Интегрированный попаданец

      Каденс ушла, но обещала вернуться…       «Милая шалунья… А с Карлсоном она не знакома?», — поправив штаны и одёрнув верх малинового костюма, включаю защитные браслеты на первый режим работы, сразу же замечая, как вокруг меня появилось слабое красное свечение.       Посмотрев за окно, убеждаюсь в том, что солнце ещё не село, так что (если повезёт), мне можно будет немного погулять и подумать, параллельно наслаждаясь видами природы. В конце концов, сидеть в палате, которая похожа на комфортабельный изолятор, особого желания нет… Да и после повторного курса уколов, через который пришлось пройти после возвращения с прогулки в компании принцессы, сидеть стало ещё более неприятно.       Подойдя к двери, несколько раз стучу и отступаю на шаг. Из коридора раздаётся невнятное бормотание, дробный цокот копытц, а затем створка приоткрылась и внутрь заглянула дежурная единорожка.       — Сестра, доктор Харт сказал, что я могу ненадолго выходить погулять, если буду в браслетах, — пытаюсь состроить просящий взгляд, в душе же чувствую, как борятся предвкушение и опаска, так как если эта пони (не слишком ко мне расположенная) откажет, то мои планы, не слишком-то и великие, пойдут крахом.       Единорожка окинула меня испытующим взглядом, немного нахмурилась, а затем кивнула каким-то своим мыслям и, распахнув дверь во всю ширь, строгим тоном произнесла:       — С территории больницы уходить запрещено; отбой через два часа; если браслеты начнут мигать, сразу возвращайтесь в палату. Всё понятно?       — Да, — ощущение облегчения, сравнимое с тем, когда родители впервые отпускают погулять ночью на новый год, заставило улыбнуться. — Спасибо.       — Не за что, — отведя взгляд, себе под нос пробормотала медсестра, уши которой прижались к затылку, а на мордочке появилось смущённое выражение. — Это моя работа.       «И всё же, забавно они реагируют на эмоции», — проскальзываю в дверь мимо попятившейся пони, а оказавшись в коридоре, устремляю свои стопы к выходу из отделения.       За спиной звучит звук хлопнувшей двери, а затем снова цокот, оборвавшийся где-то рядом со столом, освещённым настольной лампой. Несколько странно видеть пусть изменённые, но в большинстве своём привычные по родному миру вещи, вроде тех же стаканов, ложек, светильников…       «Ну, а с другой стороны, если убрать магию, то остальные законы физики у нас те же: вода — мокрая, воздух — газообразный, бутерброд падает маслом вниз… Последнее утверждение нужно будет проверить экспериментальным путём. Гхм… О чём я?», — выйдя на лестничную (пандусовую) клетку, прикрываю за собой вход, а обернувшись к спуску, натыкаюсь на двух пони-пегасов (красного и синего).       Местные, поднимавшиеся куда-то наверх, замерли на полушаге, а их большие глаза расширились в удивлении, фокусируя немигающие взгляды на мне. Я, в свою очередь, тоже принялся разглядывать их: красный, скорее всего — жеребец, более высокий и широкий в груди, нёс на спине две сумки, соединённые широким ремнём и свисающие по бокам, ну, а синий, вероятно — кобыла, кажущийся более… обтекаемым и «фигуристым», красовался венком из белых и жёлтых цветов на голове.       «Нужно что-то сказать, что ли?», — пауза как-то затянулась, становясь всё более неловкой.       — Жора, — произношу своё придуманное имя, выставив вперёд правую руку со сжатым кулаком.       — Гхм… Рэдфайр, — грубым басом отозвался красный, подтверждая моё предположение о своей половой принадлежности, сделал два быстрых шага вперёд, после чего стукнул меня по кулаку правым передним копытом.       — Блюпип, — опустив мордочку, из-за чего с головы упал венок, пискнула пегаска, тут же покраснев мордочкой.       — Простите, что… пялились, — отступив к подруге, отвёл взгляд летун. — Просто… мы никогда не видели таких…       — Как я, — в душе снова столкнулись сразу две эмоции (лёгкое раздражение и столь же слабое веселье). — Ничего страшного. Это не первый и, как мне кажется, не последний такой случай.       «Опустим то, что и я на вас пялился. Всё же пегасов так близко от себя мне видеть не приходилось. Каденс не считается: она — аликорн», — вовремя удержавшись от того, чтобы развести руками, отхожу к лестнице для минотавров и начинаю спускаться.       — Простите…? — окликнула меня пегаска, заставляя остановиться и, развернувшись вполоборота, посмотреть на новых знакомых. — А… как называется ваш вид?       — Человек, если в единственном числе, ну и люди — во множественном, — ощущение неловкости стало только сильнее, да ещё смотреть на пони снизу вверх, внезапно, оказалось очень неуютно. — Что-нибудь ещё?       — Нет-нет, не смеем вас больше отвлекать, — поспешил отозваться Рэдфайр, крылом накрывая опустившую голову подругу. — Доброго вечера.       — Доброго вечера, — кивнув в ответ, торопливо спускаюсь на следующую площадку, а затем, не утруждая себя спуском по ступенькам, сбегаю по пандусу ещё ниже (что оказалось довольно удобно).       «Дорогая, давай убьём всех человеков?». Бррред какой в голову лезет. И чего я разволновался так? Столкнулся с парой незнакомых пони — вот ведь событие! Сегодня, гуляя с Каденс, я их видел куда больше», — задумавшись над своим поведением, сбегаю по следующему пандусу…       — Не бегайте по коридорам! — вырвал меня из мыслей оклик медсестры в очках, с молочного цвета шёрсткой, которая сидела за стойкой регистратуры. — А если вы на кого-нибудь налетите? Госпиталь несёт за вас ответственность!       — Виноват, — вскинув согнутые в локтях руки на уровень груди, ощущаю себя так, будто бы налетел на стену. — Больше не повторится.       — Все вы так говорите, — фыркнув, пони поправила очки на мордочке, одаривая меня тяжёлым взглядом. — Ваше имя и отделение на котором вы лежите?       — Жора; я — выгоревший из… — пытаюсь вспомнить, на каком отделении, вообще, лежу, но в голову ничего не лезет. — Мой лечащий доктор — Харт.       — Понятно, — взгляд собеседницы смягчился, пусть и не сильно. — На первый раз, Жора, я не буду делать записей о нарушении режима. Но учтите, что больше таких поблажек не будет.       — Спасибо, — опустив руки, неловко улыбаюсь и переступаю с ноги на ногу. — Я пойду?       — Отбой через два часа: вы должны вернуться до этого времени, — ещё раз посмотрев на меня взглядом следователя, медсестра отвернулась и дёрнула ушами. — Можете идти.       «Как-то у меня прогулка не задалась с самого начала», — мысленно вздыхаю, быстрым шагом пересекая холл больницы.       Из-за того, что браслеты на ногах включены в первом режиме, ноги ощущают все неровности, а также холодок от пола. Выйдя же на улицу и оказавшись на крыльце, ощущаю как подошвы согревает нагретый солнцем камень… В голове мелькает мысль, что всё же нужно озаботиться чем-нибудь вроде обуви (хотя бы сандалиями), ну и носки тоже не помешают.       «Введу у пони моду на носки, чулки и им подобные предметы гардероба… Если у них они ещё не изобретены. А ведь пегасы, как и Каденс, одежду не носили. Дикий народ — местные мужики: совершенно не понимают, что одежда на девушках тем и хороша, что, во-первых, украшает, а во-вторых, пробуждает желание её снять», — лёгкая улыбка скользнула по лицу, настроение же немного повысилось.       Обводя взглядом больничный двор, поднимаю глаза на вечерний город, в закатных лучах кажущийся ещё более красивым чем днём. Пожалуй, если бы сюда ходили экскурсии и была возможность тут провести отпуск, отбоя от желающих не было бы.       