sugar glass

      Хельсинки, прежде чем что-либо сказать, всех обнял и не по разу. Всем сказал, что они прекрасно выглядят, и все сказали, что у него цветущий вид. А о Палермо никто не вспомнил. Может, оно было и к лучшему.       Зато он старался не забывать о нём. Пытался представить, что он сейчас делает - может, учит детишек делать дома из бумаги?       Среди его перстней заметили и скромное кольцо и нескромная Токио, спросила, кто этот счастливчик.       Хельсинки сказал, они его не знают.       Никто, действительно, никто из них не знает Мартина. Даже Профессор. - Ну, не хочешь, не говори. Главное, что ты не с Палермо.       Профессор на него тут же обеспокоенно глянул. Очень короткий взгляд. - А кто-нибудь знает, где он? - спросила Стокгольм. - Надеюсь, где-нибудь в Аду, где его черти ебут, - прошептал Богота, - или в могиле.       В Аду Палермо уже побывал. Это ведь Ад, просыпаться от кошмаров, задыхаясь. Это Ад, пить не для удовольствия. Ад, не ложиться спать сутками. Ад - думать о том, чтобы себя убить, потому что нет сил жить с грузом вины.       Хельсинки тоже там был: просыпался ночью и не мог заснуть снова, не пил, потому что нельзя было, спал с тяжёлым сердцем и жил в постоянном страхе потерять ещё одного любимого человека - ведь хуже потери может быть только её ожидание.       Никто не поддержал, но и не возразил. Хельсинки малодушно продолжал молчать. Хоть разговор и вернулся к более приятными темам, в груди серба так и было неспокойно. Будто он предал Мартина. Хотя, Мартин и сам предложил ему делать вид, будто они не вместе.       Ночью он остался смотреть на город вдали. И на звёзды на светлом небе. Просто не мог уснуть. Там, в их новом доме, в другом часовом поясе, всегда был тот, кто разделил бы бессонные часы с ним. Или сделал бы их более комфортными.       Впрочем, здесь такой человек тоже нашёлся.       Стокгольм встала рядом с ним и улыбнулась ему. - Цинциннати уже достаточно взрослый, хорошо спит. А я не могу спать. По привычке. Будто он младенец и мне в любую секунду надо бежать успокаивать его.       Мирко понимающе кивнул. - Ты знаешь, где Палермо?       Он настороженно на неё смотрит. Стокгольм всегда выглядела так, будто никому не желала зла. Никогда. Наверное, из-за своих кудрей. Кудрявые люди не могут быть злыми. В большинстве своём.       Но он медлил с ответом. - Слушай. Он много дерьма натворил, но он человек. Он - часть нашей семьи. И сейчас, в отличие от остальных, он не с нами. Признаться, я даже немного скучаю по его голосу. Когда он не кричал на нас и не нёс чушь, с ним было неплохо.       Мирко тоже скучал по его голосу. Уже. Они не виделись всего лишь пару дней. - Может, он был груб с нами. И с тобой. Но вы, вроде как, должны были пересекать границу вместе, не? - Мы пересекли её.       Моника встревоженно посмотрела на него. - А дальше? - Дальше? Мы с ним вместе. - Это же здорово! - она приобняла его, - это он тот везунчик, которому повезло стать твоим мужем?       Мирко смущённо кивнул, а Моника обняла его ещё крепче. - Почему ты не сказал? Как он? - Он почти в порядке. Он изменился. Мы оба изменились. Но он не смог заставить себя быть здесь. Ему очень больно и стыдно. Он знал, что другие его не простят.       Моника поджала губы. - Я понимаю, каково это, любить человека, который совершил много ошибок. Не все могут принять перемены в них, но... Главное, что мы верим в них, верно? - Верно.       Они ещё около получаса стояли вместе, ни о чём толком не говоря. Почти перед рассветом Моника сказала: - Я надеюсь, однажды мы увидим вас вместе.       Когда женщина ушла к себе, он тоже хотел пойти, но столкнулся с Профессором. Тот был бледным, будто испуганным. В своей полосатой пижаме с пледом на плечах он выглядел совсем несерьёзно, уязвимо. - Хельсинки, пожалуйста, скажи, что Мартин с тобой.       Мирко знает историю между ними. Знает, сколько боли Профессор причинил его возлюбленному. Но это их история, у него нет причин ненавидеть Профессора, особенно после того, как тот позволил им быть вместе. - Со мной, сеньор.       Профессор с облегчением выдохнул. - Слушай. Может, у нас с ним и были разногласия и проблемы, недопонимания. Но я никогда не желал ему зла. Я не знал, что мои действия причинят ему столько боли.       Хельсинки покачал головой. Нет, знал, знал, но всё равно поступил так, как поступил. - Вы бросили его. На три с лишним года. Когда были ему нужны больше всего. - Я сожалею, Хельсинки. Передай ему, что мне жаль. Если он послушает.       Мирко ничего обещать не может и не будет, он не хочет выбивать Мартина из эмоционального и физического равновесия, которого они достигли буквально чудом. Того начала отпускать постоянная тревога, они перестали обсуждать, кто в чём виноват, потому что виноваты были все. Они больше не вспоминали о разногласиях во время ограбления. Они только начали чувствовать жизнь. И эти ненужные, несвоевременные извинения могут всё сделать только хуже, уничтожить всё, что было создано. - Посмотрим, - хрипло отозвался Мирко и наконец-то ушёл в свою комнату, надеясь поспать хотя бы пару часов перед тем, как остальные поедут закупаться сувенирами.