One man show

Она редко встречает его в коридорах местного телецентра, но каждый раз замирает, останавливается и, прижавшись к стене, тихонько ждёт, когда он пройдёт мимо. Почти неслышно здоровается, больше не голосом, а улыбкой. Он расцветает и гудит звучным баритоном: — Добрый день, Танечка! — и её неизменно обдаёт жаром и ароматом заграничной туалетной воды. Этот запах она ни с чем не спутает. И этот голос тоже. Её вообще могло здесь не быть, если бы не он и его голос. В школе Танечка Восьмиглазова всегда была гадким утёнком — высокая, нескладная, худущая. К восьмому классу она вымахала под метр восемьдесят и жутко из-за этого комплексовала, а ещё сильнее сутулилась. Весу в Тане при этом едва набралось пятьдесят килограмм с мелкими копейками, и самое мягкое предложение, которое девочка выслушала по этому поводу — заменить в кабинете биологии наглядное пособие в виде скелета. Ко всему прочему прилагались жидкие невразумительно-русые волосы, маленькие, поросячие, как говорили одноклассники, глазки, мощные усики над верхней губой — наследство грузинских родственников по материнской линии — и отвратительная дикция. До третьего класса Танюша ходила к логопеду едва ли не чаще, чем в школу. От заикания её успешно избавили, но дальше дело так и не продвинулось. Чтобы её хоть немного понимали, приходилось говорить медленно. Одноклассники заливались смехом каждый раз, когда ученица Восьмиглазова выходила отвечать к доске, зато Таню не отправили в спецшколу, а значит, она считалась нормальной. Быть ненормальной в маленьком городе, да ещё и с детства — это было бы хуже всего… — Танька, ты б съела хоть эклер, что ли, ветром унесёт, — уговаривала лучшая подруга Зинка, уминая уже четвёртое пирожное и попутно строя глазки десятикласснику Игорю. Таня только вздохнула, размешивая мутноватый чай. Кусок в горло не лез. Вредный историк, несмотря на сданный реферат, вызвал-таки Танюшу к доске, не иначе, чтобы поглумиться, и заставил при всём классе в подробностях рассказывать обо всех дворцовых переворотах. Класс давно так не потешался. Особенно веселился противный Зинкин сосед по парте, всегда одетый в модные водолазки и джинсы. Он очень гордился своим умением разглагольствовать на разные темы и делать всевозможные доклады. Теперь от издевательски изображал Таню у доски, и продолжалось это до тех пор, пока пинающая его локтем Зина не ткнула его в бок настолько сильно, что у того с носа слетели очки с толстыми стёклами. Впрочем, Тане это не слишком помогло, прочие потешались не менее рьяно. Тему Восьмиглазова знала хорошо, но думать пришлось не об Анне Иоанновне с Елизаветой Петровной, а о том, как бы не разреветься в голос на глазах у всех. Она справилась, но чего ей это стоило!.. — Ты в ПТУ уйдёшь после восьмого? — рассеянно поинтересовалась Зинка ни с того, ни с сего, не глядя на подругу. За соседним столом Игорь, воровато оглядываясь, что-то подливал в свой компот и выуженного из кармана шкалика. — В ПТУ лучше не будет, — медленно и почти шёпотом ответила Таня. — Ну ладно, тогда после десятилетки куда? Таня промолчала. Зинке, да и всем остальным не стоит знать, что больше всего Тане хотелось бы поступить в театральное или стать, к примеру, журналистом или… Или теледиктором. Этой мечте явно не суждено было сбыться никогда. Таня почувствовала, как в носу и в глазах защипало. Ну вот! На уроке не расплакалась, а здесь, прямо при всей школе… Отлично! — Тебе профессия нужна такая, чтобы или руками что-то делать, или просто в кабинете, — как ни в чём не бывало продолжила Зина, — Не хочешь в ПТУ — иди, например, на бухгалтера. Хорошая работа. Ты умная. Игорь, совершенно осоловевший от