Запад помнит

Рассвет был хмурый, день яснеет, и будет золотой закат! Конунг Теоден

- Забери его, Неведомый, забери, - молила мать. – Пусть он уйдёт, забери его! Она повторяла и повторяла одно и то же, страшно, исступлённо, словно повредилась рассудком. Снаружи весёлое весеннее солнце горело на шпилях, слепило глаза, заливало комнату радостным светом. Из-за крепостной стены вновь покатился грохот, заглушая крики людей, вновь обрушился тяжкий удар, вновь башня содрогнулась до основания. - Забери его, Неведомый!.. - Прощайте, матушка. Солнечное окно сияло за спиной, а впереди, в тёмном проёме двери, неверное пламя факела плясало на стенах, освещая лестницу, круто уходящую вниз, во тьму. Лестницу, ведущую в пекло. И он шагнул вниз. *** Это была странная весна. Скорбная, белая, она шла, как в саване, по сырым, серым сугробам, под вой злых метелей и бурь, что всегда крепчают под конец зимы, а вокруг летел и сыпал мокрый снег и бежали по небу клочковатые облака. Но по ночам с юга уже начинал задувать сильный, тёплый ветер. Он поднимался каждую ночь, и Тион, выходя на крепостную стену, чувствовал его могучее дыхание. Где-то над головой, в чёрной высоте, летели лебеди. Они возвращались на север, на родину, с далёких ройнских болот, из края вечного лета, комариных топей и мёртвых туманов. Их трубные серебряные голоса слышались сквозь гул ветра и шум моря, волновали, тревожили сердце, и почему-то Тиону чудился в них погребальный колокол. «Кажется, лето уже никогда не наступит. И будет вечная весна» подумал Тион. - Моя мать говорит, что это весна мертвецов. Тион обернулся. Под капюшоном беличьего меха колдовские мирийские глаза Сибеллы казались ещё больше. - Что это значит? – спросил Тион. – Опять поветрие? Сибелла пожала плечами. - Почём мне знать. Я стараюсь не слушать свою старую ведьму. И тебе твою – не советую. Тиона задели её слова. Они всегда задевали его, из раза в раз. Он сам удивлялся порой, как болезненно отзывается у него в сердце любое, даже вскользь сказанное Сибеллой недоброе слово о леди Эллин. - Не надо так говорить о моей матери, - сдержанно попросил Тион. - Я не сказала ничего неуважительного о ней. - Ты назвала её ведьмой. - Я назвала так не её, - Сибелла звонко рассмеялась. - Разве я виновата, что стоит мне произнести слово «ведьма», как ты сразу почему-то думаешь о леди Эллин? Тион снова взглянул на свою спутницу, ловко сидящую в седле, на её обворожительное, юное, ещё такое детское лицо, с ямочками на щеках, чувствуя и гнев, и бессилие – как можно на неё сердиться?.. Потом представил себе другое лицо – прекрасное, грозное, нежное. В который раз попытался понять, какая из этих двух женщин ему дороже и вновь с горечью и внутренним содроганием – понял. Признаться, Тион уже начал уставать от Сибеллы. Она ревновала его к матери, а яду у неё в устах было не меньше, чем у леди Эллин. Тион ждал, когда она уедет, хотя сам прекрасно понимал, что не пройдёт и суток с её отъезда, и он начнёт чахнуть от тоски. Кони, ломая подковами непрочный весенний ледок, выбрались на широкую лесную дорогу – дорогу на Тарбекхолл. Могучие черные дубы смыкали над головой узловатые ветви. Летом их тень давала прохладу, а зимой, когда на них ложился снег, они закрывали небо кружевным пологом. Но сейчас - сейчас они торчали, голые, холодные, будто неживые. - Мне не нравится, когда ты начинаешь так шутить, - сказал Тион. - Пустяки, я же всего лишь дочь торговца пряностями, - насмешливо отвечала Сибелла. – Разве знатного лорда могут задеть мои слова? Расскажи леди Эллин, она прикажет высечь