***
— Прекрасная работа, просто великолепная, — голос Уиверли практически не выдаёт его злости, если не считать, что он на полтона выше. Наполеон перекладывает трубку от правого уха к левому и поднимает взгляд на Илью. Тот сидит напротив на одной из двух кроватей, пока Соло стоит рядом с телефоном на тумбочке. Курякин кажется спокойным, лицо ровное и безэмоциональное, но его сложенные в замок на коленях руки выдают его с головой — костяшки пальцев побелели, а большой палец руки слегка подрагивает. Соло не сдерживается, садится рядом и накрывает его руки свободной ладонью. Он смотрит на застывшее в изумлении лицо Ильи и обращается к начальнику: — Александр, мы… — Я не собираюсь тратить на выслушивание оправданий своё время. С вами свяжутся и передадут координаты. Месяц, — голос его понижается, и Соло кажется, что тот шипит, — месяц, чтобы никто вас не слышал и не видел. И я тоже. — Но… — А пока наши лучшие умы подумают, что с этим всем делать. Мы поставим вас в известность. Связь разрывается, и Соло ещё несколько секунд задумчиво слушает короткие гудки. — Ну, что он сказал? Наполеон встаёт, прохаживается вдоль маленького номера — пять шагов вперёд, пять шагов назад — и смотрит на напряжённого Курякина: — Нам дадут укрытие. Минимум на месяц. — Нам?! — уточняет, нахмурившись Илья. На лице у него проступает бешенство, он подскакивает с кровати, подходит к Наполеону и тычет ему пальцем в грудь. — Только по раздельности у нас есть шанс скрыться, так мы более уязвимы. От тебя только проблемы в этой миссии. Наполеон смотрит на его сверкающие гневом глаза, вспоминая, почему они попали в эту заварушку, и ощущает, как чувство стыда мешается со злостью на Илью. — Быть может я оплошал, допустим… — слегка дрожащим голосом произносит Соло. — Оплошал? Ты положил в свою постель «крота»! — Курякин рычит, щеки его краснеют, и Соло ещё раз вспоминает причину его ошибки в этом деле. Каждый раз, когда он смотрит на такого Курякина — на его гнев, на его радость, на его улыбку, на любые его эмоции, подавляемые или открытые — Соло ведёт как неразумного подростка, впервые влюбившегося. Он, опытный ловелас, применяющий своё обаяние на пользу дела и не только, не устоял перед простым, как его кепка и нелепая водолазка, русским. В тот вечер они играли в шахматы. Миссия складывалась в их пользу, оставались лишь последние штрихи. Илья что-то радостно рассказывал, совершенно расслабленный и открытый. А Соло желал лишь одного — выйти в окно, чтобы хоть как-то снять напряжение. Что он и сделал, когда Курякин ушёл к себе в номер. Наполеон вылез через балкон, впоследствии приведя с собой «хвост». Девушка, новое развлечение на ночь, оказалась шпионом, нанятым их «мишенью». После, в подвале, Курякин не сказал ему ни слова. Но сейчас он орёт на Соло, вымещая накопленное. А тот только и может, что приподнимать удивлённо брови, делая вид, что разъяренный русский совершенно его не выводит из себя. Хотя внутри снова кипит лава, смешанная из желания и злости. Он протягивает руку ладонью вперёд, кладёт Илье на грудь, тот замирает с открытым ртом, явно собираясь сказать что-то ещё. Наполеон старается не думать о реакции русского на его прикосновение и продолжает начатую мысль: — Так вот, я подвёл нас. Хотя это было впервые, — Илья снова пытается вставить слово, но Наполеон поднимает указательный палец, прося выслушать, — но Уиверли, это гений планирования. Если он сказал, что нам будет безопаснее вместе, значит это наилучшее решение. Илья сжимает челюсти, желваки на его скулах напряжённо движутся, а Соло ещё раз смотрит в его глаза, задерживаясь взглядом на пушистых длинных, слегка дрожащих от гнева ресницах. Курякин опускает взгляд на руку Соло, всё так же лежащую у него на груди, и снова поднимает глаза. Соло не может оторваться от льдистых, обжигающих холодом радужек. Илья делает шаг назад, отступая, их прикосновение прерывается. Наполеон опускает руку, прячет ладонь в карман и сжимает в кулак. Он чувствует, как горит кожа, храня на себе прикосновение мягкой шерсти и горячего тела под ней. — Хорошо, — тихо произносит Курякин, и Наполеон вдыхает, понимая, что всё это время, пока касался Ильи, он задерживал дыхание.***
