На грани между взлётом и падением

Отель прекрасный, один из лучших в Праге. По авторитетному мнению Соло, совершенно ничем не отличающиеся от отелей Лондона и Парижа. Только контингент жильцов довольно специфичен. Соло очень сомневается в том, что хоть кто-то из них является простым туристом без багажа связей со спецслужбами или дипломатическими миссиями. Но Наполеона сейчас это мало волнует. Уэйверли пообещал им безопасность, и единственное, что беспокоит Соло, это возможность наконец выбраться из дружественной СССР республики. Главное — оказаться в Европе, а потом он уже сможет обеспечить себе возможность скрыться. Сейчас ему нужно немного подумать, как наиболее быстро связаться с гарантом в Париже. Он достаёт необходимые вещи из чемодана: опасную бритву, одеколон, остатки крема после бритья. Вспоминает, что последние две недели почти не касался таких привычных для него предметов. Теперь в его жизни всё вроде бы становится на свои места — больше нечего ждать. Все планы очевидны — сейчас он только за себя. Он возвращается к прежней жизни, когда мог позволить не думать ни о чьём благополучии, переживая лишь за свою шкуру. Но ощущение какой-то неправильности не покидает Соло. Он немного думает, открывает потайной карман в крышке чемодана и выуживает Евангелие от Матфея, крутит его в руках, бездумно проходясь глазами по знакомым буквам. Эта маленькая книжица — его связь с будущим. Он проводит пальцами по корешку, чувствует его ребристость и… Стук в дверь заставляет его вздрогнуть. Соло скидывает книжку в чемодан прямо поверх вещей и запихивает его ногой под кровать. Затем поспешно подходит к двери, распахивает её и замирает в удивлении. На пороге стоит Курякин. Взгляд его решителен, радужка скрыта под черной бездной зрачков, а губы приоткрыты. Из них вырывается быстрое дыхание, как будто Илья шёл пешком, как минимум, с первого этажа. Соло переводит взгляд на вздымающуюся грудь под темной водолазкой и понимает: именно так и есть. Соло смотрит на русского, изучает его растрёпанный образ. Глаза Ильи красные, волосы, которые он аккуратно расчесал на привычный косой пробор перед тем как заехать в отель, взъерошены. Он весь натянут, как струна. Илья глядит в глаза Соло, как будто хочет беззвучно что-то сказать, но в итоге не выдерживает ответного прямого взгляда и опускает глаза в пол. Его потрясающие длинные ресницы дрожат, а на скулах горит румянец. Соло чувствует его смятение и начинает беспокоиться сам. Неужели что-то снова пошло не по плану? Но тогда бы русский не стоял молча и не мялся в дверях его номера. — Что-то случилось? — произносит Соло и отступает в сторону, пропуская русского внутрь. Только он закрывает дверь, отвернувшись от Ильи, как чувствует прикосновение к лопаткам. Курякин кладёт горячую ладонь на его спину, и она прожигает рубашку насквозь и, кажется, сейчас спалит кожу. Илья выдыхает громко, пыхтит и тихо произносит. — Наполеон, я... — он замолкает, не договорив, но руку так и не убирает. Соло медленно и бездумно запирает дверь, прислушиваясь ко своим ощущениям. Внутри него взрываются боль и отчаянье. Он резко поворачивается к Илье (тот даже не отшатывается) и надрывно произносит: — Что? Что ещё, Илья? Илья нерешительно двигает губами, пытаясь что-то сказать, а Соло не может оторвать взгляд от маленькой ранки на его нижней губе. Она свежая. Яркая, как будто Илья только что прокусил нежную кожу. Он вспоминает, как Илья всё это время избегал его, старался не смотреть на него лишний раз. Сейчас Курякин, как будто пересиливая себя, поднимает глаза. Соло пересекает их взгляды. Зря. Между их зрачками как будто снова протягивается нить, что всегда связывала их. И сейчас она такая живая. Ощутимая, как никогда. Оторваться невозможно. Соло вглядывается в это чистое небо чужих глаз и снова растворяется в нем. Илья моргает. Соло замечает мгновенно потемневший взгляд, а после он уже ничего не видит. Лишь чувствует: сминающие его рот губы, горько-соленый привкус кожи и одуряющую волну желания. Его