На грани между взлётом и падением

Габи морщится от боли и освобождает ступню из узкой колодки новой туфельки. Чувство облегчения такое сильное, что она громко выдыхает стон удовольствия. Рядом слышится негромкое покашливание и Тэллер поднимает взгляд. Илья, сидящий напротив за столиком летнего кафе, смотрит озабоченно. Весь его вид говорит: «Ты в порядке, тебе помочь, дорогая?». Ей кажется, что она изучила его как собственные пять пальцев. Суровый русский, хмурящий брови и рычащий на окружающих — лишь фасад, скрывающий за собой доброго и отзывчивого человека. Ей помощь не нужна: уже просто от одного его взгляда становится легче. Она скидывает вторую туфлю и расплывается по плетёному сиденью, рассматривая из-под ресниц прекрасный профиль Ильи. Он сейчас без своей кепи, и его волосы, выгоревшие на солнце Кувейта, отливают золотыми бликами. Пряди челки падают на лоб. Габи хочется их растрепать, что она, конечно, сделает, как только они придут в отель. Но пока она любуется, следя за каменеющими в напряжении плечами русского. Того опять что-то беспокоит. Он снова задумчив и хмур, хотя улыбался только час назад, когда они гуляли по узким улочкам каналов этого потрясающего города. Габи сжимает пальчики на ступнях и раздумывает о возможности идти обратно пешком. И дёрнул же чёрт её надеть новые туфли на прогулку по Амстердаму. Это первый полноценный день их отдыха после гонки по невыносимой жаре и пыли. На этот раз город выбирала она. И она ни капли не жалеет. Как и о покупке прекрасных лаковых туфелек на высоком каблуке. А ещё ей очень хочется немного подразнить Илью. — Курякин, не дрейфь. Сейчас принесут заказ, и мы отпразднуем с тобой окончание миссии, — она кладёт пальчики на запястье его лежащей на столе руки. Вторую он держит где-то под скатертью. Илья поворачивает голову в её сторону и на выдохе произносит. — Вдвоём отпразднуем, — и не понятно, чего больше в его голосе: раздражения или сожаления. Скорее всего поровну. Тэллер хихикает. — Ну подумаешь, нас бросили. Как будто ни разу такого не было, — она смотрит на ходящие на его челюсти желваки и добавляет, — нам и так неплохо. К столику подходит официант, выставляя вино и фрукты. Габи радостно произносит. — А вот и хорошее настроение подоспело! Илья приподнимает бровь и смотрит на наручные часы. Двенадцатый час дня. Осуждение на его лице ещё больше веселит Габи: ее настроение ползёт всё выше и выше. Она ставит ступни на теплую плитку тротуара и вздыхает от удовольствия. Нет. Однозначно. Дальше она пойдёт только босиком. Габи берёт протянутый ей официантом бокал вина, в то время как Илья отказывается с жестом с советских плакатов. Дорогая посуда так и стоит рядом с его локтем, пока он аккуратно отрывает ягодки винограда и отправляет их в рот. Она снимает очки, поднимает лицо к солнцу, вдыхает запах этого прекрасного города и кажущейся свободы. Сегодня она у них есть, а завтра это уже может измениться. Но их работа научила Габриэллу наслаждаться каждым мигом жизни, поэтому ей сейчас хорошо и комфортно. Даже несмотря на портящееся настроение одного ворчливого русского. Она снова смотрит на Илью: тот меланхолично жуёт и перебирает в руках виноградинку. Габи невольно зависает взглядом на этих длиннющих пальцах, представляя, какое множество прекрасных вещей ими можно сделать, и сладко выдыхает. Внутри проскальзывает отголосок сожаления об упущенном ею шансе. Но она быстро избавляется от этого чувства. Она никогда не смогла бы тягаться с ним. В сознании снова возникают картинки-фантазии, и девушка сглатывает неожиданно набежавшую слюну. Она почти видит, как эти длинные пальцы ложатся на отнюдь не нежные девичьи бедра, и облизывается, смотря на Илью. Тот, замечая её взгляд, удивлённо приподнимает брови, а она снова хихикает. — Давай, наверное, закажем что-то посерьёзнее. Я хочу стейк. Илья смотрит на девушку, потом на принесённый ей салат, и, хмыкая, берёт меню. Только он начинает бубнить официанту мудреные названия, как у него из рук настойчиво забирают меню и раздается бархатный глубокий голос: — Нет-нет-нет, выбирать мясо я вам не доверю. — А вот и потеряшка! — радостно восклицает Габи. Наполеон весь светится. Он отодвигает стул, кладёт перед собой огромный букет из разноцветных тюльпанов и забирает бокал Ильи. Соло отпивает вино, морщится и деловито начинает диктовать заказ. Официант елейно улыбается, строча в блокноте, а Соло уже наливает себе следующий бокал, произнося недовольно: — И вино не то. Курякин, у тебя отвратительный вкус. — Приму к сведению, — в голосе Ильи отчётливое желание убивать, а может, что-то ещё: Габи хочется думать о других мерах воздействия на разговорчивого американца. Она счастливо улыбается, беря в руки шикарный букет, вдыхает потрясающий запах. Смотрит на ворчащего Илью, в глазах которого недовольство мешается с нежностью, на Наполеона, что отбивается всеми правдами и неправдами от нудных наставлений русского, и чувствует внутри какое-то тепло, какую-то правильность. Ощущение, что наконец-таки она там где должна быть. Ощущение присутствия семьи. Соло, раздавший указания официанту, наконец обращает внимание на неё и подмигивает: — Дама, я смотрю, уже забрала принадлежащее ей по праву, — он указывает подбородком на букет и добавляет, — флористы тут потрясающие, но мне хотелось чего-то особенного, надеюсь, тебе понравилось. Она кивает, снова смотрит на букет всех цветов радуги и иронично замечает. — Хотя знаешь, Соло, мне кажется он больше подойдёт Илье*. Наполеон смеётся в голос, а Курякин закатывает глаза. — Может быть, может быть, но для него я приготовил нечто другое, — голос Наполеона становится напряжённым, он наклоняется под стол, где спрятал, как заметила Габи, несколько пакетов из модных домов, и достаёт всего один единственный цветок. Соло кладёт на белую скатерть рядом с Ильёй чёрный тюльпан и внимательно смотрит на реакцию русского. Тот с нечитаемым выражением лица глядит на диковинку флористики, аккуратно берёт стебель в руки и поднимает цветок на уровень глаз. Несколько долгих секунд взгляд его медленно перемещается от цветка на лицо Соло и обратно. Потом он застывает взглядом, смотря Наполеону в глаза и демонстративно медленно и аккуратно отрывается бутон от стебля. Соло прикрывает веки и тяжело вздыхает. Он делает вид что ничего не произошло и обращается к Габриэлле. — Дорогая, у меня для тебя кое-что есть. — Ещё? — не то что бы она не была недовольна, она обожает принимать подарки, тем более от Соло. У него всегда прекрасный вкус. — Ты страдала несколько часов, так что я считаю, что ты достойна большего. Он залезает под стол, берёт её ступню в руки и надевает что-то очень мягкое. Габи бросает взгляд на Илью: тот еле заметно улыбается, и ничего в нём не выдает того ужасного уничтожителя редких цветов. Он смотрит на Габи с нежностью и заботой. Когда обе ступни девушки укутаны во что-то явно очень удобное, Соло как ни в чём не бывало вылезает из под стола и счастливо улыбается ей. Габи опускает взгляд вниз и начинает смеяться. На её ногах розовые махровые тапочки в виде зайчиков с ушками. Она смотрит на Наполеона и произносит: — Спасибо, Соло, — переводит взгляд на Илью, тот приподнял угол скатерти и рассматривает этот шедевр мануфактуры. Он начинает искренне смеяться,и Габи добавляет: — Вам обоим спасибо. Русский лишь кивает девушке и косится на довольного собой Наполеона. Тот не отрывает взгляд от Ильи. И, Габи поспорит с кем угодно, в этом взгляде вся любовь мира. Они наконец заканчивают обед и снова отправляются на прогулку. Тэллер идёт между ними, шлепая по мостовой в розовых тапочках, и берет под руку то одного, то другого. Соло что-то рассказывает не переставая, Илья лишь молчит и хмыкает, посматривая хитро на американца. Он несёт её туфли, а Соло — её сумочку. Габи остаётся только потрясающий букет, размером, кажется, с её голову. Ей так хорошо сейчас и спокойно. А ещё ей становится жутко весело, когда она замечает как Илья, изображающий раньше грозу флористики, так и не выпускает из кулака хрупкий бутон чёрного тюльпана, нежно лелея в ладонях символ сильной любви и справедливости**.