— Да, неожиданное решение принял Александр, — Наполеон рассматривает свои новые документы, — первый раз в жизни я социалист. — Добро пожаловать, товарищ, — посмеиваясь, произносит Курякин, — У тебя какие-то сомнения в верности его расчётов? Неужели? Илья смотрит с нескрываемой иронией. Соло морщится, вспоминая, как сам уговаривал Илью следовать всем указаниям Уиверли. Илья отодвигает занавеску, разглядывая вид из окна — холмистая возвышенность с еле видными огнями лежащей у подножия деревни. Сумерки уже поглотили свет, и лесистая гора выглядит тоскливо и удручающе. — Ну если учесть, что в республике зреет революция, и мы явно под колпаком у КГБ… — Мы под защитой КГБ, — обрывает его Курякин. Он накидывает на плечи обшарпанную кожанку и выходит, громко хлопая входной дверью, во двор их нового прибежища — маленького домика в горах Чехословакии. — Мы только от них освободились, Илья, — произносит одними губами Соло, смотря на закрытую деревянную дверь, — ты только что освободился. Он качает головой, сам понимая, как абсурдно звучат его слова — они лишь поменяли хозяина.***
Удивительно, но в доме уютно — он выглядит жилым, но совершенно обезличенным. Белые, кружевные занавески и цветные накидки на кроватях в своеобразной спальне придают некую домашнюю атмосферу. Шкаф забит постельным бельём и полотенцами, а также несколькими комплектами мужских костюмов, если можно так назвать мешковатые брюки и несколько прилагающихся к ним рубашек. Все они разных размеров, но не сильно отличаются друг от друга по стилю. Наполеон, предпочитающий не только комфорт, но и шик даже в одежде для вылазок, отобрав для себя несколько комплектов, находит и подходящие для Курякина брюки, свитера и, удивительным образом большого размера, пару водолазок. В комнате помимо шкафа стоит небольшая кровать и диван у противоположной стены. Рядом с ним висит пара простых деревянных полок, на которых несколько книг с потрёпанными корешками, бумага и канцелярия, а поблизости с единственным окном стоит небольшой журнальный столик. На кухне Наполеон находит большой буфет, наполненный крупами и несколькими десятками консервных банок. Обшарив ящики стола и не обнаружив кроме спичек и нескольких прошлогодних газет ничего полезного, не удовлетворённый найденным, он выходит искать Илью. Тот рубит дрова рядом с маленькой деревянной хозяйственной постройкой. Наполеон замирает, засмотревшись на занятого своим безусловно важным занятием русского. Движения того размашистые и резкие. Илья снял с себя рубашку, оставшись в одной белой майке, на которой проступили следы пота. Лицо его сосредоточено, а между светлых бровей залегла складочка. — Илья, тебе нужно обработать рану, — произносит Соло, — со вчерашнего вечера не меняли повязку. Он вспоминает, как помогал Илье зашить небольшое ранение на бедре. Слава богу, сосуды не задеты — пуля прошла по касательной. Рана была неглубокой и затрагивала лишь кожу, клетчатку и немного наружную часть квадрицепса. Илья терпел, сжимал зубы, а Соло молился, чтобы не было инфекции. Позже им передали антибиотики и тетрациклин, спустя два дня воспаление стало уменьшаться. После этого Илья всячески отказывался от помощи. Как и сейчас. — Вот затоплю печку, как раз всё и промою, — Илья выпрямляется, вытирает тыльной стороной пот со лба и снова принимается за дело. Соло качает головой. Он разглядывает покрытые испариной голые широкие плечи русского, освещённые жёлтым светом окон их нового дома, и понимает, как гармонично Илья вписывается в эту атмосферу деревни и простого быта. Точно так же, как он был гармоничен в дорогих костюмах, с изысканно уложенной причёской и брильянтовыми запонками на манжетах шёлковой рубашки от Ив-Сен-Лоран.***
За полгода до основных событий.