целуют страстно и напористо, цепляясь в плечи и вдавливая спиной в закрытую дверь. Наполеон, томившийся рядом с Ильёй неделю в том злополучном доме, держащий дистанцию, жил как будто во сне — в тяжёлом душном мареве, когда уже смирился с неизбежным, но сердце всё ещё болит и тянет. Наполеон, уже попрощавшийся со своей любовью, тщательно запрятавший её глубоко в сердце, не верит происходящему, застывает в изумлении. Илья целует его губы, как путник в пустыне, дорвавшийся до воды, и Соло на пробу кладёт ладонь на его лицо, касается пальцами стрелки шрама на виске. Он чувствует щемящую нежность, осознавая, что впервые коснулся этого тонкого рубца. Он мечтал об этом так долго, но лишь сейчас это делает, быть может, в первый и последний раз. Илья вздрагивает на прикосновение и отстраняется. Соло смотрит в его испуганные глаза: Илья будто сам не понимает, что делает, и подаётся всем телом вперёд, втягивая русского в настоящий поцелуй. Губы Соло такие же горячие и настойчивые, как в воспоминаниях Ильи. Под руками он большой и упругий, его кожа опаляет прямо через рубашку (Илья чувствует этот жар, загораясь сам, как спичка), а литые мышцы мощного тела будоражат. Широкие плечи и крепкие мускулы невозможно сравнить по ощущениям с хрупкой женской фигурой и мягкой девичьей кожей. И это просто потрясающе. Соло сразу же перехватывает инициативу, и их поцелуй снова становится похож на борьбу, но теперь это борьба за возможность дотронуться первым и снять как можно скорее одежду с желанного тела. У Ильи как будто отключаются тормоза. Всё, в чём он убеждал себя всё это время, во что верил — всё это становится неважным. Дороже горячего, такого желанного, тяжело дышащего и стонущего в его рот Соло в его жизни нет больше ничего. Но прежде, Илья просто хочет сказать. Просто хочет, чтобы Соло наконец его услышал. Наполеон тянет за низ курякинской водолазки, пытаясь стянуть её с русского, но тот отталкивает его руки и делает шаг назад. Он делает несколько глубоких вдохов и вытягивает руку вперёд, останавливая пытающегося подойти Наполеона. — Илья?.. — встревоженно произносит тот, видя снова нерешительность в глазах русского. Но Курякин лишь качает головой и тихо произносит: — Сядь, пожалуйста, Леон. Это обращение заставляет Соло замереть. Он пятится и садится на постель. Илья наклоняет голову, рассматривая раскрасневшегося Наполеона, его расстёгнутую наполовину рубашку, выпавшую из уложенной прически на лоб вьющуюся прядь и горящие глаза. Он подходит ближе, опускается на колени перед Соло, заглядывая тому в лицо: — Ты ведь как удачей помеченный, — произносит Илья. Он осторожно касается ресниц над левым глазом Соло, там, где на краю голубой радужки темнеет карее пятно, которое делает взгляд Наполеона ещё более глубоким и пробирающим до костей. Соло прикрывает веки, а Илья не может остановить себя от прикосновений: тихо шепчет и водит кончиками мозолистых пальцев по идеальному лицу: — Ты дан мне как наказание или как награда. Я даже не знаю, что вернее. — Илья проводит большим пальцем по бархатной коже щеки, спускаясь ниже, к подбородку, где подушечки уже колет щетина. — Ты лучшее, что случалось со мной. И одно я знаю точно. Я всю жизнь буду жалеть, если не попробую кусочек удачи в лице Наполеона Соло. Соло неверяще мотает головой. Это долгожданное признание желаний Ильи — шаг навстречу. И это так чертовски поздно. Он смотрит в ясные глаза Ильи и произносит: — Я так мечтаю хоть когда-нибудь понять, что таится в твоей светлой голове, Курякин. И вот мне кажется, я тебя понял, и ты снова выкидываешь какой-то фортель. Почему ты здесь, Илья? Я думал, мы всё решили. Курякин смотрит на него исподлобья. Его золотистые ресницы почти касаются бровей. А Соло лишь пытается найти ответ на свои вопросы в прозрачной синеве его глаз. Илья кивает и говорит, как будто соглашаясь с Соло: — Решили. Но, считай, я пришёл попрощаться. Он своими широкими ладонями касается бёдер Наполеона, затянутых в ткань синих брюк. Медленно ведёт всё выше и