Кодло

— О, Чимин, а где ты был? Чонгук пытливо смотрит на него ровно в шесть утра, лежит в постели с всколоченными волосами и почти мурлычет спросонок — нет слов. Он же говорил, что к Хосоку с ночевкой, что ждать его не раньше восьми и вообще, они точно буду пить, потому что завтра (сегодня) выходной день и зачем отказывать себе в удовольствии посидеть с другом и бутылочкой пива. Он говорил… А Чимин не перестраховался, наверное, впервые в жизни: напился крови и пошел танцевать, пропустив несколько приторных шотов. Нужно было думать… Нужно было чертовски хорошо думать и не давать себе слабин! Особенно сейчас, когда Тэхен успел натворить делов, когда подорвал все, что так кропотливо выстраивалось и уничтожил это своей вспыльчивостью. Уничтожил эгоистично, без жалости и осознанности, поддался гремучим чувствам, поддался ярко-алому… — Да так, не бери в голову, детка, — Чимин очаровательно улыбается и подходит к нему, чтобы поцеловать в теплую щеку. — Отдыхай, я к тебе после душа присоединюсь. — Нет, я первый, — Чонгук сладко потягивается и поднимается с постели, чмокнув парня в нос, когда его взгляд цепляется за белоснежнюю футболку парня, вернее за бурое пятно на ней. — Это что? Кровь? — Да… — Пак закусывает нижнюю губу, а потом давит из себя обольстительную улыбку, обнимая парня за талию притягивает к себе. — Я красавчик вампир и пришел по твою кровь… Жаль в комнате нет алтаря, мне некуда тебя возложить, мальчишка. — Что-то ты сегодня слишком игривый, Пак, — Чонгук хитро щурится, берет в руки лицо любовника и сладко целует губы. — Возложишь меня на стол, если уж так сильно хочется возложить… Но! Только после душа, — он еще раз коротко целует его в губы и быстро отстраняется, направляясь в ванную, останавливается только у самой двери. — Так откуда у тебя кровь? — Не бери в голову, носом пошла, видимо, не заметил, что остались пятна, — Чимин легко улыбается и укладывается на постель. — Ладно, беги в душ, я следом и мы возложим тебя на алтарь похоти, малыш. — Хорошо, я тогда не буду задерживаться, — Чонгук стреляет глазами и закусывает нижнюю губу, когда закрывает за собой дверь. Чимин откидывается на подушку и почти обреченно смеется. Да уж, чуть не попался… Нет, вряд ли Чонгук бы догадался, что он змей, но относился бы с еще большим подозрением. Было бы очень плохо, если бы он начал следить за ним снова, второй раз его бы спасти не получилось. Не получилось бы отобрать кролика у королевской кобры, а если бы и получилось, то Урсула бы точно его в живых не оставила, убила бы сама, выпила и, скорее всего, сожгла бы где-то глубоко в лесу, а потом прикопала останки. Змеи такого не прощают… Змеи не прощают слежки и людей, которые влезают в их жизни. Вынюхивают-вынюхивают, как жалкие крысы. Корм, который не следует даже считать, просто очередное мясо, одно из многих. Кусок, который пока еще может разговаривать и который стоит уничтожить, как только он лишний раз откроет рот. Чимин не хочет терять Чонгука. Не хочет остаться без этого зайки и лишить себя его сладкой кожи и теплого дыхания, которое уже успело отпечататься на его ключицах настоящим клеймом, загореться там и зажечь самого Пака. Чимин уже привык к Чонгуку, к его силе и крупным рукам, к его запаху кожи с легкой сигаретной отдушке на рукавах кофт. Чимин привык целовать его губы, привык прижиматься к нему ночью и перебирать его отросшие темные волосы тоже уже привык. Чонгук для него что-то с чем-то… Непонятный человек с непонятной аурой, первый и единственный в своем роде, который способен сопротивляться, способен выдерживать взгляд и даже немного хитрить ради своей выгоды. Чонгук для него потаенная книга с глубоким смыслом, ларец с двойным дном и лицо под кружевной маской. Чимин хочет увидеть его настоящего, сорвать маску и наконец коснуться фарфора кожи, провести пальцами и целовать, целовать, целовать… Потому что обожать актера он уже устал, хоть до сих пор восхищается его мастерством и многочисленными масками, бросает цветы под ноги и готов вечно аплодировать его таланту, Чонгука хочется настоящим. Без притворства и лжи. Телефон вибрирует сбоку на тумбочке и Чимин легко подхватывает его, впиваясь взглядом в одно лишь сообщение на экране. Хваса «Почему ты так рано ушел? Я уже скучаю по твоим губам» 06:15 — Вот же сученыш… Чимин шипит, понимая, что вчера младший развлекался с девчонкой, злость затопляет его, укрывает с головой и он почти рычит от раздражения. Какая же нелепая случайность выдала его, какая же глупость разбила его железобетонное алиби. Чимину кажется, что его глаза наливаются огнем, сверкают острым янтарным и очень уж ему хочется просто сейчас вытащить Чонгука из душа и трахать до того момента, пока он свое имя не забудет. Пока из головы все любовники и любовницы не испарятся. Впрочем, зачем отказывать себе в удовольствии? Острая ухмылка режет его губы, он почти силой давит в себе пылающую ярость и ревность, поднимается с постели и наспех раздевается. Чонгук сам подписался на это, сам решился на измену, зная, что Чимина это выбесит. Зная, что Чимин его за это накажет. Пак смело идет в ванную и залезает в кабинку к распаренному Чонгуку, обнимает его за талию и легко прикусывает кожу на шее, чувствуя его судорожный вдох. — Я просто очень хочу тебя поцеловать. — Так чего ты ждешь? — Чон разворачивается в чужих объятиях и сам впивается в полные губы любовника, чувствуя как его ладони грубо сжимают его бока.

