«Очередная смерть в закрытой школе Даунфорд. Подростка разорвали дикие звери». «Даунфорд снова плачет: две девушки повесились в своей комнате». «В Даунфорде парень выбросился из окна уже на следующий день после прибытия». «Даунфорд: закончить и выжить».
Чонгук шумно выдыхает и вымучено стонет, откладывая телефон в сторону. Все это он уже читал, все это он уже видел и все это не внушает ему доверия ни на секунду. О Даунфорде ходят нелестные слухи даже в его круге конченных отморозков, никто не стремится попасть сюда, никто не стремится рассказывать почему и даже Джин только отмахивался от него, мол, местечко вредное, ноль из десяти. Тяжело сказать что именно они знают об этой школе и знают ли вообще хоть что-то правдивое. Возможно, не лучшие слухи, точно такие же статьи и пересказы от других, которым все же не повезло сюда попасть и ощутить на себе гнетущую атмосферу и чужой гипноз. Даунфорд разрушает. Чонгук успел убедиться в этом и на личном опыте, успел принять это на личном опыте, когда лишь редкие вещи можно окрестить понятием «нормально». Ненормально! Неадекватно и вообще за гранью понимания и здравого смысла. Юнги, который лупит его в подвале по приказу Урсулы Лайтимор, Хваса, которая предупреждает его о Чимине и сам Чимин, который может менять цвет глаз и — внезапно! — цвет рта. И не нужно говорить о конфетах, он не настолько невнимательный, чтобы пропустить черную пасть и язык. Чонгук снова подхватывает телефон и открывает страницу поисковика, печатая: «Даунфорд изменение цвета рта». — Чон Чонгук, ты превратился в Беллу Свон, — он почти истерично смеется и даже удивляется, когда все же видит несколько ответов на новостных сайтах сомнительного качества. Впрочем, выбирать ему все равно не приходится. Чонгук выбирает первый сайт и даже успевает фыркнуть, прежде, чем начать чтение.«Даунфорд: Школа монстров»
«Ага, фантастические твари теперь обитают в Даунфорде». История долгая и во многом размытая, расплывчатое начало и такой же унылый, расплывчатый конец, но это интервью бывшего ученика, который видел людей-змей и сумел в свое время переубедить родителей перевести его в другую школу до «самого страшного». Скорее всего, на нем тоже практиковали гипноз, но зашли дальше. Возможно, это просто здесь такие «пранки» у местных (да, доведение до самоубийств и дурки — очень весело). Чонгук недовольно цокает языком и закатывает глаза, хотя что еще можно ждать от желтых газетенок, пусть и в электронном виде. Громкие заголовки и ерунда под ними такая, что и при всем желании и недалекости поверить сложно. Люди-змеи… Люди-идиоты — вот единственная мысль, которая возникает, когда читаешь бредятину подобного рода. Чешуя на теле, удлинняющиеся клыки и когти, кровопийцы, на солнце, жаль только, не блестят. Чонгук раздраженно закрывает вкладку и жмет на ссылку второго, и последнего, сайта из поиска.«Подземелья Даунфорда»
Ну эта статья хотя бы не похожа на пересказ человека под ЛСД. Чонгук пролистывает вступление с душещипательной историей, закатывает глаза после упоминания людей-змей, но сдерживает в себе едкую остроту. «Они пьют кровь, потому что голоден зверь, а не они… Хорошо если по чуть-чуть и каждый из своего». «Очевидно, чтобы не заиметь стоматит». «Нет смысла жаловаться. Все всё знают, включая дирекцию и местных чиновников. Да и что ты скажешь? Что твой сосед парализует тебя и пьет кровь?» «Ну… Чимин крови не пьет, Чимин пьет вино, а за бутылкой виски может идти двадцать километров в одну сторону. Ну и да, конечно это — заговор, как же без него». «Я жил с таким… У него появлялась чешуя, язык становился змеиным и иногда он шипел. Он не боялся показываться, потому что в это мало кто поверит в любом случае». «В это никто не поверит». «Они контролируют каждого, хоть этого и не видно… Они всегда все знают и обо всех, но держатся в