выше. Волна возбуждения ползёт за его руками, следуя прямо в пах Соло — эрекция делает брюки слишком тесными. Илья опускает голову и утыкается лбом в правое бедро Соло. Его влажное и горячее дыхание оседает на брюках: Соло чувствует это даже через плотную ткань. Илья тихо вздыхает, трётся носом о ногу Наполеона, как преданный и любящий пёс, и в Соло как будто что-то внутри срывается в пропасть. Он кладёт руку на макушку Ильи, вплетает пальцы в мягкие пшеничные пряди. Тот снова выдыхает и с тихим стоном поднимает лицо на Соло. Он смотрит так пронзительно, а глаза его снова затягивает дымка похоти, и Соло чувствует её всем своим естеством. Он отзывается на внутренний призыв, чувствуя, как вибрирует и поднимается внутри предвкушение. Вожделение накручивается тугой пружиной, и, кажется, начинается где-то в голове, натягиваясь между их взглядами, опускаясь вниз, пронизывая по дороге всё тело, распускается ярким бутоном внизу живота. Это не только физическое желание, простая близость Ильи вызывает нечто намного большее. Он так хочет, чтобы это длилось вечно. Его переполняет желание, желание обладания не телом, а человеком, быть рядом и быть вместе, быть вместе всегда. То, что происходит сейчас, сбивает с толку и будоражит кровь. Но завтра Соло исчезнет и вычеркнет из своей жизни Илью. От этого возбуждение становится буквально душащим, сковывающим всё тело и сознание. Илья поднимает руку, легонько касается большим пальцем кадыка. Соло сглатывает вязкую слюну, не отрываясь, смотрит в пьянящие глаза любимого мужчины. Тот поднимается и ладонью касается подбородка Соло. Слегка надавливает подушечкой пальца на середину его нижней губы. Соло будто отключают мысли. Осознание, что это последняя их встреча, отходит на задворки сознания. Соло понимает лишь одно: он не отпустит Илью сегодня никуда. В черепной коробке шум пульсирующей в сосудах крови и хриплый голос Ильи: тот произносит хрипло и гулко «Леон». И Соло уверен в том, что Илья полностью его. Только сегодня — его Или́я. Наполеон сжимает палец русского своими губами. Взгляд Ильи становится голодным и бешеным. Если бы Наполеон не знал его так хорошо, он подумал, что Илья хочет его убить. Но тот лишь аккуратно вынимает палец изо рта Соло, чтобы прижаться к нему губами. Соло облизывает мягкие губы, прикусывает кончик языка и, слыша тихий стон Ильи, уплывает из этой реальности. Реальности, в которой Илья Курякин сам целует Наполеона Соло и до сих пор ещё не сбежал. Илья не может насытиться. Столько лет смотреть на эти губы: кривящиеся в улыбке, иронично поджимаемые или искореженные гримасой боли. Знать каждую чёрточку и родинку на бархатистой коже этого прекрасного лица, но не иметь возможности дотронуться и поцеловать. Илья терзает рот Соло, дышит глубоко и загнанно, трогает руками плечи, натыкаясь каждый раз на раздражающую ткань, рычит в губы и отстраняется. Рывок — и пуговицы летят вниз, а полы порванной ткани открывают вид на широкую грудь, покрытую темными волосками и венчаемую ареолами сосков. Соло ахает и заливисто смеётся: — Курякин, ты варвар, — он смотрит как Илья встаёт перед ним в полный рост и стягивает с себя через голову водолазку, — а впрочем, всё равно. Иди сюда, моя Красная Угроза. — Как по́шло, — ворчит смущенный Илья, но просьбе следует, наваливаясь на Соло, протаскивая его вверх по кровати, опрокидывая на лопатки, вклиниваясь между бёдер. На что Наполеон лишь хмыкает и шепчет тому в губы: — Мечтал это сказать. Их возня нелепа и бессмысленна: они путаются в одежде, снимают каждый предмет гардероба слишком медленно, постоянно сталкиваясь локтями и коленями, прерываясь только на мокрые жадные поцелуи. Кожа щёк Соло горит от щетины, член стоит так сильно, как никогда прежде, такое было разве что в юности, когда Наполеон впервые увидел голую женщину. Илья не был его первым мужчиной, но по ощущениям он — единственный человек в мире. Всё в жизни Соло должно быть красиво, выверенно и элегантно. Он давно привык так жить, но Илья просто взрывает его жизнь