Женитьба при отягощающих обстоятельствах

Чэн хватает её за руку и тащит за собой, не причиняя боли, но и без особых церемоний. Ликиу старается не потерять кроссовки, в которые она успела всунуть ноги, заломав пятками задники. Линь едва поспевает за размашистыми шагами Хэ. Он явно выведен из привычного равновесия, но понять, насколько плохи дела, не представляется возможным. У Ликиу в голове пусто до звона, единственное, на чём фокусируется её сознание, — это тёплота пальцев Чэна, лёгших поверх частящего пульса. Хэ приволакивает её к машине, и, открыв заднюю дверцу, подталкивает в спину. Ликиу слушается и неуклюже забирается внутрь. Чэн садится за руль. Ликиу безуспешно пытается разглядеть через зеркало заднего вида хоть какие-то эмоции на этом угрюмом лице. Его брови самую малость нахмурены. Такое можно списать на сосредоточенное вождение. Машина идёт мягко, настолько, что скорость почти не ощущается: её можно осознать лишь глянув окно, за которым проносятся дома, размазанные пятна фонарного света и редкие прохожие. Он останавливает в какой-то подворотне, когда девушка совсем перестаёт следить за дорогой. — Выметайся, — приказывает Чэн. Ликиу вперивает неверяший взгляд в зеркало, сталкиваясь с остротой черноты его глаз. Она не верит собственным ушам, но рука сама собой тянется к ручке и давит на неё. Едва слышно скрипит приоткрываясь дверца. Линь уже даже спускает ногу на мокрый после недавнего дождя асфальт. Озарение снисходит подобно ангельскому пению под сияние нимбов. Внезапно отступает терзавший её раздрай, и она произносит непослушными губами: — Нет. Хэ оборачивается. Это само по себе великая честь. Он пригвождает её тяжёлым взглядом, но Ликиу больше не чувствует кусачей тревоги, неясное предвкушение ширится в ней. Она возвращает ногу в салон и закрывает дверь. — Я даю тебе фору в день. Проваливай. — Куда я пойду в таком виде, Чэн? — к ней возвращается прежняя глумливость. Из-под расхристаного пиджака, который ей накинул на плечи Цю, виднеется бельё и майка на тонких лямках. Испорченная, срезанная, а не снятая с неё одежда осталась валяться в углу подвала вместе с документами и телефоном. Хэ смотрит на её белые ноги и Ликиу невольно ощущает два противоречивых порыва: сжать бёдра, прикрыться руками, и тут же желание развести колени шире. — Я сдаюсь, мне не выстоять, — признание даётся ей так просто. Молчание в ответ не давит и не принуждает, но она снова произносит то, что уже говорила: — Лучше от твоей руки. Эти слова кажутся такими громкими и пафосными. Чэну надоели неуместный фатализм и драма Линь. Он откидывает полу пиджака, позволяя разглядеть кобуру. — Ты не осознаёшь, что несёшь чушь, — пригвождает интонацией мужчина. — Это правда. Хэ одним слитным движением достаёт глок и поднимает в вытянутой руке, едва не касаясь сталью девичьего лба. — Что запоёшь теперь? Она лишь поддаётся ближе без бесполезных слов. Дуло жёстко притирается к коже. — Ты не взвёл курок, — Ликиу так широко улыбается, что трескается разбитая губа. Она тянется, чтоб исправить оплошность Хэ. Он чертыхается сквозь стиснутые зубы и убирает ствол обратно в кобуру. Чэн хочет сообщить девчонке, что она чокнулась, но вместо этого обхватывает бледное лицо пальцами. Жёстко сжимает челюсть, заставляя Ликиу поморщиться, и подтягивает ближе к себе. Кажется, он ополоумел за компанию. Линь не отводит огромных глаз. В них пустота и хоровод из чертей вокруг зрачка. Они срываются в поцелуй так, как срываются в пропасть со скалы. Просто секунду назад сидели, глядели друг на друга, безмолвно выясняя, кто сильнее. Похоже, это тупо не имеет значения. Поцелуй, как смерч: бескомпромиссно сметает остатки здравого смысла вон. Ликиу не помнит, как Чэн перебирается на заднее сидение, как нависает над ней, и теснота салона становится обетованной. Они путаются в руках, ногах, локтях и одежде. Хэ тихо гортанно рычит, впечатываясь губами в мягкую кожу. Ликиу едва вспоминает, что нужно дышать и хватает воздух рывками, как утопающая. У неё от побоев ломит тело, и Чэн, шаря по нему, задевает синяки пальцами, сплетая жар и боль в одно целое. Он не церемонится с ней, но и не скупится на ласку. Девчонка не уверена, вывезет ли её сердце такое испытание или разлетится к чертям собачьим на клочки. *** Похоже, она отрубилась. Слишком много всего произошло за самый долгий и странный день её жизни. Очухивается Ликиу от того, что по ещё немного влажной коже проходится холодным языком ночной сквозняк. А потом кресло, мягкое тёплое кресло, с которым она уже сроднилась, вдруг начинает уплывать из-под спины и задницы. Это Хэ вытягивает её из салона и поднимает на руки. Линь слабо соображает, она малость дезориентирована, но из природной вредности начинает шебуршиться. — Я пойду сама, — хрипит она. Чэн послушно ставит её на землю босыми ногами. Ликиу, покачиваясь возвращается к машине и лезет внутрь за кроссовками. С горем пополам втиснув в них ступни, она кутается в невесть откуда взявшийся плед и оглядывается по сторонам. Машина оказалась припаркована под блестящей стёклами высоткой. На парковке