One man show

В честь знаменательной даты раскладывающийся столик перекочевал из дальнего угла комнаты в самый центр и был накрыт тщательно накрахмаленной скатертью. Из серванта, как и на Новый год, был извлечён сервиз и даже хрустальные фужеры. Всё это богатство было старательно вымыто до скрипа, вытерто и расставлено на столике сначала в форме одной сложной геометрической фигуры, потом другой… Руки тряслись нещадно, и в ходе кропотливых приготовлений Инженер едва не лишился двух чашек и одного блюдца. Впрочем, всё обошлось, и теперь вся эта красота радовала глаз в лучах заходящего солнца. Хозяин бросил взгляд на часы на стене — до прихода гостьи оставалось чуть меньше часа, стоило поторопиться. То и дело вытирая поминутно потеющие ладони о брюки (не забыть бы переодеться!), Инженер перетащил из кухни две большие миски с салатами (один — ЕЁ любимый), блюдца с нарезанной колбасой и сыром, крохотный торт «Птичье молоко» — за этим дефицитом Инженер отстоял вчера огромную очередь в гастрономе, вазу с яблоками и, наконец, две прохладные запотевшие бутылки — шампанское и ситро (на всякий случай). Оглядел «натюрморт», присел на краешек дивана — красота… Ещё один взгляд на часы — ещё двадцать минут. Она не часто приезжала в гости — из соседнего города не наездишься, да и работа… Вообще они редко видятся, тем более редко ходят друг к другу в гости — всё больше гуляют по паркам, иногда бывают в кино, если лента интересная и зарплата у Инженера была недавно. Пару раз — как раз в дни зарплаты — он приглашал её в кафе. Не в «Канарейку», конечно, но тоже очень приличные. Она стеснялась, заказывала только чай, соглашалась съесть пирожное — одно на двоих… На месте сидеть невозможно — сразу лезут в голову всякие нехорошие мысли — не «крысиные», совсем наоборот. Инженеру кажется, что сейчас раздастся телефонный звонок и его Особа на том конце провода сообщит холодным голосом, что она не приедет, и что она вообще больше никогда не приедет, и… И он снова останется один, совсем один, в своей маленькой квартире, где долгими вечерами бывает так тихо, что слышно, как вдалеке за лесом бежит электричка, где, когда замолкает в проигрывателе голос Аллы Борисовны, становится так тоскливо, как не было даже тогда, когда НИИ едва не снесли. «Главное — не отчаиваться!» Он не отчаялся тогда только ради неё. Прошло двадцать минут, прошло полчаса. Инженер стягивает очки, и мир тотчас теряет очертания. Всё расплывается, как во сне. В очень нехорошем, тревожном. На улице жара, несмотря на вечер. Парит. Будет гроза. Телефон молчит. Дверной звонок молчит тоже. Часы на стене неумолимо тикают. Нога Инженера сначала беззвучно отбивала такт по полу, прикрытому ковром, теперь трясётся мелкой дрожью вовсе без всякого ритма. Он не знает, куда деть руки, уже не потеющие и очень холодные. На часы больше смотреть не хочется, и очень страшно. Страшнее, чем тогда в подвале. Страшнее, чем в «Канарейке» с катамарановским ружьём наперевес. Страшнее, чем пропажа крысы и кота. Её кота. — Она придёт, она придёт, — безотчётно шепчет он, не веря сам себе. «Она не придёт», — перебивает кто-то. Кто-то внутри, в голове. Кто-то страшный, очень жестокий. Кто-то плохой, хуже Железных рукавов вместе взятых. Кто-то, кто сейчас перехватывает горло Инженера ледяной скользкой рукой. Он приоткрывает глаза — по квартире плывут мрачные тени, и он — совсем один. Опять. Гром гремит совсем неожиданно. В открытое окно врывается порыв колючего ветра, стёкла дрожат, но закрывать окно Инженер не торопится. Какой в этом смысл? Ещё один раскат грома. В комнате пахнет сыростью, в стекло стучат крупные капли дождя. В дверь стучат. Стучат… Инженер вздрагивает. Натягивает очки — мрачные тени пропадают. Почему так темно? Ах да, дождь… Гром гремит. В дверь настойчиво, но деликатно стучат. Может, он кого-то затопил? Соседи снизу? Сверху? У