***

— Тэхён, не смей! Урсула вскрикивает, подрываясь с места, чешуя проступает на ее коже и, кажется, она в любой момент готова защищаться. Кажется, ее присутствие здесь и вовсе бессмысленно… Тэхён не приходит в себя, а еще больше поглощается змеем, тонет в своем зверином и питает только его, хоть чешуя и спадает постепенно с его тела. Тэхён превращается в осмысленное чудовище: он не сходит с ума, способен контролировать себя, если хочет, но проявляет животную авторитарность рядом с ней. Если по-хорошему она не понимает. Парень же только выжидающе смотрит на нее, изучает взглядом, особенно задерживаясь на округлых бедрах в черных брюках и груди, которую слишком уж скрывает белоснежная рубашка. Тэхён облизывает губы. Урсулу хочется без одежды, шипения и ее нравоучений. Урсулу хочется в объятиях, хочется пошло целовать и прижимать к себе, оглаживая сочные изгибы тела. У него от одной мысли, от одной неосторожной фантазии пересыхает во рту, сердце стучит гулко, а кровь жаром струится в сосудах. Тэхён хочет разделить этот жар с Урсулой, хочет слизывать огонь с ее кожи и упиваться возбуждением, как самой сладкой кровью. Он хочет ее. Она — его полностью. И он готов за нее бороться теперь так. Зверем она его не отталкивает, она его зверя признает и позволяет пить кровь с белоснежных запястий. Шею только до сих пор не открывает. — Ты и так далеко заходишь! — она колко смотрит на него, когти удлинняются на ее изнеженных пальцах, а белоснежные клыки очень контрастируют с ярко-алой помадой. Тэхён гулко шипит, смотрит на нее хмуро и думает только о том, что этому бастиону уже пора сдаваться. Пора завязывать со своей непреступностью, если ее ни милые, ни настырные ухаживания не устроили. Если и «нет» ее переплетается с расплывчатым «да», когда она позволяла быть рядом, когда не прогоняла, когда он накидывали ей на плечи свой пиджак и когда согревал ее ладони в своих. Тэхён устал от этих хождений вокруг да около, устал быть тряпкой под ее ногами, устал быть ничтожеством в ее жизни. А сейчас змей управляет его телом, змей шипит и показывает ядовитые острые клыки. Сейчас змей в нем главный, движимый инстинктами, оставляет всю его мягкость глубоко внутри, оставляет нежность. Одна лишь похоть горит в нем теперь, жадность до возлюбленной, которая с детской наивностью и бесконечным упорством продолжает возводить вокруг себя картонные стены. Стоит только бросить спичку… — Еще раз выкинешь что-нибудь подобное… Ай! Тэхён хватает ее за запястье, сжимая своей ладонью, тянет к себе в захват крепких рук и впивается в ее губы поцелуем. Второй насильный. Когда-нибудь они доживут до первого обоюдного. Тэхён игнорирует ее укусы, игнорирует ладони, которые пытаются его оттолкнуть и усаживается на стул с девушкой на руках. Она скулит и трепыхается, как дикая птица в капкане челюсти, пытается выбраться, но, к ее сожалению, учтивый Тэхён змея практически не контролирует. Разорвать поцелуй удается лишь когда парень тянется к воротнику ее рубашки, намереваясь оголить себе желанное тело. Урсула бьет его в лоб своим, хоть и пытается игнорировать звон в ушах и неслабую боль. — Тэхён! — никакого эффекта. Что же есть еще один способ… — Ты меня пугаешь! Пожалуйста, отпусти меня, мне страшно… — Ты всегда была такой наивной, милая? — парень забавно фыркает, но