Глубоко вдохнув, медленно выдыхаю. Прикрыв глаза, вслушиваюсь в кажущиеся далёкими щебет птиц, эхо цокающих копыт, чьи-то весёлые визги. Если подключить воображение, то можно попытаться представить, что я снова нахожусь в деревне, где машины ездят не каждый час, у соседей утрами поют петухи, мычат коровы… Тогда жизнь была проще, пусть и развлечений имелось меньше, но удовольствия от неё получали даже больше.       «Чувствую себя стариком, который ворчит о том, что раньше и трава была зеленее, и небо — выше, а колбаса — вкусная. Неужели это — старость? Как-то рановато она ко мне подобралась. Какой там был первый признак? Дома появляется мешок для мешков?», — фыркнув, открываю глаза и крайне осторожно спускаюсь по пандусу с крыльца на дорожку, а затем перехожу на зелёную траву.       Когда я в последний раз вот так гулял по поляне босиком? Вроде бы не так давно, но сколько ни напрягаю память, выудить из неё воспоминания не удаётся.       Вообще, память — забавная штука: плохой опыт мы запоминаем хорошо и надолго, чтобы больше его не повторять, но в результате частенько затаиваем обиду… порой — по самым незначительным причинам; хорошие же события затираются в памяти, оставляя размытые образы и желание их повторить. Вспоминается анекдот о панке, у которого берут интервью: репортёр спрашивает: «Почему вам нравится жить в деревне?», а панк отвечает: «Да я от жизни в деревне просто кайфую».       «М-да. Наслаждаться и ловить кайф от жизни можно по-разному… и куда бы тебя ни занесло», — останавливаюсь рядом с одной из скамеек, не совсем понимая то, что именно здесь привлекло моё внимание.       — Чего надо, дылда? — прозвучал в тишине резкий подростковый голос, заставив меня вздрогнуть и опустить взгляд.       На скамье, поджав под себя все четыре ноги, лежит пони… жеребёнок, шёрстка которого практически сливается по цвету с краской сидения. Пока он был неподвижным, уйдя в свои мысли, я на него не обращал внимания, но всё же остановился рядом. Теперь же уже он недовольно взирает на меня, словно на врага народа.       «Извинюсь и уйду. Не хватало мне ещё заработать проблем на ровном месте», — память подкинула предупреждение Каденс о кобылах, которые становятся агрессивными, если чувствуют угрозу своим жеребятам.       — Тоже пришёл меня пожалеть? — скривил мордашку пони вишнёвого цвета, принимая сидячее положение. — Ну? Чего молчишь? Язык проглотил?!       Не люблю, когда на меня кричат: я от этого либо злюсь, либо пугаюсь и… снова злюсь. Однако же это происходит в условиях, когда «крикун» представляет хоть какую-то угрозу, в роли которой ребёнка (в данном случае — жеребёнка) представить сложно. И вроде бы понимаю, что местные четвероногие, из-за своей магии, должны быть куда сильнее, но… всё равно, испугаться или разозлиться не получается.       «Ну и что мне делать? Самым правильным было бы уйти: какие бы проблемы у мелкого ни были, меня это не касается. Только вот… бросить ребёнка, явно находящегося на грани срыва… Мужик я, или кто? Вспоминай психологию… или лучше кого-нибудь позвать?», — потираю правый висок правой же рукой, молча смотря в немигающие блестящие глаза, в которых буквально плещутся злость и готовые выплеснуться слёзы.       Почему-то вспомнилась сестра Карамель, которая с визгом сбежала из моей палаты, продемонстрировав при этом хорошую прыгучесть. Представилось, как она же убегает от этого мелкого, который сейчас явно давит своими эмоциями, возможно — осознанно.       — А почему я тебя должен жалеть? — наконец-то нарушаю затянувшуюся тишину.       — Издеваешься? — пони даже привстал на задних ногах, сдвинул брови и наклонил голову.       