безумных молодых музыкантов закончилась соль?.. Нет, он не будет открывать, как и велит жестокий внутренний голос, не собирающийся ослаблять свою хватку. Стук повторяется, и Инженер наконец не выдерживает. Он медленно, как сомнамбула, шаркая ногами, он бредёт в прихожую, то и дело натыкаясь на мебель, и распахивает дверь. — Прости, я опоздала… Льёт, как из ведра! Я промокла! — она неожиданно заливается хрустальным смехом, похожим на звон колбочек у Инженера на работе. Когда он однажды ей это сказал, она рассмеялась ещё сильнее и сказала, что он скоро свихнётся со своим НИИ и что им срочно нужно в отпуск. Она. — А ты чего без света сидишь? — по-хозяйски щёлкает выключателем — не работает. — Пробки, наверное, выбило, из-за грозы, — предполагает она. Инженер медленно кивает. Наверное, это ему снится. — Ну ничего, — она стряхивает с себя промокший пыльник, вешает его на гвоздь, сбрасывает мокрые туфли и внезапно в один шаг преодолевает расстояние между ними. В следующее мгновение Инженер чувствует, как она заключает его в объятия. На его щеке — нежный бархатный поцелуй. Ледяная рука, стискивающая горло Инженера, наконец разжимается. — С днём рождения, — шепчет она, — Ты обиделся, что я опоздала? Ну прости… Руки Особы скользят по его спине, затылку. Её длинные мокрые русые волосы упоительно пахнут сиренью. Инженер вздрагивает и словно просыпается. Обхватывает хрупкую фигурку девушки и наконец чувствует, что может дышать и говорить. — Ты… Ты пришла… Я боялся… А я боялся, что ты не придёшь. А ты пришла! Я так боялся… Ты же вся промокла! — он отстраняет Особу от себя — недалеко и ненадолго, мало ли, она вдруг растворится в воздухе и снова оставит его одного, — Подожди… надо… полотенечко… просушить. Не полотенечко, а волосы надо… А то вдруг простудиться можно, а это, знаешь, так неприятно… очень сильно! Очень! Ему кажется, что его голос звучит убедительно, а сам не двигается с места, несмотря на то, что очень суетится. Она улыбается, глядя ему в лицо, и на миг ему кажется, что она им… любуется. — Давай я чайник… Поставлю чай… Горячий, тебе надо… Чтоб не простыть, давай?.. — Давай, — помедлив, не прекращая улыбаться, не отпуская его. Минут через пятнадцать они уже сидят за столом в комнате. Окно закрыто, чай готов и разлит по чашкам из сервиза, на лестничной клетке слышны приглушённые голоса соседей сверху: — Чё за нахрен? Куда, блин, свет подевали? Усилок же накрылся нахрен! Как нам репетировать, ю ноу? Они не обращают внимания. К чаю тоже отчего-то не притрагиваются. Глаза Особы мерцают в темноте. — У меня есть для тебя подарок, — вспоминает она. Ещё один? В темноте бредёт обратно в прихожую; Инженер подскакивает и спешит следом. — Осторожней, там… Инженер врезается в косяк, Особа ойкает, роняет сумку, уже вытащив из неё два свёртка, и несётся к нему. — Больно? Нет? Смотри, у меня свечка есть… Зажжём её? Сидеть с ней при свече восхитительно. Инженер чувствует, как на лбу зреет шишка, но Особе об этом знать не следует. Он суетливо потчует её обоими салатами сразу, одновременно пытается открыть шампанское. — Давай я попробую? — робко предлагает она, глядя на его беспомощные потуги с долей тревоги. — Нет, я уже… почти… совсем… сейчас… Я же… Это просто! Одной левой… правой… как говорится… Ой! Пробка вылетает так стремительно, что Инженер мысленно благодарит небеса, что в этот момент поднял голову на свою даму, иначе, несомненно, пробка разбила бы очки… Сейчас она ударяет в противоположную стенку, падает на пол, и у Инженера мелькает мысль, что позже он непременно на этой пробке споткнётся… Но сейчас это неважно. Особа встаёт, обходит стол, садится рядышком, близко-близко. Дыхание перехватывает. — Это тебе, — шепчет она, протягивая светло-серую коробочку. Он сначала не понимает, что это. Надпись на подарке сделана не на русском языке — на английском. One man