меня. - Перестань, прошу тебя, - Тион рассердился уже по-настоящему. Сибелла снова засмеялась, готовая кинуть ему очередную колкость, как вдруг, взглянув на дорогу, нахмурила тонкие брови: - Что это, Тион? Впереди у обочины стояла кучка людей. Человек десять, как ему сперва показалось. - Понятия не имею, - ответил он раздражённо, словно это было дело рук самой Сибеллы. – Если это разбойники смеют околачивать среди бела дня, в двух милях от Тарбекхолла, клянусь, я за себя не отвечаю. После войны разбойников в Западных Землях стало вдесятеро больше, чем прежде, а нынче они совсем потеряли страх. Неделю назад купец из Речных Земель, что возил в Тарбекхолл товар, был убит и ограблен едва ли не под стенами замка. Когда Тион приехал на место преступления с тремя домашними рыцарями, разбойников уже и след простыл. Осталась лишь телега с глиняными горшками, кувшинами и прочей кухонной утварью, которую не удалось продать. Человек этот погиб за пригоршню тарбековского серебра. Правда, серебро у Тарбеков было хорошим. Не та дрянь с переплавленными оловянными пуговицами, какой расплачивались в Речных Землях. Он пересчитал людей – их и впрямь оказалось десять. Потом из придорожной канавы вылез одиннадцатый. По спине у Тиона пробежал холодок. Ему вдруг стало не по себе. Будь он один, он был уверен, что как-нибудь выкрутится. Он – сын лорда, убивать его учили с того дня, как он перестал ходить пешком под стол, и этот сброд, кем бы они не были, хоть наёмниками, хоть межевыми рыцарями, подавшимися в разбойники, ему не чета. На худой конец, он всегда может удрать, верный конь вынесет его из любой беды. Но с ним была Сибелла. Кто-то свистнул, и с дерева спрыгнул ещё один. Сибелла обеспокоенно взглянула на Тиона. - Поезжай слева от меня, как едешь, - бросил Тион, не поворачивая головы. Умом он понимал, что рисковать сейчас ему не стоит, а стоит сразу разворачиваться, и, подобру-поздорову, убираться назад. Но Тион был смелым парнем, многое повидавшим на войне, и осрамиться перед девушкой боялся больше, чем получить стрелу в живот. Что бы сделал на его месте его лорд-дядя? Впрочем, вряд ли лорду Роджеру вообще пришлось бы что-то делать – в бою он разгонял врагов одним своим грозным видом, разбойники разбежались бы, едва узнав его в лицо. На дорогу неторопливо, вразвалку, вышел крепкий, смуглый детина. Преградив путь Тиону и Сибелле, он сделал знак своим товарищам, и они, так же неспешно, встали позади него. Теперь было видно их нечищеные кольчуги, тускло поблёскивающие стальные пластины, нашитые на кожаную броню, угрюмые глаза. За три шага до них Тион натянул поводья. Рыжий, под стать хозяину, хайгарденский жеребец Тиона, по кличке Танец, остановился, тревожно переступая с ноги на ногу, застриг ушами. - Милорд! – без тени почтения молвил главарь хриплым голосом. - Кто вы? – холодно спросил Тион, отчаянно силясь ничем не выдать своего страха. – На людей лорда Тарбека вы не похожи. - А мы не его люди, - нагло отвечал предводитель, глядя на него в упор. - Чьи же вы будете? - Мы принадлежим сами себе, милорд. - Стало быть, разбойники? – спросил Тион, добавив голосу ледяного презрения. Предводитель обернулся, и трое из стоявших за его спиной положили стрелы на тетиву. Постепенно Тион понял, в какую передрягу он втянул Сибеллу. Он едва удержался от того, чтобы не дёрнуться к мечу. Стоит лишь дать слабину, показать им, что он боится, и они мгновенно утыкают его стрелами, и им обоим конец. И ему, и Сибелле. Их закопают в ближайшем сугробе, а трупы обнаружат только когда сойдёт снег. А когда это будет – знают одни старые