в зону поражения: ощущение, что разворачивается Пятая Мировая. — Понятие "клана" подразумевает количество, превышающее двух, как минимум. Простая арифметика, что подсильна даже вам. Хиаши знает, какая сила нажатия наиболее оптимальна. Пусть Саске и свободен в теории, но на практике — связан им через нее. Словно еще одна ветвь, вторая побочная, только вместо клейма печати — свергнутая наследница. Саске напрягается всеми мышцами, словно перед прыжком из положения сидя. Хината считывает его мгновенно, напрягаясь в ответ. От него фонит тихим бешенством: оно смешивается с исступленным шарингановским, стекает по позвоночному столбу и обостряет по пути все хроническое. И это хроническое, которое уже врожденное, Хинату пугает. Она зажимает пробоины, чтобы не хлынуло наружу, и накрывает руку Саске своей ладонью — мол, не сейчас, не выдержу. Учиха вздрагивает и кидает беглый взгляд на ее пальцы: словно проволочные, через которые ток пущен. Прийти в себя он вынужден вместе с проникновением ее чакры в его тело. Саске расслабляет плечи и калибрует сознание, разгоняя дымовую завесу. Основание чайника подтачивает стол, а Саске подтачивает мнимое перемирие, которое — технически — гражданская война. — Знаете, — его ладонь, что была накрытой Хинатой, теперь ложится поверх ее. — Двух человек от трех и более разделяет несколько простых действий. В зависимости от желания супругов, естественно, — Саске смотрит на Хиаши с вызовом, хотя вызов бросает Хинате. Сыграем, милая? Саске сплетается с Хинатой пальцами; жар обручального кольца на ее безымянном проникает леской под его кожу. Учиха смотрит на Хиаши бесконечно развязно: ему хочется опорочить хьюговскую обитель своим именем, вымарать стены своим присутствием и Хинату обнести как свою собственность. Резюмируя: дискредитировать их клан связью с преступником. — В любом случае я не сторонник количества. Я — за высокое качество, — Саске продолжает, Хината жаждет закончить. — И учитывая исключительность наших геномов, думаю, мой клан ждет превеликое будущее, — он склоняется к Хинате заискивающе. — Правда, дорогая? Разделяй и властвуй, вплетайся противоречиями и разжигай междоусобно — Саске своего рода стратег. Хинате противны все в этой комнате. Какую правду он хочет услышать? Ту, что ставит крест возможности появления у них здорового ребенка? Или то, что это было основным доводом ее отца перед тем, как дать согласие на их брак? Когда губы Саске касаются ее дрогнувших пальцев, Хинату начинает мутить сильнее. Кольцо, нагретое его дыханием, давит на мозг и капилляры, а немое возмущение отца сдвигает позвонки насильно. — Конечно, Саске, — Хината вжимается головой по плечи. Тело ноет, органы жжет. Естественно, Саске. Как скажешь, Саске. На все твоя воля, Саске. С отцом — аналогично, лишь имя сменить на подходящее. Ей с ними по единому скрипту общаться можно, потому что лексика одна — "обязующая". Отцу она обязана род Саске пресечь, раз собственный возвеличить не вышло, а Саске — здесь роль жены нести надо, причем идеальной до карикатурности. Она поднимает глаза на Саске — пустые, что дно на просвет — и отмирает ладонью в глухом замке его пальцев, мол, делай уже, что хочешь. Учиха озадачивается скупостью ее реакции, холодом руки и мелководьем радужек. Они сидят вот так, глазами и мыслями друг в друга, и думают оба, что ужин не тянет даже на двойку. Так, жалкая единица, если не провальный ноль. Невнятные секунды складываются в дискомфортные минуты. Хината молит, что только бы не в часы. И сидели бы они так долго, если бы не звучный удар ладони о стол, разрывающий акустику комнаты на децибельные ошметки. Хината вздрагивает испуганным поплавком, отрываясь от Саске и выдергивая руку. Учиха же оборачивается на источник шума без особого интереса: удивляться заурядно-ожидаемому? Увольте. Хината выбирается из зрительной войны с одним, что оказаться втянутой уже в соседнюю: Хиаши смотрит колюще-режуще, двигаясь взглядом от одной к другому. Хината падает глазами в пол на выдохе. — Ханаби, — Хиаши ударяет по столу повторно, сотрясая воздух. Хинату парализует давящими вопросами. — Не поняла с первого раза? Либо зайди, либо возвращайся к тренировкам. Саске кидается взглядом к бумажной двери, выуживая абстрактные контуры. Надо же, вторая Хьюга стояла полупрозрачно за седзи. Жива ли там или задело ударной волной? Саске хочется разразиться истерическим смехом: этот клан по-своему уникален. С другим бы он свою жизнь уж точно не связал. Провальная ничья?***