Лондон.
Илья немного расслабляет узел шелкового неоново-синего галстука, поправляет полы светло-серого пиджака и смотрит в зеркало. Костюм идеален — пиджак не торчит нелепыми буграми на широких плечах, а подчеркивает их мужественность, сужается на талии, ложась на бедра, обтянутые безупречно подогнанными брюками. Илья расстёгивает пуговки сверху вниз, одну за одной, приоткрывая вид на темно-серую жилетку, сидящую плотно на торсе. Он снимает пиджак, поворачивается, чтобы повесить его на плечики специальной подставки, и замирает, пригвождённый к месту долгим тягучим взглядом Наполеона. Илья сглатывает, просчитывая в уме наиболее уместную реакцию, но Наполеон его опережает. Он преодолевает небольшое пространство мягким бесшумным шагом, забирая у Курякина пиджак, любовно оглаживает ткань и вешает его сам, после этого плавно поворачивается к Илье. Тот старается держать нейтральное выражение лица, ни одним мускулом не давая понять, что он видел, как Соло на него смотрел. Его заинтересованность совершенно не скрылась от Курякина. Но Наполеон ничего не предпринимал, и Илья просто старался выкинуть это из головы, связывая такое поведение Наполеона с его врождённой манерой оценивать каждого, кто попадается на его пути, как сексуальный объект. Нельзя сказать, что Илью это ни капли не нервировало, но он старался держать себя в руках, не реагируя на Соло, как по-настоящему хотелось бы. И вот сейчас опять. Наполеон смотрит так. Он стоит близко, восхищенно приоткрыв рот, и внимательно разглядывает Курякина с головы до ног. Русский вопросительно приподнимает бровь, на что Соло делает ещё шаг навстречу — теперь они стоят ещё ближе. Илья уже чувствует внутреннюю тревожность, но американец достаёт из кармана своего угольно-черного пиджака небольшую бархатную коробочку. — Я думаю, — вкрадчиво произносит он, улыбаясь краешком губ, — это дополнит образ. Соло протягивает Илье на правой ладони открытую коробку, в которой лежит элемент роскоши, так подходящий представителю знатной семьи русских эмигрантов — бриллиантовые запонки. Курякин, не глядя, берёт их и отворачивается, чтобы надеть. Тонкая драгоценность того и гляди выскользнет из привыкших к оружию пальцев, а Соло заглядывает через плечо: — Помочь? Илья ощущает тепло его тела рядом и чувствует, как начинают дрожать пальцы. Он мотает головой, выдавливая сквозь зубы: — Я сам. Когда он заканчивает, Наполеона уже нет рядом. Лишь перед самым отъездом на приём, который станет началом их миссии, Соло подходит, становится рядом, ещё раз оглядывает Илью и приподняв правую ладонь вверх произносит: — Позволь мне, Илья, — он протягивает руку, берёт запястье Курякина в свои ладони и прокручивает запонку на 60°, — они были не симметричны по рисунку. Это нарушает гармонию образа. Он отходит, делая несколько шагов назад, хитро глядя на Илью и мягко улыбаясь, и направляется к своему автомобилю, который увезёт его в другом направлении, нежели Илью. Разделяя на этой миссии их амплуа, делая снова незнакомыми людьми. Илья провожает его фигуру взглядом, скрипя зубами, понимая, что его собственная внутренняя гармония разлетается в мелкую пыль.***