боги. - Просто бедные люди, милорд, - сказал молчавший всё это время бородач, поигрывая топором. – Голодные, холодные и несчастные. Тион принялся отвязывать кошель, висевший на поясе. Замёрзшие пальцы плохо слушались, руки тряслись от напряжения, но он, как ему показалось, сумел распутать ремешок быстро, и в то же время спокойно. - Держите, - сказал он небрежно, бросая кошель на дорогу. – Берите и проваливайте. Чтобы я больше вас тут не видел. Разбойники не шелохнулись. Тион кивнул Сибелле, и тронул коня. В этот миг сердце у него в груди остановилось. Если бородатый схватит поводья, он сумеет свалить главаря, но потом, потом... Перед глазами у него повисла пелена, во рту пересохло, руку под плащом свело судорогой на рукояти меча. Как в тот далёкий, страшный рассвет на Кровавом Камне, когда они, воины Запада, выстроившись перед атакой, ждали сигнала трубы. Тион приготовился разить, без пощады, без промедления. Однако, ни один из разбойников не двинулся с места. Кони, обойдя людей, вновь пошли вперёд по сосновой дороге. Смертельная опасность, застывшая позади, с каждым шагом становилась всё дальше, дальше, дальше, а они медленным шагом ехали прочь, не оборачиваясь, в гробовом молчании. Тион ждал стрелы, проклятий, просто брани – но вслед им лишь тоненько звенела тишина. До самых врат Тарбекхолла, они доехали молча, не говоря ни слова. Тион косился на Сибеллу. Испуг на её лице сменился отчуждённым, холодным выражением. О чём она думала? Проклятые разбойники. Леди Эллин будет в ярости, когда узнает, и, конечно, не успокоится, пока никто из Тарбеков не изобразит праведный гнев. Лорд Вальдерран уехал в порт говорить с корабельщиками, а старшие братья уже третий день пропадали на охоте – они намеревались навестить владения Марбрандов, раздразнить хозяев и поразвлечься хорошей дракой. «Когда братья в следующий раз соберутся бить Марбрандов, я непременно скажу им, что гонять разбойников возле своего дома не в пример полезнее, чем трепать соседей», подумал Тион. Древний замок Тарбекхолл помнил времена королей, когда никаких Ланнистеров на Западе не было и в помине. Снаружи он, величественный и горделивый, казался гораздо больше, чем был в действительности. Он стоял на берегу узкого залива, скрывая вид на море, а справа и слева, по берегам, высились голубовато-серые скалы. Сами стены были сложены из таких же, огромных, грубо обтёсанных, голубовато-серых валунов, но древний зодчий украсил стены изящными зубцами, прорезал стены узкими стрельчатыми окнами, и увенчал эту тяжёлую, массивную громаду стройными башнями со звёздами на острых шпилях. По двору бродили куры и гуси, у колоды толклись овцы тонкорунной западной породы. Звенела кузница, лаяли псы на псарне и каркали вороны на воронятне - жизнь в замке шла своим привычным чередом. На перилах крыльца устроился Том-Том, шут леди Эллин, маленький, худощавый человечек в белом камзоле, с вышитым алым осликом, вставшим на дыбы. Закинув ногу на ногу, он разговаривал со служанкой Сибеллы, которая сидела подле него на деревянной скамейке. Сибелла, так и не взглянув на Тиона, поехала прямо к крыльцу – чтобы не ступать в грязь. Тион, сделав вид, что ему плевать, повернулся в седле, отыскивая взглядом кого-нибудь из конюхов, и вдруг встрепенулся, разом забыв про Сибеллу. Возле коновязи, медленно и сосредоточенно копаясь в седельной сумке, стоял сир Бенедикт из Утёса. Его оруженосец, столь же медленно и сосредоточенно, ковыряя в носу, смотрел вверх, где на главной башне реял бело-голубой стяг. - Глазам своим не верю! Ты ли это?.. – Тион, подъехав к