и всё, что с ней связано, ворвавшись тогда в восточном Берлине, оторвав вместе с багажником их с Габи машины и кусочек души Наполеона. Но он не выбросил эту частичку Соло, как тот кусок железяки, он оставил его себе. И теперь – Соло давно в его власти, и попытка вырваться прямо сейчас грозит крахом. Курякину кажется, что он сходит с ума. От запаха Соло, такого пряного и мускусного, который он снимает носом с крепкой шеи; от его плывущего взгляда; от кожи, гладкой, покрытой густой порослью на груди и ногах, что должно казаться неприятным, но именно это будоражит так, как ни одна гладкость милой девушки. У Наполеона такие потрясающе длинные и крепкие ноги, с мощными икрами; плечи, шире чем плечи Ильи, что раньше казалось едва ли возможным; твердые мышцы груди и пресса под руками; такая круглая и упругая задница, которая ложится в ладонь так правильно; и крепкие бёдра, которыми он обхватывает талию Курякина. От этого всего ведёт, как от дозы хорошего наркотика. Да, Илье приходилось пробовать. Но Соло — это намного лучше. Под препаратами Илья чувствовал себя счастливым и живым, но они не давали главного: Наполеона рядом. Сейчас это компенсирует все неудачи, выбивает из головы мысли о будущем и тему разговора, с которым Илья пришёл к нему. Сейчас нет ничего важнее крепкого тела, выгибающегося под ним и просящего задушенно: — Сделай это наконец, И-ли-яяя… Голос Соло хрипит. Он дёргает Курякина за ремень, толкает его на спину и стягивает брюки полностью, скидывая куда-то за кровать. Сам избавляется от единственного оставшегося предмета гардероба — своих трусов — и ложится на Илью сверху. — Я не знаю, что ты имел в виду под словом «попробовать», — он прикусывает подбородок русского и хрипло продолжает, — но для меня это значит секс. Полноценный секс. Илья тихо рыкает и переворачивает Соло обратно на спину. Он встаёт на колени между разведенных бедер американца и тянется к карману брюк. Он чертыхается, ничего не найдя в нем, и снова поднимается, смотрит растерянно на Наполеона. Соло любуется. Илья не такой широкий, как сам Наполеон. Он мускулистый, но более изящный: запястья выглядят узкими, а его пальцы длинные и потрясающе красивые. Сколько раз Соло фантазировал об этих пальцах, желая то облизать, то и того больше – ощутить их в себе. Сейчас похоже это всё-таки исполнится. Наполеон предвкушающе стонет, чувствуя, как по телу снова проходит дрожь возбуждения. Он проводит ладонями по бёдрам стоящего на коленях Ильи, поднимается выше, касается тонкой кожи на боках и переводит ладони на предплечья. Тугие канаты мышц на руках русского переплетают вздувшиеся вены, а бледная кожа усыпана еле заметными веснушками, которые летом превращаются в яркую золотую россыпь. Всё тело Ильи выглядит будто сотканным из золотистого шёлка. На бедре виднеется свежий розовый шрам, заживший совсем недавно. Ещё один, Соло знает, на спине. И если есть ещё более скрытые, Наполеон собирается все их изучить. Соло ласкает открытой ладонью чужую грудь, покрытую светлыми волосками, идущими вниз. Они концентрируются рыжеватой порослью в паху, венчаемому крупным длинным членом, слегка загнутым вправо. Наполеон не останавливает свой путь. Он аккуратно кладёт ладонь на головку и слышит в благодарность стон. Илья, пробормотав тихо «Подожди», снова перевешивается через него, спускает руки к своей одежде на полу, касаясь торсом о торс, обдавая запахом морского одеколона и свежего пота. Наполеон стонет от ощущения тяжёлого крепкого тела сверху. Тела, синонимом которого является слово «мощь». Он вцепляется в плечи Ильи, целует того мокро за ухом и, чувствуя ответную дрожь, и возбуждённо шепчет: — Ну что ты возишься, Угроза? Тот наконец достает металлический тюбик с детским кремом и торжествующе показывает Наполеону: — Я стащил его у Габи и не помнил, куда засунул. Наполеон качает головой и отбирает тюбик у Ильи. Он не хочет думать о причине, по которой Илья передумал, не хочет знать, почему именно сейчас Курякин это делает, почему столько раз он отвергал