Из двух конфорок в плитке работает лишь одна — маленькая. Наполеон отваривает найденную пасту странной формы и консистенции, открывает два вида консервов — с фасолью и с тушеным мясом, где жира больше, чем мяса — и, не найдя другой тары кроме ещё одной маленькой кастрюли, разогревает его в ней. Он старается накрыть на стол, чтобы это выглядело прилично — но все тарелки и вилки в сервизе разные, и получается так себе. Когда Илья приходит в дом, громогласно объявляя: «Banja готова, иди мойся, я потом» — Наполеон рассматривает сервировку с недовольной миной. Курякин приподнимает голову, громко сглатывает и радостно восклицает: — Макарошки! — он приподнимает тарелку, нюхает лежащее сверху мясо с фасолью и довольно добавляет. — По-флотски. — Это паста, — поправляет его Соло. Русский смеётся, моет в умывальнике руки и, поспешно вытерев их о висящее на спинке стула полотенце, садится за стол. — Паста осталась там, Наполеон, — он смотрит на Соло, иронично складывая губы в улыбке, — в Мадриде и Париже. А тут это обычные макароны с тушёнкой. Соло недовольно поджимает губы, разворачивается и, взяв с собой сменное бельё, уходит из дому. К хозяйственной постройке, которую русский называет banja. Наполеон любит сауну, но это явно не она. Маленькое помещение с двумя лавками и несколькими ёмкостями для воды, одна из которых стоит на печке — это даже не похоже на русскую баню, как он её себе представлял. Это помещение приспособлено для мытья, а не для расслабления. Однако, внутри очень жарко, и Соло старается помыться как можно быстрее, используя самую маленькую ёмкость, чтобы полить себя сверху. Когда он возвращается, Илья ходит кругами по комнате, и увидев его, тут же срывается из дома. Наполеон качает головой и принимается за еду.***
— Ты вылил почти всю воду, — хлопок двери и рычание Ильи. — Я специально оставил тебе половину, — Наполеон смотрит на раскрасневшегося Курякина, заходящего в комнату из кухни, опуская на грудь одну из немногих книг, которые он нашёл. Удивительно, но это «Королева Марго» на французском, что снова выдает в этом месте шпионский схрон. Наполеон нашёл ещё несколько книг на русском, английском и чешском. Явно, люди, проводящие тут время, либо знали несколько языков, либо каждый приносил книги на своём. — Половину? Я рассчитывал минимум на три дня! — рычит Курякин. — Значит, твои расчеты были неверны, — огрызается Соло. Он смотрит на мечущего молнии глазами русского и пытается смягчить голос: — Я помогу в следующий раз, — произносит он примирительно. — Я полдня занимался этим. Дрова, вода… — Я убрался и приготовил, — оборонительно говорит Соло. — Это не такая проблема — сварить макароны! Наполеон тяжело выдыхает, проводит рукой по растрепавшимся в стороны кудрям и встаёт, чтобы успокоиться. Он уходит на кухню, выпивает кружку воды и замечает краем глаза за занавесками отблески бутылок. Аккуратно отодвигает ткань (ранним вечером он не смотрел туда, было слишком темно, чтобы открывать шторы) и присвистывает. — А вы неплохо подготовились, — улыбаясь бутылке английского виски, произносит Соло. Он находит два наиболее приличных стакана. Разных, но это хотя бы стекло, а не фарфор, и идёт к Курякину. Тот, так и не расстелив себе, лежит на диване. Соло подходит к маленькому столику, стоящему у стола, пододвигает стул и выставляет свою находку на столик. — Скажи мне, Угроза, что ты так бесишься? — он наливает себе виски на два пальца, делает то же самое для Ильи. Немного подумав, добавляет ещё столько же. Курякин поворачивается с бока на бок, прожигая его взглядом. Соло продолжает: — Нам нужно как-то смириться с ситуацией и научиться существовать друг с другом, — он протягивает стакан Илье. Тот садится, внимательно смотрит на Наполеона, немного наклонив голову, и берёт виски, стараясь не прикасаться к пальцам Соло. Наполеон поджимает губы. Выдыхает и добавляет: — Тем более, у нас это вроде совсем недавно получалось. Глаза Ильи начинают странно блестеть. Он выпивает залпом содержимое стакана и снова смотрит на Наполеона. Алкоголь явно ещё не подействовал на русского, но глаза затянуло опьянением. Или Соло просто кажется. Как будто это видение. Как будто воспоминание.***
Лондон.