ним, соскочил в снег, перемешанный с навозом, бросил повод подбежавшему конюшонку, и обрадованно раскрыл объятия. - Сир Тион, здравствуйте, - Бенедикт слегка склонил голову, протягивая ему руку. – Рад видеть вас. Сир Бенедикт смотрел на мир таким безмятежным, небесно-голубым взором, что лицо его всегда имело мечтательное выражение. Но Тион хорошо его знал. Несмотря на свой рассеянный облик, сир Бенедикт обладал нечеловеческой силой и стремительностью, и в бою был грозным бойцом. В свои молодые годы – он был всего на год старше Тиона – сир Бенедикт уже прославился, как один из лучших рыцарей Утёса. - Как хорошо, что ты приехал, - сказал Тион обнимая его. И добавил, с весёлой укоризной: - Я уж решил, что ты совсем позабыл старых друзей. Бенедикта это почему-то смутило. - Дела, Тион. После войны всегда много дел. - Дел много всегда, - отвечал Тион. - Какими ты к нам судьбами? - Да вот, приехал, по поручению к Её Светлости, - ответил Бенедикт, отводя взгляд. – Давненько я тут у вас не был. - Что правда, то правда. Так расскажи мне, как ты жив-здоров? Что нового в Утёсе? - Всё слава богам. Всё хорошо. - Бенедикт запнулся и умолк. Тион тряхнул его за плечо: - А по тебе и не скажешь! Впрочем, как и всегда... Как Киван? Я уже давно не получал от него вестей. - Киван нынче редко бывает дома. Мотается по деревням и весям во главе отряда, ловит разбойников. - Что верно то верно, - разбойников нынче развелось изрядно. - Тион снова отогнал неприятные мысли. - Давно пора навести на Западе порядок. Впрочем, наше ли это дело? Покамест, это дело наших лордов… И леди. Что, скажешь, я не прав? - Прав, пожалуй, - Бенедикт обвёл двор своим обычным, рассеянным взором. - Я вижу, вы вторые ворота оковали железом. Ведь этих укреплений до войны ещё не было? - Были, само собой. Почаще заезжал бы, помнил. Пойдём, расскажешь мне, как ты поживаешь. - Тиону хотелось сесть за стол, приказать подать горячего вина. А уж разделить чарку со старым приятелем, перед тем, как идти к матери, было отрадно вдвойне. Сир Бенедикт смущённо заскрёб в затылке. - Я бы с радостью, но не могу. Я обещался к утру быть в Утёсе. Тион махнул рукой: - К чему такая спешка? Пойдём, посидим, выпьем, как прежде! – Прости Тион, давай-ка в следующий раз. - Неужто ты даже не зайдёшь ко мне? - Нет, благодарю тебя. – Бенедикт вдруг заторопился, крепко пожал ему руку, и полез в седло. Солнце, выглянув из облаков, неожиданно озарило двор, лошадей, навоз, орущих весенних воробьёв. Тион смотрел на Бенедикта с недоумением. - Мы так давно не виделись с тобою! – вновь попытался он задержать гостя. - Я и в самом деле спешу, - ответил Бенедикт. И, бросив на него виноватый взгляд, добавил: - Будь здоров, Тион. И тронул коня. Оруженосец, насвистывая, поехал за ним. Тион, готовый обидеться, смотрел им вслед. Что же такое стряслось? Впрочем, мало ли – Бенедикт всегда был застенчив, а когда друзья переставали вовлекать его в весёлые пирушки казалось и вовсе забывал о них. Быть может, сегодня у него не тот душевный настрой… День какой-то бестолковый. Тион вновь подумал про разбойников на дороге, и точно опомнился: - Бенедикт, погоди! – крикнул он. - Там… Он осёкся, охваченный внезапным стыдом. Сказать рыцарю Утёса, что у Тарбеков под носом орудуют лихие люди – какой позор!.. Бенедикт натянул поводья, обернулся в седле. Тион сделал два шага в его сторону, и остановился: - Не едьте через лес! – крикнул он. – Там неладно на дороге. Езжайте через поле!.. Бенедикт, то ли не расслышав, то ли не поняв, что к чему, помахал ему и выехал за ворота. Тион тряхнул головой. Что-ж, он