К моменту окончания ужина заканчивается сама Хината. Она вырывается из поместья и ныряет лихорадочно в ночь, двигаясь суетливо. Бьется потерянно в оцинкованные ограждения и ищет указатель выхода из сегодняшнего вечера: глаза отца будут преследовать ее месяцами. Саске отстает на два шага, готовый поймать ее падающую. Хинаты, опустошенной на две трети, хватает ровно на два переулка в ночном крошеве отмерших звезд. На третьей улице она припадает лбом к стене и стонет утробно, соскальзывая вниз. Пропускает сквозь себя каждую шероховатость, спотыкается о кирпичные швы и утыкается носом в просвет между коленями. Грудная клетка, заключенная в перекрестке окоченевших рук, сжимается, но разжаться уже не может. Как же ей все надоело. — Эй, Хината, — и он ей надоел. И отец надоел. И все мужчины в округе. Даже тот, который мироспаситель и Хокаге по умолчанию — где он сейчас, когда она в терминальной стадии? — Хината, нормально все? Она хочет кивнуть, но голову оторвать не может. Хината силится дышать в равных промежутках, но воздух плотный настолько, что стынет в горле вязкими сгустками. Саске сгибает ногу в колене, опускаясь на землю, и равняется с ней: Хината сейчас где-то на уровне околоподвальном. Тонет, наверное, в грунтовых водах, потому что темно и бескислородно. Плавать хоть умеет или по дну блуждает? — Идти можешь? Хината выносить больше не может. Не знает, конкретно ли Саске или все составляющие жизни в целом, которые не сходятся никак гранями: она крутит их — они рассыпаются, несовместимые. Она прибивает, загоняя гвоздями, — они трещат и деформируются. Она отдает, а ей не возвращают. — Твоих надежд я тоже не оправдала? — шепчет в колени, обращаясь то ли к нему, то ли к самой себе. Саске хмурится, оценивая степень ее истощенности: Хината тоньше кружевных вставок на манжетах. Тьма подступает к ней с трех фронтов из четырех имеющихся: с одной стороны ее подпирает Учиха. Вставать на передовую нет ни сил, ни желания — Хината кренится на бок, привалившись к Саске обессиленно. Не стена, конечно, — так, временная конструкция. Учиха подхватывает ее и нависает барьерно, отражая ужас пережитого собственной непроницаемостью. Ей бы перенять у него способность к отзеркаливанию, а то впитывает подчистую и пускает в замкнутом цикле. — Каких надежд, Хината? В отличие от отца, ставок на тебя я не делаю, — уличный свет ложится ржавчиной на его спину и плечи. — Не люблю проигрывать. Саске заводит ей пряди за спину, пытаясь прорваться сквозь завесу волос и глухую герметичность. Касаться ее такую труднее в разы: физически к Хинате пообвык уже, но не знает, как подступиться к ней, вывернутой наизнанку. Касается шеи — вскрывает рубцы до гнойных наслоений, тянется к ключицам — проваливается в душевные разломы. Надо же, на удивление груба с ним и на редкость беспомощна перед отцом. — Не везет тебе с мужиками, Хината, — Учиха проводит ладонью по спинной дуге, стирая костяшки о пики позвонков. Вся она сжалась во что-то однородное и сплошное: ни рук ее не разомкнуть, ни в лицо заглянуть. Только по голосу ориентироваться и выступающим углам считывать. — По краю ходили сегодня, правда? Хината отзывается притупленным "угу", выпорхнувшим в безмятежность ночи раненой птицей. Саске оседает на землю, позволяя Хинате нырнуть к нему под плащ и осмыслить все произошедшее. До их дома еще пять улиц, одна истерика и с дюжину умалчиваний. Саске надеется, что они доберутся хотя бы к рассвету. Хината уже ни на что не надеется.