Тут чёлка собеседника, скрывавшая лоб, рассыпалась и открыла моему взгляду пенёк рога, который выглядит так, будто бы в него молния ударила. Спустя секунду до меня дошло, что этот мелкий — единорог, для которого его головной штопор должен много значить… Возможно, что этот отросток для пони, не сильно уступает по важности глазам.       «Ну… мне-то глаза вылечили, так что не вижу проблемы: полежит в больнице недельку-другую, а потом побежит бурить небеса», — пожимаю плечами, а затем скрещиваю руки на груди.       — Видишь ли… я не местный, да ещё — выгоревший, — произношу неспешно, тщательно подбирая слова. — Меня закинуло к вам издалека, так что других таких, как я, в Эквестрии нет.       — Поздравляю, — собеседник фыркнул, усевшись по-кошачьи. — Тебе медаль за это дать?       — Спасибо, — отзываюсь максимально спокойно, затем делаю шаг и опускаюсь на скамейку, чтобы не смотреть на жеребёнка сверху вниз. — Ух-ё…       Стоило мне приземлиться на жёсткую поверхность, да ещё с размаха, как седалище вспыхнуло болью, заставляя соскользнуть на землю, вставая на четвереньки. На языке стали крутиться множество эпитетов и ругательств, как в свой адрес (за то, что забыл ма-аленький факт), так и в адрес мироздания, с его чувством юмора. К счастью, удалось сдержаться и выдать лишь нейтральный возглас.       — Эй… Ты чего? — прозвучало со стороны скамьи обеспокоенным тоном. — Э-э-э… Как тебя там… двуногий? Может, медсестру позвать? Да не молчи же!       Не усидев на месте, собеседник спрыгнул со скамьи, обежал меня и встал напротив, заглядывая в лицо испуганными глазами. От желания заплакать не осталось и следа, что ни о чём ещё не говорило (если уж у человеческих подростков настроение по десять раз за разговор меняется, что говорить о местных, которые чужие эмоции чувствуют?).       — Всё нормально, — переношу свой вес на ноги, садясь на корточки. — Просто я забыл, что сидеть мне нужно крайне аккуратно.       — Почему это? — вопросительно изогнул брови единорожек. — Что-то с хвостом?       — Хвоста у меня природой не предусмотрено, — одной рукой опираюсь о скамью. — Просто мне сегодня сделали много прививок…       — Пфф-ха-ха… — неожиданно раздул щёки, шумно выдохнул и рассмеялся вишнёвый пони.       — Вообще-то это больно, — произношу с лёгкой обидой в голосе, хмуро смотря на жеребёнка, который всё же впал в истерику, но вместо слёз вышло нечто строго противоположное. — Да хватит ржать-то.       — Фффф… хи-хи… ф-фух… — отсмеявшись, единорожек упал на круп, усевшись прямо на траву и поджав под себя ноги, а затем стал утирать мордочку копытцами, всё ещё вздрагивая плечами. — Прости… Я не хотела тебя обидеть.       «Хотела?», — уцепился я за оговорку собеседни-цы (выходит, что это — кобылка?).       Смех словно отрезало, затем на меня уставились два удивлённых глаза-блюдца, а потом прозвучал вопрос:       — Ты чего такой удивлённый?       «Я спутал тебя с мальчиком… А не обижу ли я… её ещё сильнее?», — чувствую, как начинает болеть голова.       — Я же говорил, что не местный? — получив кивок в ответ, подкреплённый чем-то вроде невнятного «Угу», поднимаю взгляд к небу, чувствуя как этот бескрайний океан буквально обволакивает, придавая уверенности. — В общем… Я ещё не слишком хорошо отличаю пони.       — То есть… — единорожка задумалась, а судя по шуму, то поднялась на все четыре ноги, чтобы подойти ко мне вплотную. — Ты что, принял меня за жеребца?       Пожимаю плечами, как бы говоря «И чего такого?». Вернув взгляд к собеседнице, вижу как она смотрит на меня прищуренными глазами, левой передней ногой почёсывая голову и дёргая правым ухом.       — Не был бы ты в круп раненный… — хмыкнула пони, встала на все четыре копытца, снова обошла меня и запрыгнула на скамью, ложась на живот и поджимая ноги. — Теперь хотя бы понятно, что ты не издеваешься.       Последние слова были произнесены уже спокойным голосом, а во взгляде появилось любопытство.       — Да с чего я должен издеваться? — всплеснув руками, снова хватаюсь за скамью. — Я сюда попал слепым: у нас дома это не лечат. И вот видишь? Теперь я вижу. Так в чём проблема-то?       — Из какой же ты глуши? — вздёрнула бровки… а как её вообще зовут? — Глаза восстановить можно, если ты через них не колдуешь. А таких индивидов можно по копытам пересчитать. Рог единорога — это совсем другое дело.       — И почему же? — наклоняю голову чуть в бок, иронично глядя на пони. — Чего в нём такого?..       — Магия, — тоном, будто бы это всё объясняет, заявила единорожка, но поняв, что мне её ответ ничего не объяснил, страдальчески возвела очи к небу, опустила ушки и вздохнула. — Земнопони не понять. В роге есть такая штука — эфирное тело, которое не восстанавливается. И сделать рог таким, каким он был изначально хотя бы внешне, тоже нельзя: невозможно будет использовать даже те остатки магии, которые есть сейчас.       «Харт что-то такое говорил, когда считал меня выгоревшим», — мелькнула мысль в голове, а также стало более понятно то, почему моя новая знакомая незнакомка в таком состоянии.       — Эй… Прекрати сейчас же! — нахмурилась, возмутилась и попыталась отползти пони.       — В смысле? — чувствую, что где-то я это уже говорил, причём в схожей ситуации. — Я ничего не делаю.       — Не смей меня жалеть! — вскочив на ноги, ткнула в меня правым передним копытцем собеседница. — Я полтора года ни с кем нормально не разговаривала, чтобы не ощущать этого тошнотворного, липкого, раздражающего чувства. Ты знаешь, как это неприятно? Ты же выгоревший… Повезло тебе. Хотела бы и я выгореть…       — Гхм… — медленно поднимаю руки в защитном жесте. — Слушай… как тебя зовут? Я — Жора.       — Физлпоп Берритвист, — после пары секунд паузы, всё же представилась кобылка.       С запозданием соображаю, что нужно стукнуть по подставленному копытцу, в мыслях же удивляясь подобному имечку (хотя… её наверняка из-за него не так часто вызывают к доске в школе). Попытавшись произнести его про себя, справляюсь только с третьего раза, да и то не уверен, что вслух это будет также легко.       — Рад познакомиться, — произношу с улыбкой, в ответ получая скептический и даже насмешливый фырк. — Что опять не так?       — Как сказала бы мама: «Ты из жеребцов, которые спрашивают имя кобылки уже после свидания», — единорожка уселась по-кошачьи, развернула ко мне ушки и усмехнулась.       — Ты моим именем тоже не сильно-то интересовалась, — вставляю резонное замечание, ощущая себя несколько смущённым.       «Подошёл к ребёнку, едва не довёл до слёз, затем начал допрашивать… а познакомиться и не удосужился. Браво! Так держать, Жора», — дёрнув плечом, стараюсь отогнать от себя несвоевременные мысли.       — А я тебя как жеребца и не рассматриваю, — заявила мне эта… Физлпоп Берритвист.       — Не маловата ты вообще о таком задумываться? — мысленно пытаюсь сравнить свою собеседницу со взрослыми единорогами, которые больше неё примерно… от трети до половины роста.       — Мне уже четырнадцать, — вздёрнула носик пони, одновременно с тем как-то по особому тряхнув гривой, довольно коротко остриженной, если брать за эталон Каденс или кого-нибудь из медсестёр.       — А мне — двадцать пять, — открываю свою «страшную тайну». — Но только тсс… Никому ни слова.       — Ла-адно, — ехидно прищурившись, буквально пропела собеседница. — Я никому не скажу, какой ты старый.       «Меня реально задевают подколки этой мелкой? Дожил», — возвожу очи к небу, уже заметно потемневшему, что намекает на необходимость сворачиваться.       — Физлпоп… скажу тебе по личному опыту: у меня дома было, да и есть сейчас, немало людей с различными недостатками, — на языке вертится парочка анекдотов из «чёрного» юмора, но на этот раз мне удаётся придержать их при себе, так как мой искромётный юмор будет неуместен. — Одни из нас просто живут, работают, создают семьи, в то время как другие находят время, силы и желание, чтобы заниматься профессиональным спортом, играть в театре, учиться чему-то новому… Поверь, в глазах окружающих они не вызывают жалости, так как воспринимают свои особенности не как крест на дальнейшей жизни, а как испытание, которое можно преодолеть. Вызов, который нам даёт сама судьба, проверяя на прочность и стойкость, и если ты его примешь, выстоишь и дойдёшь до конца, то станешь примером для тех, кто поднимутся и пойдут по твоему пути. Жалость других — это не страшно: её можно перенести, а затем и перековать в уважение, а то и восхищение; самое страшное — это жалость к себе, так как она отнимает силы к борьбе, а также толкает на кривую дорожку. Подумай, Физлпоп Берритвист, кем хочешь быть ты? Кем ты хочешь видеть себя через год, десять лет? Этот мир полон возможностей, и даже если судьба закрывает одну дверь, всегда можно воспользоваться другой… а то и залезть через окно. Я вот, например, никогда не знал о том, что такое магия и эфирное тело, но сейчас сижу перед тобой, пользуюсь артефактами. Пусть мой дом, мои друзья и знакомые, да вся моя привычная жизнь остались где-то там… очень и очень далеко отсюда, но это лишь значит то, что мне нужно очень хорошо постараться и не опозорить человечество в глазах пони и других народов. И однажды я обязательно вернусь домой…       Цок-цок-цок-цок…       Единственная моя слушательница демонстративно постучала передними копытцами друг об друга, после чего хмыкнула и констатировала:       — Очень трогательно.       — Да, — с кряхтением поднимаюсь на затёкшие ноги. — Извини, меня действительно занесло. Пожалуй… отложу великие дела на завтра и пойду в палату. Был рад познакомиться, Физлпоп.       Не дождавшись ответа, прихрамывая на обе ноги, которые сильно затекли от сидения на корточках, устремляю свои стопы к крыльцу больницы. На улице стало уже довольно темно, да и прохладно, так что стопы неприятно холодит трава.       — Жора! — прозвучал крик единорожки мне в спину, когда я уже добрался к пандусу. — Я не буду себя жалеть! И… И все ещё увидят, на что я способна!       Обернувшись, вижу как пони, стоящая на скамейке больничного парка, гордо вскинув голову и решительно выпятив грудь, смотрит прямо на меня. В сгущающихся сумерках, несмотря на свой малый рост, она выглядит даже чуточку грозно.       Выставив перед собой кулаки, поднимаю два больших пальца вверх, добавляя вслух:       — Так держать.       «А почему я её понимаю? На таком-то расстоянии», — возникает в голове неожиданный вопрос, а затем со стороны открытых дверей доносится звук шмыгающего носа.       Повернувшись к источнику шума, вижу красную кобылу-единорога, одетую в… короткую куртку, рукавами которой она и вытирала нос. Поняв, что её обнаружили, рогатая пони отчаянно замотала головой, показывая передними ногами какие-то жесты.       «Надеюсь, что она не голову мне оторвать обещает. Остальное с местной медициной, наверное, переживу», — помахав Физлпоп, получив от неё похожий жест в ответ, торопливо поднимаюсь на крыльцо и, стараясь не задеть старшую кобылу, проскальзываю мимо неё в холл.       — Спасибо, — в очередной раз шмыгнув носом, тихо произнесла незнакомка мне вдогонку.