никого, неподалёку шумит город, но это место кажется довольно уединённым. Может, из-за того, что сейчас глухая ночь? — Долго глазеть собираешься? — спрашивает Чэн. Ликиу спохватывается, бурчит, направляясь к зданию нетвёрдой походкой: — Тебе-то что? — Ещё бы покурить успел, — подначивает её Хэ. — Дома покуришь, — огрызается Линь, ловя на мысли, что эта нелепая перебранка похожа на диалог из грёбанного ромкома. Чэн догоняет её в два шага и берет под локоть, чтоб девчонку перестало покачивать из стороны в сторону. Ликиу хмыкает, но не выдёргивает руку. Идти и правда нелегко. Она держится на чистом упрямстве и даже не хочет думать о том, как будет ныть каждая косточка после сна. В сияющем чистотой холле яркое освещение и оно нещадно бьёт по глазам. Щурясь девчонка замечает брошенный вскользь взгляд консьержа. — Тот мужик на ресепшене знатно офигел, — говорит Линь, когда серебристые створки лифта закрываются, отсекая кабину от просторного вестибюля. Чэн лишь дёргает бровью, давая знать, как глубоко ему насрать на то, что подумал какой-то там консьерж. Ликиу, прислонившись к стене, смотрит на его лицо. Бледная кожа заметно отдаёт серостью, под глазами залегли глубокие тени. Он устал, но в отличие от неё, выезжает на вымуштрованной выносливости. Что Хэ собирается с этим всем делать? К собственному удивлению, Линь понимает, что ей всё равно, настолько она измотана. Ей кажется, что даже если сейчас лифт остановится и на этаже будет ждать Бэй, она не дёрнется и не станет бороться. От судьбы не убежишь. Пол под ногами плавно подскакивает, звякает сигнал о прибытии. В коридоре ни души. Чэн опять подхватывает её под руку, и Ликиу приваливается к нему, заставляя себя передвигать тяжеленные ноги. Благо, дверь его апартаментов всего в десятке шагов от лифта. Терпимо. Чэн проворачивает ключ в замке и пропускает её вперёд. Линь бредёт прямо, надеясь не споткнуться в темноте о какой-нибудь злоебучий пуфик, потому что если она упадёт, то не поднимется и заснёт прямо на полу. Хэ бесшумно включает приглушённое освещение. Ликиу мельком осматривается в огроменной студии, скупо, спартански меблированной. Она замечает кровать и тянется к ней на остатках своих сил. Линь уже представляет то блаженное забытье, которое она заполучит, стоит только принять горизонтально положение. Ликиу поводит плечами, скидывая с себя плед, неловко выпутывается из измятого пиджака Цю и валится на кровать. Жёсткий матрас упруго и приятно пружинит под ней. Она не сдерживает довольного стона. — Хорошо, — тянет девчонка. Руки появляются из неоткуда и переворачивают её на спину, приподнимают, стягивают бельё. Ликиу должна была бы испугаться, так бесшумно Хэ появился возле неё, но энергии на страх не осталось совсем. Она лениво приоткрывает глаза. Чэн стоит над ней с засученными рукавами, на его плече висит махровое полотенце. Он сдёргивает его и аккуратно проводит влажной тканью по девичьей груди, плечам и рукам. Линь не сразу понимает, почему в уголках глаз что-то щиплет, а сердце, тяжко замирая, бухает через раз. Полотенце скользит по животу, Ликиу старается не зареветь, так сводит нутро от заботы человека, который, по хорошему, должен был бы свернуть ей шею и выкинуть в канаву. Она никогда не испытывала ничего подобного. Всю её жизнь мужчины либо игнорировали Линь, либо использовали в своих целях. И ни один ни разу не пытался позаботиться. Ей стоило бы как-то грубо подколоть Чэна, обтирающего её ноги, но Ликиу понимает, что стоит открыть рот и из него вырвутся всхлипы. А так она может просто таращить влажные глаза в потолок и грызть измученные губы. Слюна опять окрашивается металлическим привкусом. Хэ ворочает её как куклу, проходится полотенцем по спине в последний раз, и, наконец-то, оставляет в покое. Вся сонливость выветривается из Линь. Прикрытая простынёй, она лежит и слушает, как шумит в душе вода. И это похоже на ад, когда в гудящей голове хаотично носятся мысли, одна хлеще другой. Чэн возвращается минут через десять, Ликиу, скорее, угадывает его шаги, нежели слышит их. — Что будет дальше? — спрашивает, замирая, девчонка. В ответ ей сначала тишина. Матрас прогибается под весом усаживающегося Хэ. — Поговорим об этом позже, нужно обработать твои ссадины и поспать. Он откидывает с Ликиу простыню, придирчиво осматривает её обнаженное тело, «украшенное» то там, то сям пятнами синяков. Вот теперь Линь хочется прикрыться, скукожится в комочек, но она терпит. И взгляд, и жёсткие пальцы, втирающие в гематомы мазь, потом ватку со спиртом, прошедшуюся по всем ранкам. Сдавленно матерится только тогда, когда Чэн принимается деловито ощупывать ноющие рёбра. — Похоже, только ушиб, — оповещает он. — Я счастлива, — шипит Ликиу и натягивает принесённую Хэ футболку, пока тот убирает аптечку. Свет гаснет. Чэн укладывается в постель и, походу, отрубается моментально, как по щелчку, судя по тому, каким глубоким и спокойным становится его дыхание. Линь некоторое время вглядывается в глубокий полумрак, пока неясные очертания комнаты не начинают плыть рябью. Девчонку смаривает дрёма, глухая и плотная.