его предупредил. Впрочем, вряд ли разбойники сегодня осмелятся напасть на кого-то ещё. Да и сам Бенедикт не пальцем делан. Такой боец не пропадёт. В покоях у матери всегда стоял тяжкий, пьянящий аромат львиной лилии и вина. Для Тиона это был запах дома, запах детства. Вдыхая его, он чувствовал, как все опасности и невзгоды отступают, как весь мир вокруг становится правильнее, прочнее, спокойнее. Комнаты леди Эллин, обставленные мебелью чёрного и красного дерева, обитой бархатом, покрытой парчой и дорогими шелками, своею роскошью приличествовали бы самой владычице Запада. Она оставалась верна своим привычкам. Сколько минуло уже лет, но всё никак не могла она позабыть тех далёких дней, когда целых три года была полноправной хозяйкой Утёса. Три года пиров и балов, каких с той поры и не видывал Запад – золотого времени Рейнов. Она стояла у окна. Здесь, в Тарбекхолле, леди Эллин поселилась в самой высокой башне замка, так, чтобы окна её покоев выходили непременно на море, как когда-то в Утёсе. Но как ни старалась она, здесь всё было иначе. Скалы – ниже, море – ближе, и ветер нёс в окна крики чаек, тихий плеск волн и запах водорослей и рыбы. Тихо ступая по толстому мирийскому ковру, Тион прошёл до середины комнаты и остановился. Мать стояла спиной к нему, величавая и прекрасная. Морской ветер легонько шевелил прядь волос, выбившихся из её замысловатой причёски. У неё всегда чуть выбивались волосы из причёски – ровно настолько, чтобы придать всему её облику страстного порыва, при этом оставляя его опрятным, благородным и исполненным достоинства. - Здравствуйте, матушка, - негромко поздоровался Тион. - Сын мой, - отрешённо отвечала леди Эллин, – Ты вернулся. Тион ждал уже привычным ставшего мученья – её рассуждений о том, что сыну лорда в девятнадцать лет уже давно следовало бы жениться на благородной девице, и иметь собственных детей. Эти речи, неспешные, ленивые, ядовитые, леди Эллин заводила при каждом приезде Сибеллы в Тарбекхолл, при каждом упоминании её имени. Но почему-то сегодня она молчала. - Да, матушка. У нас на дороге опять лихие люди. - Лихие люди сейчас везде, - ответила леди Эллин рассеяно. Тион удивился. Ни вспышки гнева, ни проклятий, ни брани и упрёков братьям и отцу, которые не в состоянии навести порядок даже в собственных владениях. Погруженная в свои мысли, она явно не слышала его слов. - Что-то случилось, матушка? – спросил он. - Ещё нет, - всё так же отвечала леди Эллин, не оборачиваясь. – Но, судя по всему, скоро случится. Тион заметил бокал вина у неё в руке, и понял всё – во всяком случае, ему так показалось. Вздохнув, он неспешно придвинул себе материно кресло, и тоже налил себе вина в тонкую серебряную чашу. На столе лежал большой лист пергамента с золотым тиснением. В нижней его части безмолвно разевал пасть лев Утёса. - Что это? – с вялым любопытством спросил Тион. – От Титоса? - От Титоса. Но писано не им. – леди Эллин пригубила вина, не отводя глаз от далёкого края моря. - Можешь прочесть. Тион пробежал глазами строки. Перечитав послание ещё раз, потом ещё, озадаченный, он взял пергамент со стола. Тяжёлый, шершавый лист повис у него в руках, как боевой стяг. – Это привёз Бенедикт? – теперь ему стало ясно, почему Бенедикт отказался зайти. – Что это на него нашло, на нашего доброго лорда? Леди Эллин резко осушила бокал до дна. - Бьюсь об заклад, это какая-то ошибка, - сказал Тион, осторожно кладя пергамент обратно на стол. - Это несомненная ошибка, Тион. Скажу тебе более, это ошибка богов. - Богов?.. - Когда все вы ушли на войну, я молила Неведомого, чтобы