Нет дыма без огня

Полковник Жилин очень много курит. На работе, осаждённый рутиной и ворохом бесполезных бумаг, он дымит так, что окурки в пепельницу не помещаются уже к обеду. Когда к нему заглядывает по делу Светка с третьего этажа, то сразу заходится кашлем и просит выйти в коридор. Жилин, сконфузившись, извиняется, разводит руками, мол, ничего не могу с собой поделать. Дома – та же история. Сигарета после унылого завтрака из двух яиц и горького невкусного кофе, сигарета после ужина, затяжка за затяжкой при просмотре очередного выпуска «Загадки дыры». Полковник может лишь догадываться, насколько сильно прокурил квартиру, ведь он давным-давно перестал чувствовать табачный запах. Оценить тяжело, да и зайти проверить некому: у Жилина уже очень давно не было гостей. Сигаретами он закупается впрок, тратя нехилую сумму из скромной зарплаты, поэтому на столике у дивана вперемежку лежит ворох запечатанных, полупустых и забытых пачек. Любимая «Ява», мерзкая вьетнамская «Птичка», когда нет других вариантов. Жилин иногда шикует: покупает болгарский «Опал», а несколько раз в год тайком, через нужных людей, достаёт проклятый капиталистический «Мальборо» и прячет заветные сигареты в пачку от «Явы», чтобы не задавали ненужных вопросов. Двадцать маленьких праздников. Так полковник Жилин заполняет дыру в жизни, борется со скукой, борется с желанием напиваться в слюни каждый вечер. Этого едва хватает, но он не привык жаловаться… – … я жаловаться-то не привык, – бубнит Катамаранов сквозь решётку, – но ты бы это, выпустил меня… мне гулять надо, кота искать… – Какой тебе кот, голубчик мой, – отвечает Жилин, не отрывая глаз от бумаг и делая последнюю затяжку, прежде чем затушить сигарету. – Ты вообще понимаешь, что тебе светит за пробежки по лесу с ружьём, а? Сиди да кукуй, птенчик. Игорь не садится, лишь крепче сжимает прутья, лбом упираясь в них так, что наверняка останутся красные полосы. Непослушная, дикая чёлка прядями застилает ему лицо. Каски на голове нет: Жилин очень удивился, принимая завсегдатая участка и не приметив на голове этот оранжевый кошмар. Видать, потерял в болотах своих, решил он. Вдруг Жилин кашляет. Сильно, надрывно, сухо, долго. Кажется, что лёгкие сейчас выскребет изнутри и размажет по стене напротив. Полковник бьёт себя пару раз кулаком по груди, смотрит в кружку – пусто, – чертыхается. Чёрт отпускает Жилина, когда у того уже глаза на мокром месте, а лицо оттенком напоминает перезрелый помидор. Катамаранов не отрывает от полковника всё более обеспокоенного взгляда. – Ты чего это? – Да так, неважно, э-э, воздух не в то горло попал. – М-м. – Катамаранов как-то странно кривит губы. – Ты бы это самое, знаешь… бросал бы дрянь эту. – Какую? Фуражку тоже посеять где-нибудь, хе-хе? Жилин наконец поднимает голову и смотрит на Игоря. Его почему-то всегда забавляет эта игра в сурового милиционера: он прекрасно знает, что уже скоро, под вечер, когда суета в отделении поутихнет, Катамаранов как ни в чём не бывало выйдет на свежий воздух. Полковник понимает, что это не делает ему чести как стражу порядка, но разве может он держать его взаперти? Это было бы сродни издевательству над ребёнком. «Ты животное, конечно, дикое, – сказал он Игорю в первый раз на этом самом месте, – но безобидное. Иди гуляй». Тот в ответ смущённо, словно мальчишка, улыбнулся, чем удивил полковника – редко он видел улыбку на его лице. Сейчас Жилин вновь сильно удивляется – этому глубокому, въедливому, как дым, взгляду, полному волнения. Полковнику становится не по себе: никто так на него не смотрел уже очень и очень давно. Ему вспоминается мама, но он быстро отмахивается от образа. – Дорогой, ты чего уставился, – спрашивает Жилин, невесело усмехнувшись, и снова смотрит в стол. – У меня, кхм, что-то на лице? – Угу, отпечаток смерти, мать его. Ты себя угх… ургхобишь, вот что, папиросами своими. – Ну, угроблю, значит, судьбинушка такая, Игорь. Помру – так тебя вообще некому ловить будет, у нас нехватка кадров вон. Будешь по болотам своим скакать как конь хоть всю жизнь. – Пур-ргу ты гор-родишь, обор-ротень в погонах! Я под скипидар-ром такого не гор-родил!– повышает вдруг голос тот, ударив кулаком по решётке, отчего Жилин вздрагивает всем телом. Игорь добавляет намного тише: – Может… может, мне тут не так уж плохо, знаешь? Жилин не знает. Ни-че-го. Ни что ответить, ни, видимо, того человека, что сейчас смотрит на него из-за прутьев. Полковник называл его всегда, со школьной скамьи, другом, пожалуй единственного человека за всю жизнь, но после выпускного их пути настолько разошлись, что он не смог бы адекватно описать эти отношения. Они почти не виделись, а в последние годы – только после приводов Катамаранова, да и то по разные стороны решётки. Жилин, в целом, был бы не против с кем-нибудь разделить сигаретку у себя дома, но Игорь… оставался Катамарановым и попросту испарялся, вылезая то тут, то там. В комнате – напряжённое молчание, нарушаемое лишь надоедливым тиканьем часов и стареньким телевизором на минимальной громкости. Наконец полковник оживает, нервно сглотнув: – Игорь, ты это… спасибо тебе? За беспокойство, то бишь. Можешь идти. Открыто же. Катамаранов, выдержав драматическую паузу, толкает решётку и нетвёрдой походкой направляется прямо к столу Жилина. Когда Игорь подходит вплотную к нему, тот отчего-то чувствует, как напрягается каждая клеточка тела. Полковник готов поклясться, что может разглядеть каждую нитку, каждый узелок на чёрной майке, оказавшейся прямо у его глаз. Катамаранов постоянно выглядит так, будто сделал заплыв брассом в реке мазута, но пахнет от него приятно… «…хлебом, что ли? Да я с ума схожу…». – Ты делай, что хочешь, Жилин, но подохнуть я тебе не дам. Не первей меня. Люблю в конкурсах выигр-рывать, - говорит Катамаранов, по-хозяйски положив горячую сухую ладонь полковнику на щёку и слегка потрепав за неё. У того в голове что-то замыкает, а виновника уже и след простыл. Вернувшись к жизни, Жилин решает все вопросы оставить на потом и вслепую ищет рукой среди бумаг пачку и спички. Не находит. Смотрит на полу – одна пыль. Полковника осеняет, он бьёт кулаком по столу: – Вот же сволочь! «Мальборо» дорогущие! Понурив голову из-за столь зверской кражи, Жилин неосознанно касается всё ещё пылающей щеки.