show. Инженер понимает, что это значит — он часто смотрит телепередачу забавного странного иностранца по фамилии Сапогов, да и от стажёра, возвратившегося из-за границы, много чего нахватался… Коробочка такая симпатичная, в ней можно будет хранить реагенты, кристаллизованные… До него с запозданием доходит. — Это, — очень медленно, сбивающимся, как обычно, голосом, начинает он, — Это же… Ты что?.. Это же дорого… Это так дорого! Это же ползарплаты твоей… моей… моя вся… Ну зачем… зачем же ты… Я же… Мне такое… — Тебе очень подойдут, — она блаженно жмурится и, видя, как трясутся его руки, мягко забирает коробочку. — Можно? Он еле дыша кивает. В носу свербит, глаза щиплет, но снять очки и вытереть некстати набежавшие неизвестно почему слёзы он при ней не может. Тем временем Особа деловито и очень ловко срывает хрусткий целлофан с коробочки и бережно вытаскивает узкий флакон тёмного стекла. Инженер с трудом переводит дыхание, неотрывно следя за её тонкими пальцами — происходящее кажется ему каким-то таинством. Он закрывает глаза. Все чувства обострены до предела. Прохлада летнего вечера во время грозы. Шорох картонной коробочки — предмета словно из другой жизни. Запах сирени от её волос. Негромкая возня, шипение пульверизатора и — невесомое прикосновение холодной терпкой жидкости на шее. В ту же секунду он чувствует запах спирта, который моментально улетучивается, ему на смену приходит какой-то невероятный, неземной, необыкновенный… Инженер вдыхает полной грудью и открывает глаза. — Каким-то чудом достала… У нас на работе начальник такими пользуется… Но тебе, по-моему, больше идёт… Как тебе?.. На лице Особы странное выражение. Он понимает, что происходит — она боится, что ему не понравится. — Мне, — в горле комок, он с трудом сглатывает, — Мне так нравится… Так… Что, ну… просто… Так… Это… Спасибо. Несмотря на то, что очки по-прежнему красуются на его носу, всё вокруг расплывается и становится едва различимым. А в носу щиплет, щиплет… Он никогда не устанет благодарить её — за всё. За то, что не посмеялась над ним, когда он осмелился подойти познакомиться. За то, что всегда воспринимала его всерьёз. За то, что всегда была так добра к нему. За то, что они до сих пор вместе — конечно, благодаря ей. За всё. Она никогда не устанет бороться с его робостью, неуверенностью, сбивающимся голосом и трясущимися руками. Не потому что ей его жаль. И не только потому, что знает, что ему с ней легче и лучше. Потому что ей тоже так лучше. Ей с ним невыносимо хорошо, и не хочется ничего никому объяснять — в том числе ему и себе. Свет загорается совсем невпопад. Сверху почти тут же начинают грохотать безумные музыканты. — Давай, может, потанцуем? — неожиданно неуверенно предлагает она. Инженер тут же вскакивает и начинает суетиться у стереосистемы, распространяя на всю комнату аромат новой заграничной туалетной воды с мудрёным названием. Особа какое-то время с ласковым наслаждением наблюдает за ним, потом решительно встаёт и с первыми тактами музыки щёлкает выключателем. Комната вновь погружается в полумрак. Почти на ощупь они приближаются друг к другу, едва касаясь руками… Она не хочет давить. Он не хочет просыпаться. «А я про всё на свете с тобою забываю», — поёт Алла Борисовна, и Особа, приподняв голову замечает, что он танцует зажмурившись и почти не дыша, словно и правда собрался «в омут бросаться с головой». Она не может удержаться, чтобы не воспользоваться моментом. Сердце Инженера колотится где-то на уровне гортани. Правой рукой он чувствует, что волосы Особы уже почти высохли, в носу его прочно поселился запах из другой вселенной. Инженер где-то когда-то его уже слышал, но теперь это его! Это подарок от неё. А ещё ему кажется, что никогда Алла Борисовна не пела так хорошо. Рука Особы ложится на его плечо, и в тот же миг он чувствует невесомое прикосновение её губ к своим.