sugar glass

      Ревность в Мирко была далеко не доминирующей чертой, но его терпению Мартин иногда утраивал настоящий краш-тест, специально, или нет. Просто однажды разговоров о Берлине стало слишком много. Больше, чем он мог выдержать. И в нём что-то щёлкнуло.       С мёртвыми сложно соперничать. Если не невозможно. И раз так... - Это не соревнование, - сквозь слёзы говорит Мартин, - я никогда не любил его так, как люблю тебя. В той любви было столько боли, вряд ли ты сможешь представить.       Мирко и не пытается. Он никогда не влюблялся в натуралов. Он никогда не влюблялся в тех, кто собирался умирать - Берлин даже не пытался уйти из того туннеля. Он лишь полюбил того, кто желал себе смерти.       Но после стольких лет. Он иногда смотрел на Мартина, и тот порой выглядел ровно так, будто появись на горизонте Берлин, он уйдёт к нему, к живому или к мёртвому. Абсурд, конечно. Но Мирко действительно этого боялся.       Иногда ему это снилось. Как Мартин, сперва говоривший о том, в какой темноте оказался после того, что произошло между ним и Берлином, всё равно уходит к нему. В его мёртвые объятия. В темноту. - Чисто гипотетически, - спросил он Мартина, - ты бы ушёл к нему?       Мартин посмотрел на него так серьёзно и так грустно. Но сомнения во взгляде не было. - После того, что он сделал. После того, что он сказал. Знаешь. Нет. В жопу такое братство. В жопу такую любовь.       Когда он рядом с Мирко, он как никогда понимает, что то, что он делил с Андресом, не было любовью. Им было весело вместе. Они были почти семьёй, то, как они жили и общались друг с другом. Да, им было весело. - Но ты продолжаешь его любить.       Это не вопрос.       Сердце Мирко болело абсолютно так же, как сердце Мартина. - Я всегда буду его любить. И эта любовь меняется с годами. Когда я увидел его впервые, я пропал. Я был им одержим. Потом я полюбил его, как своего асексуального и аромантичного мужа. Хотя он говорил мне, что я волен заводить отношения. Но это звучало так: ты волен, но если ты сделаешь это, ты предашь меня. Поэтому я просто периодически с кем-то трахался. Но это не приносило мне удовольствия, знаешь. Будто это было изменой. А ведь он трахал женщин. И ему было на меня похуй. - Секс со мной - тоже измена? - Нет. Может, только в первый раз. Но. Ты для меня многие вещи сделал другими. И я тебе благодарен.       Мирко смотрел на его слёзы. На его блестящие глаза. На его нерешительные пальцы, сжимающие стакан.       И он понимает, он поступает неправильно, сомневаясь в человеке, который пообещал ему вытащить его из Банка ценой собственной жизни. Это обещание было самым горьким признанием в любви, которое он когда-либо получал. А получал он их, справедливости ради, не часто и не много. - Кстати, почему ты, там, в Банке, сказал мне не только своё имя? - А? - Мартин не ожидал перемены темы. - Ты сказал, что ты родился в Буенос-Айресе. Сказал, что жил на Сицилии. Почему? - Просто, - Мартин поднял взгляд, а губы его подрагивали, - я подумал, ты тот самый сентиментальный человек, который после ограбления поедет туда или туда и, - он усмехнулся, - бросит пару цветочков в море на память.       Разговоры о смерти резко обрели другой смысл.       И он так не может. Он подходит к Мартину и обнимает его. Позволяет его слезам падать на свою радостную цветную рубашку. И гладит его по спине.