Габи, скинув туфли, с уставшим вздохом заваливается на диван, закидывая ступни на подлокотник стоящего рядом кресла, в котором сидит Илья. — Илья, ну ты прямо был… — проговаривает девушка, поднимается на локтях, поворачивает свою красивую головку вбок, прищурившись, пытаясь подобрать подходящие слова. — Убедительным, — помогает ей Соло, наблюдая, как русский аккуратно снимает ступни девушки с подлокотника и опирается на него локтем сам. Курякин вздёргивает подбородок и салютует Габриэлле стаканом с коньяком. Та отбирает у него напиток и пересаживается подальше, раскинув руки по краям спинки дивана: — Можно и так сказать, — бормочет девушка в стакан, выпивая содержимое почти залпом. Илья, приподняв брови, смотрит на свою пустую руку, где недавно ещё была тара, наполненная законно заработанным коньяком, на девушку, делающую вид, что совершенно ничего экстраординарного не произошло, и после на Наполеона. Соло хмыкает, встаёт из своего кресла, наливает ещё один стакан, добавляет несколько кубиков льда и протягивает Курякину. Илья кивает в благодарность и немного отпивает, поджимает губы, а потом облизывает их кончиком языка. Соло цепляется взглядом за яркий рот и тут же отворачивается. Насмотрелся уже. Весь вечер смотрел. Их «представили» друг другу нужные люди. Теперь они могут считаться приятелями и проводить время вместе. До этого весь месяц каждому пришлось работать в одиночку. Габи присоединилась к ним только сегодня, как невеста Соло. Но основная роль была возложена на Илью. Он вошёл в нужный круг, втерся в доверие и практически стал своим. Антисоветчик и обладатель большого состояния, он приглянулся их «мишени» и уже получил задание. Осталось приступить к его исполнению и достать все нужные документы. И сегодня Илья был в центре внимания. Красивый, обаятельный, весёлый и, что главное, щедрый князь Александр Белозерский был принят компанией жуликов, воров и подпольных оружейников на ура. Соло влился к ним как «мастер по налаживанию связей» и был так же очарован князем. И, к сожалению, это не только его легенда. Соло чувствовал, что тщательно сдерживаемые всё это время к Илье чувства снова затопляют с головой. Почему-то в образе отвязного красавца Илья казался более доступным. И это большая проблема для Соло. — Вообще я сегодня тебя еле узнала! — наклоняется к Илье Габи. — Ты улыбался! Ты видел, Соло? — Это было сложно не заметить, — соглашается Наполеон, — только, дорогая, давай лишний раз без имён. Девушка кивает и продолжает, обращаясь к Илье: — Не так… — она изображает типичную полуулыбку русского, слегка приподнимая уголки рта. — Не так… — теперь приподнят лишь один. — А так! Теперь её улыбка яркая, открывающая красивые белые зубки, обрамляемая симпатичными ямочками на щеках. Курякин не сдерживается и улыбается ей в ответ: — Я скучал, дорогая. Сердце Соло падает куда-то в каблуки дорогих ботинок при виде такой искренней улыбки Ильи. _____ Они сидят так пару часов, болтая, обсуждая не столько планы на завтра, сколько сегодняшних новых знакомых. Илья уже сделал подробный отчёт, который прочитали оба его напарника, но некоторые нюансы поведения остались не раскрыты. Илья их просвещал. Что удивительно, он не отказался от алкоголя как обычно — он чувствовал потребность расслабиться и хоть на какой-то период побыть собой. Не пытаться обольщать, очаровывать и внушать доверие. Это была одна из самых затяжных его миссий за последние пять лет. И одна из самых сложных морально. Он не был актером, но сейчас пришлось применить все навыки, полученные в КГБ, для