он забрал его сыновей. Но вместо них троих он взял одного забияку Джейсона. – она говорила ровно, даже медленно, но Тион чувствовал, что она в ярости. - И теперь нам предстоит иметь дело с проклятым марбрандовским отродьем. Слова матери неприятно покоробили его. Тигетт, похоже, такая же дрянь, как Тайвин, только на пять лет моложе, а вот Кивану смерти никогда бы не пожелал. Они дружили с детских лет, и шли в бой плечом к плечу на Ступенях. Он был верным, добрым другом, и ближе него у Тиона не было никого. - А что скажет на это дядя Роджер? – спросил он, сделав вид, что не слыхал её последних слов. - Этого я не знаю. Я отправила ему ворона сразу, как только этот твой Бенедикт вышел. – Леди Эллин скривила свои красивые губы. – Вальдерран будет в ярости. Нужно выяснить, в чём дело. Впрочем, всё понятно и так – Титос уже не может слезть со своей горничной, а его наследник хочет поиграть в Хранителя Запада. Тион потёр переносицу. Конечно, отец сочтёт себя оскорблённым, но ведь этих Ланнистеров не вдруг поймёшь! Вечно у них творится какая-то неразбериха. Великий дом, а на деле – первостатейный балаган со львами, скоморохами и шлюхами. - Война – затратное дело, - сказал Тион. – А Титос и в мирное время умудряется тратить быстрее, чем приумножать... - Мы никогда не брали у Титоса ничего сверх того, что принадлежит нам по праву! – мать обернулась, ноздри её гневно раздулись. –Это наше золото, не его! Когда мы жили в Утёсе, твой дядя Рейнард обогатил казну Ланнистеров не меньше, чем вдвое. Герольд ещё был жив, но он тогда был не при делах, и эти годы – целиком заслуга Рейнарда! И теперь мы лишь забираем у них своё, кровное золото, и я хочу сказать тебе, сын мой, что мы забрали ещё далеко не всё!.. - Тише. Тише, матушка, - сказал Тион, подходя к ней. - Не стоит из-за Ланнистеров так волноваться. Он мягко забрал пустую чашу из её руки. - …Когда я была хозяйкой Утёса, а Роджер и Рейнард вели дела, львы были могущественны и богаты. Нынче же Утёс прогнил до основания, - Тион бережно прижал леди Эллин к груди, и она простонала: – Ах Тион, Тион!.. Боги не ведают жалости... Тион обнимал мать, делая вид, что не понимает, что мать обращается не к нему. Впрочем, несмотря на всю свою болезненную привязанность к матери, Тион никогда не чувствовал ревности к этой призрачной тени. Леди Эллин всегда с такой нежностью, с таким одухотворённым лицом говорила о первом своём муже, так и не ставшем отцом её детям. Любила ли она его так сильно, как говорила об этом? Тион ей не верил. Леди Рейн назвала в память о нём своего единственного, ненаглядного сына, вспоминала его, к месту и нет, иногда – для того, чтобы упрекнуть лорда Вальдеррана, иногда – чтобы неприятно задеть кого-нибудь из Ланнистеров, оказавшихся рядом, и временами Тиону начинало казаться, что она говорит не о мёртвом супруге, а о ком-то другом, годами и лукавой памятью обращённом в потерянную мечту. Он догадывался, что если мать и любила кого-то, то это был вовсе не Тион Ланнистер, а Тайвальд. Леди Рейн редко говорила о нём, но по тому, как сразу менялся её голос, каким становился взгляд, Тион видел, что и поныне, спустя столько лет, эта любовь, первая и последняя, бережно хранится в самой сокровенной глубине её сердца, а эта боль, уже ставшая привычной, не утихает. Обнимая мать, Тион каждый раз удивлялся, какой маленькой оказывается эта грозная женщина в его объятьях. Рядом с нею он мысленно всегда представлял себя мальчиком, а не юным воином, почти шести с половиной футов ростом. – Я уверяю тебя, дядя Рейнард и сейчас со всем разберётся.