останавливается, в глаза не смотрит специально. — Тэ, прошу, — она укладывает ладонь на его шею, надеясь, что он поднимет взгляд, но бестолку. Из двух зол нужно выбрать меньшее, — не напирай… Я тебе не дворовая девка! — Да, ты моя строптивая принцесса, которую я слишком сильно люблю, — Тэхён целует ее в плечо и мягко прикусывает через легкую ткань, а потом тянется к ее уху и шепчет так тепло и прямо, что у Урсулы взгляд плывет, а рассудок тонет в ядовитом тумане. — Я бы уложил тебя на шелковые простыни, целовал бы твои мягкие губы… Только представь: прохладный шелк на своей обнаженной коже, как он будет окутывать тебя, как ты будешь тонуть в нем, пока я буду ласкать твое жаркое тело, — Тэхён расстегивает первую пуговицу. — Ты так тяжело дышишь сейчас… Не сдерживайся, милая, я хочу слышать тебя. Каждый твой стон и каждое твое слово для меня мед, хоть иногда они на редкость ядовитые, — вторая пуговица. — Моя нежная, тебе бы понравилось, когда я прикоснулся к твоей груди. Ты уже дрожишь на моих коленях, внизу ты уже наверняка мокрая, я бы хотел коснуться тебя пальцами, — третья пуговица. — Или ты предпочитаешь язык? — четвертая. Урсула всхлипытывает, зажмуривая глаза, ладонями сжимает его плечи и выгибается навстречу, когда чувствует чужие губы на своих ключицах. Ей жарко. Огонь приливает к щекам, пот проступает на висках и действительно очень хочется раздеться, снять все перед парнем и самой лечь в его постель. Почувствовать в реальности то, что горит в голове яркой картинкой и томной фантазией. Кончиками пальцев Тэхён ведет по кружевной кайме белоснежного бюстгальтера, чувствуя, как неровно вздымается грудь, как Урсула дрожит и инстинктивно немного сводит бедра. Второй рукой он поглаживает ее талию, а потом опускается на аппетитные округлые ягодицы, сжимая ладонью и наслаждаясь глухим стоном. — Какая ты чувствительная… Пряталась от меня за столькими замками. Я тебя не обижу, не хочу и никогда не хотел обидеть. Только ласкать и целовать, ты бы только знала насколько прекрасна в моих глазах, насколько сильно я люблю тебя, твой голос, даже запах твоего шампуня не дает мне покоя! — парень легко целует ее за ухом. — Только представь, как я буду касаться губами твоих половых губ, как буду целовать твой клитор и касаться его языком. Твои бедра мелко дрожат в моих ладонях уже, что было бы в жизни? Как бы ты реагировала? Может, ты хочешь несколько засосов на них, или оставить кожу чистой? Тэхён сжимает упругую грудь в своей ладони и срывает томный стон с ее губ, смакует его, наслаждается ним. — Представь, как я буду входить в тебя… Я буду держать тебя за руки, целовать твои сладкие губы, хочешь закинуть свои ноги мне на талию? Я бы входил глубже и глубже… Урсула скулит и хнычет. Фантазия и гипноз рисуют яркие картинки, которые она сама не в силах контролировать, не в силах прекратить это безумие. Она могла справиться с Тэхёном, Аспид же сам ее подчиняет. Покоряет, играясь на инстинктах, пользуется уязвимостью к звуковому гипнозу и, кажется, просто хочет свести с ума в отместку за все то, что она с ним творила. В отместку за ее безразличие он просто пользуется ее телом, касается его, кусает, пьет кровь и пускает ей под кожу свой яд, будто действительно змеиные заигрывания. Будто ядовитый монстроид все еще способен на любовь.