его, а сейчас сам пришёл к Соло в номер. Как будто ставя жирную точку в их истории. В возможностях Соло сделать эту точку красочной и запоминающейся. _____ Внутри Соло так горячо и тесно, сногсшибательно хорошо и потрясающе приятно. Соло очень отзывчивый и гибкий. Он прогибается в спине, крепко держит за бёдра, обхватив сильными ногами и беспрестанно целует. С ним так жарко, грязно и больно-сладко. А ещё слишком правильно. Ни разу до этого Илья не чувствовал столь пожирающей страсти и накрывающей с головой любви. Илье кажется, что если он отпустит Соло, разорвёт их тесный контакт, то прямо сейчас потеряет частичку себя. Ощущение восторга накрывает, всё больше и больше усиливается жар в паху, а узость чужого тела и горящий взгляд человека напротив вынимают душу. Всё происходящее кажется пленительным сладким сном. Илье чудится — он сейчас вот-вот проснется, и Соло растает, растворится, не оставив за собой и следа. Останутся только лишь воспоминания о прекрасном теле и пряном вкусе на губах. С каждым движением бедер Илья всё крепче и крепче держит его запястья над головой, и когда тот пытается освободится, чтобы обнять, Илья вдруг чувствует накрывающую панику. Он хватает Наполеона за плечи, целует яростно шею, (тот болезненно стонет) и ещё глубже вбивается внутрь. Соло шепчет приглушённо: — Тише, Илья, я тут, задушишь. И удушающая волна страха отступает, сменяясь цунами удовольствия. Оно накрывает с головой, проходит по всему телу сладкой негой и затопляет сознание бесконечным потоком удовольствия. Илью выкручивает мощным оргазмом, острым, почти болезненным, выворачивающим изнутри, разрывающим остатки сознания в пыль. Соло под ним вздрагивает, хрипит, подкидывает бёдра и изливается теплой спермой между их животами. Илья не помнит, сколько плавает в тумане блаженства, не сразу понимая, что лежит на Соло всем своим весом. Но тот даже не пытается его скинуть. Он водит руками по спине Ильи, проходясь аккуратно по полоске шрама под лопаткой, и возвращает руки к затылку, перебирая отросшие волоски. Наполеон снимает носом с шеи Ильи запах их секса (пот, сперма, мускус и перемешанные ароматы их одеколонов), пытаясь запомнить его навсегда, отпечатать на пленке памяти, чтобы в минуты тоски доставать из дальних уголков сознания, чтобы знать, что это всё-таки произошло. Соло чувствует расслабленность в наполненном негой теле. Оргазм, такой яркий и острый, оглушил, но больше всего его поразила сама близость Ильи. Что тот отпустил себя, стал настоящим. Таким, каким Наполеон его любит безгранично. Илья медленно сползает вбок, ложится рядом и смотрит на Соло внимательным взглядом. Наполеон любуется таким прекрасным посткоитальным Ильёй, не пытаясь сдержать восхищения. Илья только сейчас осознает, что это был их первый и последний раз. В горле встаёт комок, не дающий сделать вдох. Илья судорожно выдыхает остатки воздуха и кладёт ладонь Наполеону на грудь. Тот смотрит мягко и влюбленно. Он либо не осознаёт ещё, либо на самом деле ему не так больно, как Илье. Курякин смотрит в любимые глаза, водит рукой по широкой груди, опускаясь к рельефному прессу, представляя, как они будут прощаться. А может... Илья убирает ладонь и отодвигается на край кровати. Он прищуривается, смотря как Наполеон встаёт с постели и потягивается. Наклоняет голову и с любопытством ждёт. Соло не знает, что чувствует. Ему слишком хорошо, чтобы думать про завтрашний день и уже принятом решении. Он просто хочет побыть с Ильёй как можно дольше, но для этого нужно как минимум немного перекусить и... Наполеон понимает, что что-то не так, когда периферическим зрением замечает торчащий из-под кровати бардовый бок чемодана, ещё недавно тщательно запрятанного. Соло оглядывается на Илью. Тот приподнимает бровь, но продолжает лежать. Наполеон мгновенно опускается на колени, рывком достаёт чемодан и тянется к Евангелию, проходится пальцами по корешку — внутри Соло зреет колкое и вязкое ощущение, похожее на чувство предательства. Он застывает, когда слышит