своего «коктейля», вдруг встряхнулся, неожиданно сфокусировал взгляд на Зине и улыбнулся. Тане показалось, что он стал похож на маньяка, но Зина, поперхнувшаяся пятым пирожным, явно считала иначе. Она вспыхнула, уронила «картошку» и залпом допила остывший чай. — В общем, как хочешь, — скороговоркой заявила она, стреляя заблестевшими глазами в окосевшего старшеклассника, — Тебе б, Танька, в манекенщицы, одежду импортную показывать! Эх… Зинка подхватила портфель и выскочила из столовой вслед за Игорем, а Таня осталась сидеть над нетронутым стаканом чая. Одежду показывать, говоришь?.. … — Для участниц конкурса, членов жюри и наших зрителей поёт лауреат всесоюзных конкурсов юных талантов, ученик девятого класса Сева Старозубов! Таня вжалась в пыльную кулису. У неё стучали зубы и тряслись колени. Это было хуже, чем отвечать перед всем классом. Может, зря она на всё это… … — Танька, какая ты смелая! — причитала Зинка, — Я б ни за что не решилась бы! Впрочем, Зину бы и не взяли. Вслух Таня этого лучшей подруге, конечно, не сказала. Тем же вечером Восьмиглазова вломилась к подруге, выслушала прежде новость о том, что Игорь пригласил Зину на свидание, а после огорошила подругу новостью — она, Таня, будет участвовать в городском конкурсе красоты, финалисток которого не только пригласят участвовать в конкурсе в Москву, но и наградят деньгами и выступлением с творческим номером по телевидению. — Танцевать будешь? — наивно спросила Зина, роясь в шкафу. Таня не умела танцевать. — У меня нет подходящего платья, — медленно произнесла она. — Я ищу, ищу! — отмахнулась Зина, — Будешь красивая, как… Как София Ротару! Таня улыбнулась. — Не хочу, как Ротару, — тихо, но твёрдо заявила она, — Хочу, как Светличная! — и протянула подруге только что купленный пергидроль. Зина ахнула и рухнула на стул. — Уверена? — протянула она. — А бигуди у тебя есть? Зина замерла на секунду, потом вскочила и с визгом стиснула подругу в объятиях. — Танька, — заверещала она, — Ты такая смелая! Если бы я была такая смелая, я бы… я бы… С Игорем бы давно встречалась! — Ты и так с ним будешь встречаться, — Таня отстранилась от подруги, пошатываясь — мощная Зина едва не сломала хрупкую одноклассницу пополам, — Давай побыстрей только, времени мало… … Девятиклассник Сева пел очень хорошо, но Тане совершенно не хотелось ни слушать, ни выглядывать из-за кулис. Почему-то казалось, что, едва она выйдет на сцену, раздастся взрыв хохота, который просто убьёт её… Восьмиглазова была самой младшей из участниц. Ей повезло — в оргкомитете состояла бывшая одноклассница её мамы. «Тётю Нинель» удалось убедить включить пятнадцатилетнюю Таню в состав участниц, хотя записывали только с шестнадцати. Кажется, это называлось «блат»… … — А платье у тебя красивое есть? — Ну… Синее есть… — Танька! — Зина всплеснула полными ручками, — В твоём синем только на комсомольском собрании выступать! А ну стой… Зина принялась рыться в необъятном, под стать хозяйке, шкафу. А Таня некстати вспомнила о творческом конкурсе, до которого ещё надо было добраться. Но вдруг? Петь и читать стихи она не могла. Оставалось только танцевать. Таня не умела танцевать. — Гляди! Зина развернулась к подруге, держа в руках нечто потрясающе сиреневого, нет, лавандового, нет, лилового цвета. Таня замерла. Если она наденет ЭТО, то вдруг… может быть… она будет… красивой… — Тётка из Москвы привезла, — похвасталась Зина, — Только… — А? — Таня с трудом вынырнула из своих грёз. — Оно… это… На меня, короче… У Тани моментально упало настроение. Зина медленно развернула платье — оно было действительно потрясающее, видно, что столичное, но в это платье могли бы поместиться