***

— И ты понимаешь, он такой типа: «Ну я даже не знаю, что ей надо, но схожу, потому что… э… ну э…»! Сука ебливая… — Чимин опускает голову и зарывается пальцами в и без того всколоченные волосы. Юнги же, сидя перед ним, только закатывает глаза и фыркает. Серьезно? А разве это не было очевидно с самого начала? Разве с самого начала он даже не подозревал, что Чонгук с ним спит только ради того, чтобы Чимин оставил его в покое? Чтобы не укладывал в свою постель насильно гипнозом? Разве хоть на секунду между ними были отношения любовней, чем отношения хищника и жертвы? Юнги смотрит на Чимина с легким пренебрежением и брезгливостью, морщит нос и пытается всеми силами игнорировать звуки в переполненном кафетерии — и без того голова болит. Болит от Тэхёна, от Урсулы, от неопределенности и повисшего над их головами то ли наказания, то ли просто осуждения за неоправданное доверие. Еще и Чимин со своим Чонгуком… Будто не осознает ни на секунду, что у них есть проблемы поважнее, чем кусок мяса. Будто даже задуматься не может, что нужно ставить во главу, а что просто воспринимать, как данность. Чимин заигрался в обиженного ребенка, заигрался в несчастного влюбленного и заигрался с Чонгуком. Чону пора бы уже сдохнуть, порадовать их змеиное кодло мясом и кровью, а не водить Пака за нос, стрелять глазками и трахаться с посторонними, прикрываясь посиделками с Хосоком. Чону пора бы уже сдохнуть и, если сам Чимин не разберется с этим досадным упущением, то Юнги, так уж и быть, согласен ему помочь. — А что ты хотел? — Мин отпивает немного кофе из бумажного стаканчика. — Ты же с первого дня его насилуешь в добровольно-принудительной форме, ты серьезно думал, что он влюбится в тебя и будет хранить верность, как барышня из рыцарского романа? — Я… — Кончай его, — Юнги лениво фыркает и ухмыляется, когда видит неподдельный шок в глазах Пака — мальчишка. — Поиграл в любовь и все, хватит, ты и так затянул… — Я не хочу! — Чимин уверенно смотрит на парня и шумно сглатывает. — Ты не понимаешь, хен… Мне кажется, я действительно люблю его. Знаешь, он такой милый, такой теплый, я уже не могу уснуть без него, он так трогательно ко мне прижимается… — Ну, видимо, не только к тебе, а еще и к той девчонке, с которой он коротает ночи. Пак Чимин, что за приступы? Ты ведь уже взрослый мальчик и должен понимать, что никакой любви не существует, — Юнги кривит губы в усмешке. — Он — еда, очнись! Ты не можешь любить кусок мяса, как бы ты не пытался это себе внушить. — А как же Хосок? Или он тоже кусок мяса? — Чимин почти рычит от злости. — Может, сначала его сожрем? — Я его не люблю! — Пока ты делишь всех по принципу «можно сожрать или лучше не стоит», ты никого и не полюбишь! — Подружки, обсуждайте своих мальчиков тише, — Урсула морщит нос, когда садится между ними и ставит на стол стакан горячего шоколада. Из-под рукава платья виднеется синяк на запястье, она быстро прикрывает его, но Юнги хватает ее за руку и подносит к глазам. — Он нормально себя ведет? — Мин впивается в нее острым взглядом заставляя немного опустить голову. — Более-менее, — срывается шепотом с губ. — Но ничего такого, правда, тебе не стоит беспокоиться… — Я и не беспокоюсь, — холодно отрезает Юнги, а потом ухмыляется так мерзко, что Лайтимор только губы поджимает. — Не мне же коротать дни в спецшколе Кванджу. — Юнги, мы уже говорили об этом, — Урсула хмуро смотрит на парня. — У меня есть обязанности, я не могу бросить все так просто, не в моих силах даже отказаться. Если я выдам о спецшколе, то они же меня саму уничтожат. — Да уж… Наворотил наш Тэ, — Чимин подпирает голову ладонью и шумно выдыхает. — Страшно подумать, что будет, когда все это вылезет. — Что будет? — Урсула фыркает и усмехается. — Даунфорд расформируют и будет очень хорошо, если Верховная Палата не приговорит нас всех к смертной казни за неподчинение законам и проявление сущности на людях без особой необходимости. Хотя есть надежда, что нас запрут сами люди в дурку… В кафетерий влетает заплаканная и напуганная девчонка, выискивая кого-то взглядом, а потом бежит к одному из столиков. Змеи настороженно прислушиваются, последнее время такие вот появления не значат абсолютно ничего хорошего. Последнее время такие появления — гарант очередной проблемы, которые уже и так обсели их с ног до головы. — Хиёри, срочно беги в медпункт и звони родителям Хвасы, ее нашли с проломленной головой в парке. Японка заходится в рыданиях, подрываясь с насиженного места, когда у Чимина внутри взрывается настоящий вулкан из горячей злобы и неконтролируемой ярости. Как же он сглупил…