создания образа, который радикально претит его естеству. И судя по реакции Наполеона и Габи, у него это получалось. Тэллер заснула прямо во время разговора, и Наполеон отнёс её в спальню. Сегодня они все решили, что Илья остаётся в снятом Наполеоном доме, как «новый друг» и гость, для «продолжения знакомства». Но завтра обязательно отправится в своё «дворянское гнездо». Илья морщится, представляя, как вернётся в огромное поместье, нашпигованное жучками агентов Уиверли. Холодный дом за месяц стал настолько противен своими бесконечными дорогими картинами известных художников, помпезным убранством и выдрессированной прислугой. Каждый из которых мог быть шпионом конкурирующих спецслужб. Илье всё это время приходилось придерживаться легенды. Он провёл в поместье уже несколько званых приемов, что было полезно для миссии, но совершенно выбивало из колеи. Сейчас, здесь, рядом с такой уютной Габи и непривычно молчаливым Наполеоном, в маленьком светлом домике Илья снова чувствовал себя собой. Он откидывает голову на спинку кресла, слушая тихий рокочущий голос Наполеона: — Мадам Дежар была сегодня прелестна, как и её очаровательное ожерелье. Знаешь, дорогой мой русский друг, что это пропавший в своё время сапфир «Голубая принцесса Азии». Илья хмурится и поднимает голову, внимательно смотря на Наполеона. Соло и драгоценности это отдельная история, с которой необходимо быть очень внимательным. — Я это лишь к тому, что помимо оружия и прочего они вполне могут заниматься заказными кражами, — Наполеон поджимает губы и приподнимает брови. Такой привычный жест, но Илья до сих пор не разгадал, что за ним стоит. Каждый раз он выглядит по-новому. Илья кивает головой, соглашаясь со сказанным, глядя на Наполеона, не отрывая взгляд. Волосы Соло растрепались, падая на лоб красивыми тёмными волнами, голубые глаза блестят от выпитого, а губы, которые тот постоянно облизывает, раскраснелись. Наполеон продолжает, немного мечтательно: — Ты же понимаешь, Угроза, краденое нельзя украсть. Это один из самых дорогих камней из пропавших. И мы его нашли, дорогой. Он, считай, уже почти наш. Илья не слушает, затуманенный алкоголем мозг практически не воспринимает информацию. А может, так действует успокаивающий голос американца. Соло сейчас такой красивый. Он всегда очень эффектный, но без высокомерных замашек и ужимок, без пафосного вида, он выглядит настоящим и ощущается каким-то родным. Как будто они с Ильёй работают не без малого три года, а почти всю жизнь вместе. Когда Наполеон замолкает, Илья, не зная почему, окликает его, задумчиво глядящего в свой пустой стакан: — Леон? Поль? Может как-то по-другому? Как тебя звала мама в детстве? Соло резко поворачивается, слыша хриплый голос русского. Глаза того — бездонные пьяные колодцы. Соло открывает рот, чтобы ответить, и так и замирает с приоткрытыми губами. Они сидят в нескольких метрах друг от друга. Но кажется, Наполеон растворяется в этом мужчине. Его затягивает в болото пьянящего взгляда, заставляя сердце биться пойманной в клетку птицей, а дыхание остановиться. Илья не просто смотрит, он плавит, он подминает под себя и крушит силу воли. Ещё чуть-чуть таких гляделок, и Соло просто встанет с кресла, подойдёт к Илье и сделает то, о чём давно мечтал. Он прикрывает глаза, выдыхает, считает до пяти и, открывая веки, обнаруживает пустое кресло напротив и опрокинутый на шёлковую скатерть стакан с пролившимся напитком. Его остатки растекаются темным пятном на светлой ткани, как будто повторяя расползающееся внутри Соло чувство разочарования.