одновременно три Тани. Зина, видя, как скисла Восьмиглазова, развила бурную деятельность: — Так! Скидывай своё, надевай! Давай, быстро, я сейчас всё устрою! Не спи, замёрзнешь! Командовать — это было у Зинки в крови. «Точно, будет каким-то начальником», — подумала Таня, покорно облачаясь в столичное платье. Первым делом Зина пропустила по краю воротника тонкую фиолетовую ленту и завязала бантом на спине, чтобы платье не сваливалось с костлявых Таниных плеч, и критически оглядела подругу. Восьмиглазова напоминала ей привидение из спектакля «Синяя птица», на который их водили классом пару лет назад. Платье оказалось чуть выше Таниных колен. — Ноги у тебя, конечно., — с плохо скрываемой завистью пробормотала Зина, — О, знаю! Она метнулась к шкафу и выудила из него фиолетовый газовый шарф, который в мгновение ока туго обмотала вокруг Таниной талии, завязав сзади бантом. — Людмила Гурченко! — вынесла Зина вердикт, оглядев плоды своих трудов. Таня, буквально онемев, смотрела на себя в зеркало и не узнавала. В таком виде не каждая артистка появлялась на премьере фильма. Восьмиглазова стянула с головы полотенце — свежевыбеленные влажные волосы упали на плечи, заблестев в свете электрической лампы. — Зинка, ты фея, — невнятно прошептала Таня. — Ой, подумаешь, — отмахнулась подруга. Ей было приятно, — На конкурс приду, накрашу тебя там. Ты решила, что на творческом конкурсе делать будешь? О, ты же на пианино умеешь! — Я не помню уже, — слабо отказалась Таня, не отрываясь от своего отражения, — Я музыкальную школу даже не закончила… — И чего? А ну иди быстро вспоминай, хоть эту… как её? Сонату! Лунную! — У меня волосы ещё не высохли, — неизвестно зачем сообщила Таня. — И чего? — Зина повысила голос, — Шапку дам!.. …Таня всё-таки дошла до творческого конкурса, произведя фурор своим платьем. Точнее, Зинкиным. Сама Зинка, довольная, как слон, сидела в зале и хлопала громче всех. Таня знала, что она выступает первая, сразу после приглашённого молодого певца. Тот уже заканчивал петь, когда Таня одним глазком рискнула выглянуть из-за кулисы. На сцене стоял, вытянувшись в струнку и скрестив руки на груди, высокий стройный мальчик примерно Таниных лет. Она только сейчас услышала, насколько хорошо, особенно для ребёнка, он поёт. Отчего-то он показался Тане ребёнком… Песня закончилась, мальчик поклонился и направился в кулису, где притаилась Таня. На секунду остановился, улыбнулся её и очень тихо, одними губами, произнёс: — Удачи. Таня скорее поняла, чем услышала. Прозвучала её фамилия — девочка медленно выбрела на сцену — шушуканье в зале было оглушительным — и уселась за рояль. Бледные холодные пальцы, тонкие, хрупкие, легли на клавиши — за эти пальцы Таню очень хвалили в музыкальной школе. Как будто это была её заслуга! Вдох… «У этого мальчика очень красивые глаза…» …Выдох. Аплодисменты. Таня не помнила, как играла. Сыграла — и ладно. …Конечно, конкурс Таня не выиграла. Это было бы слишком волшебно, как в сказке про Золушку. Восьмиглазовой вручили приз за победу в творческом конкурсе, букет хризантем — вручил лично мальчик Сева, тяжеленную вафельницу и диплом за третье место. …- Тань, Таня, ты что, плачешь? Таня дёрнула носом, попыталась утереть лицо, но руки были заняты вафельницей и хризантемами. — У меня, кажется, на твои тени аллергия… Извини. Зина охнула и потащила подругу в местный туалет смывать ярко-синие тени, которыми она, Зина, собственноручно намалевала пару часов назад Танины веки. — Я тобой так горжусь, ты такая молодец, ты просто… … Фото Тани украсило не только передовицу местной газеты, но и школьную стенгазету. Старшеклассницы шушукались по углам, кроме Зинки не радовался