спокойный хриплый голос: — Не это ищешь? — Илья криво улыбается. Он трясёт перед собой бархатным красным мешочком, подкидывает его вверх и ловит. Соло кидается вперёд, метя кулаком в скулу. Но Курякин скатывается с кровати, стягивая его за собой. Он делает подсечку, и Наполеон оказывается снова под ним, со скованными руками, запястьем которых чувствует бархат, что трётся о нежную кожу — Илья так и не выпустил добычу из рук. — Это судьба, Соло. С голыми руками ты ничего против меня не можешь сделать, — у Ильи глаза горят бешеным азартом и надвигающейся истерикой. Соло чувствует, как изнутри поднимается паника. Он не знает, что сказать и сделать. Он не хочет врать, но, если Илья решит забрать кристалл себе или не дай бог рассказать об этом Уэйверли, все его планы пойдут насмарку. Однако Курякин резко отпускает его, встаёт рывком, достаёт содержимое мешочка и кидает в сторону Соло. Тот вытягивает руку и ловит чуть не потерянную «Голубую красавицу Азии». В его ладони переливается яркой синевой граней самый дорогой краденный сапфир Европы. — Красивый, — сухо произносит Курякин. В голосе у него нет издёвки, лишь усталость. —Заказали? — Наполеон лишь кивает, а Илья кусает губы, садится на край кровати, натягивает брюки, прямо так, на голое тело, и ещё раз спрашивает, — Надеюсь, он у тебя не единственный? — Последний из, — охрипшим голосом произносит Соло, — как гарантия исчезновения. Наполеон устало выдыхает, понимая, как хрупка его судьба и как сильно она зависит от Ильи. От желаний Ильи и его решения. — Ты же понимаешь, что никто не может дать полной гарантии? — спрашивает Курякин. Соло согласно кивает и пожимает плечами: — Но попытаться всё-таки стоит. Он садится рядом с Ильёй. Берет его за руку, переплетает их пальцы и выдыхает. Он не знает, что сказать. Они и так уже слишком много сказали. И оправдания Илье совсем не нужны. Курякин, очевидно, всё прекрасно понимает. Он отпускает руку Наполеона и начинает одеваться. Деловито натягивает носки, водолазку, ищет на полу отцовские часы, которые ему отдали после миссии, и расчёсывает пальцами волосы, даже не смотря в зеркало. Он сейчас так спокоен, как будто они ещё увидятся сотню раз. Наполеон поджимает губы и с сожалением выдыхает. Видимо, Илья так попрощался, и этого было для него достаточно. Соло встаёт, накидывает махровый белый халат. Сейчас его одолевает одно желание — уйти в душ и не видеть, как от него уходит любимый человек. Слишком часто он на это смотрел. Только он делает шаг в сторону ванной комнаты, как слышит тихий голос Ильи. — Ты можешь исчезнуть завтра вечером, как только мы прилетим в Париж, забрать побрякушку и раствориться, как ты умеешь. Я гарантирую тебе молчание. А можешь… — он замирает, Соло медленно поворачивается в его сторону. Илья приподнимает брови, как будто ему больно говорить, и продолжает хриплым голосом, — остаться со мной. Наполеон медленно подходит к нему. Уголки губ Ильи подрагивают, он начинает улыбаться и тихо произносит: — Ты спрашивал тогда. Я только сейчас понял ответ. Я предпочитаю провести ту жизнь, которая останется у меня после агентуры, где-то, где тепло и море. Если выживу, конечно. — Он мотает головой и грустно добавляет, — И я хочу провести это время с тобой. Наполеон неверяще смотрит на Илью, открывает рот, чтобы ответить, но их прерывает телефонный звонок. Илья, стоящий рядом с аппаратом, не задумываясь, берет трубку. — О. Да, здравствуйте, Александр, — Курякин начинает хмуриться и, кивая головой, выслушивает наставления Уэйверли. Соло смотрит, как Илья в его номере разговаривает с их боссом и, видимо, принимает новое задание. Наполеон мотает головой из стороны в сторону, пытаясь уложить в голове всё произошедшее. Илья кладёт трубку и серьезным тоном произносит: — Париж отменяется. Сначала штаб-квартира в Лондоне, а после новая точка на нашей карте. Нас ждёт жаркий во всех смыслах Эль-Кувейт. Ты с нами, Леон? Илья смотрит на него серьезно и внимательно. Кончики губ Соло подрагивают - он не может сдержать улыбки.