никто, а противный очкастый одноклассник в лоб спросил, как это Тане удалось стать призёром? Ведь понятно, что не просто так! Восьмиглазова промолчала, зато Зина нажаловалась своему (теперь уже своему) Игорю и тот без лишних слов на следующей же перемене треснул противного мальчишку по лбу так, что дурацкие очки слетели с носа. Конкурс Таня выиграла уже на следующий год. Уже в специально купленном платье и без жутких теней на глазах. С отрепетированной пьесой для фортепиано и, конечно, с верной Зинкой в зале. Потом была Москва и приз «Мисс грация», отделение журналистики на филологическом факультете местного института — этот факт омрачал только противный одноклассник, оказавшийся в параллельной группе. И бесконечная работа. Таню фотографировали для журналов. Таня показывала модную одежду (как мечтала Зинка). Таня вручала призы победителям конкурсов… … — И приз «Лауреат первой степени» в номинации «Эстрадный вокал» конкурса «Городской соловей» присуждается Старозубову Всеволоду! Таня красиво вышагивает вслед за председателем жюри, её руки оттягивает идиотского, на её взгляд, вида статуэтка с нелепо торчащими посеребренными крылышками. Не соловей, а грач какой-то… Сева жмёт руку председателю, принимает приз из рук Тани и неотрывно смотрит ей в глаза. Её глаза накрашены синими тенями и густо-густо — чёрной тушью «Ленинградская». Веки припухли, глаза плохо открываются. «Томный, загадочный взгляд» — говорили фотографы. «Дайте таблетку от аллергии» — говорила Таня. — Спасибо, — певец улыбается своей фирменной улыбкой, целует Таню в щёку и шепчет: — Вы стали ещё красивей. Таня вспыхивает и глупо хихикает… … Блондинка — это особый шик! — Смотря какая… Кто бы мог подумать, что выбрать соведущую дурацкой лотереи будет так сложно! — Чем тебе вот эта чёрненькая не угодила? На артистку отучилась, в одной картине уже снялась. — Пусть снимается в картинах, — зам директора лениво цедит остывший чай, морщится и улыбается во все 32 зуба, — Я хочу Мерилин Монро, а не комсомолочку с косичками. Главный морщится не то он обострившейся язвы, не то от медового голоса своего заместителя. Человек старой закалки, он недолюбливал этого сделавшего головокружительную — в пределах крохотного городка — карьеру сыну американской иммигрантки и телеоператора. — Ну вот блондинка, — он почти швыряет в лицо полу-американца фотографию дородной дивчины с румянцем во всю щёку. Ричард морщится. — Колхоз «Первое мая», — заявляет он, — А это та, из рекламы обувной фабрики? — Да… С ногами такая… Королева красоты местная. — Идеально, — мурлычет Сапогов, щурясь на фотографию Тани Восьмиглазовой. — Она говорит плохо, — директор предпринимает последнюю попытку, неизвестно, для чего. Он и сам видит, что Таня хороша, — Ничего не понятно. — Красиво говорить я и сам могу, — солнечно парирует зам, не отрываясь от фото… — Добрый вечер! Вот, поздороваться заскочил. В кабинет ввинчивается краса и гордость города, элегантный и вдохновенный. — Севушка, — директор неуклюже приподнимает своё грузное тело из кресла и тянется навстречу певцу рукой и всем корпусом, — Записали уже? Старозубов кивает, пожимая руку директору, после — Ричарду. — Севка, ты ж в девушках разбираешься? — Хо-хо? — непонимающе выдавливает певец. — Глянь, какая красивей? Сева скользит взглядом по фотографиям, останавливается на знакомом лице и улыбается… … Этот запах Таня ни с чем не спутает. Особенно с «Фаренгейтом», которым неизменно обливается так и норовящий прижаться к ней Ричард. — Добрый… день… Получается плохо, просто писк колибри, но он, кажется, понял. Не мог не понять. Интересно, соловьи и колибри понимают друг друга?.. Боже, глупость какая!