стороне. Это сложно объяснить, но они знают все твои болевые точки уже до знакомства с тобой». «То есть где-то существует человек, которого не испугает угроза остаться без зубов»? — Чонгук иронично усмехается своим мыслям и продолжает чтение. «У них глаза меняют цвет, когда они злятся или парализуют тебя». «Ну… Возможно и так. Пусть будет паралич». «У них плохая аура. Не советую смотреть им в глаза и вслушиваться в речь». — Белла, твой Эдвард оказался гипнотизером, — Чонгук только качает головой, закрывая все вкладки в браузере и засовывает телефон в карман черной толстовки. Он поднимается с кровати и сладко потягивается. У него сегодня нет первого урока, в отличие от Чимина, поэтому он мог насладиться своим одиночеством в полной мере, пусть и длилось оно недолго. Все-таки последнее время от Пака хочется отдохнуть: он нервный, резковатый, не хочет подбирать слова и, кажется, вообще не думает о том, что делает. Он внезапно погрузился в свои мысли и переживания, словно отгородился от мира, стал задумчивым. И не то чтобы это пугало. Просто вопросов больше появляется, чем ответов. В чем такая резкость? Что его настолько сильно беспокоит? Чонгук тяжело вздыхает, и подхватив рюкзак, выходит из комнаты, закрывая ее на ключ. В любом случае, это — не его проблемы, а Чимин достаточно взрослый мальчик, чтобы самостоятельно с ними разобраться, чтобы не вовлекать его в них и, наверное, даже правильно, что бушуют они у него внутри. Близкими ведь они все равно так и не стали… Парень заходит в класс английского языка и здоровается с Урсулой, которая перед уроком усиленно рисует схемы цветными маркерами. Сегодня есть Тэхён, с пестрым платком вокруг шеи, непривычно молчалив и задумчив, хотя обычно у него как раз начинаются прелюдия и попытки позаигрывать с секси-училкой. Они, конечно, терпят крах, но перед этим их терпят окружающие. Чонгук садится за свою парту и достает толстый блокнот в плотной черной обложке. Чимина пока еще нет, но он может быть в библиотеке после урока, или курит за корпусом, или… Пак заходит в класс и вяло мычит приветствие, в руках он держит подставку с тремя стаканчиками кофе, отдает один Тэхёну, легко сжав его плечо в знак своеобразной поддержки, и один ставит перед ним. — Решил меня побаловать? — Чонгук легко берет его за руку и хитренько ухмыляется, заглядывая в темные глаза соседа. — Я сегодня всех балую, — Чимин шумно выдыхает, но наклоняется ниже к его уху, — но тебя особенно, дорогой. — Кинул мне лишнюю порцию сахара? — И молока, дорогой. Пак улыбается и легко отстраняется от него, возвращаясь на свое место, ставит на парту подставку с оставшимся стаканчиком и достает тетрадь и словарь. Что-то он сегодня добренький… Может, это, конечно, Тэхён на него так хорошо влияет, но все равно приятно. Чонгук берет стакан и отпивает немного приторного мокко, даже немного кривится от вкуса. Все же Чимин переборщил со сладостью… Урок проходит относительно спокойно. Чонгук даже удивляется способности Тэхёна держать в себе всю свою любовь и обожание, хотя, быть может, у него что-то с горлом и он просто не может выплеснуть все накопленное в словесной форме. Урсула тоже вполне спокойна и даже холодна, говорит равномерно и, кажется, молчание Кима доставляет ей настолько сильное удовольствие, что она даже оставляет их без домашнего задания. А еще говорят, что женщины любят ушами… Чонгук ухмыляется своим мыслям, когда закидывает в рюкзак блокнот и ручку, Чимин тоже быстро собирается и подходит к нему, чтобы уже вместе идти в кафетерий. Тэхён же так и сидит на месте, рассматривая девушку, скорее всего, ждет когда все уйдут и только молча отдает Чимину свой пустой стаканчик. Впрочем, Пак тащит Чонгука из класса почти на буксире, улыбается почти не натянуто и на Тэхёна почти не смотрит. Что они задумали? Когда они остаются вдвоем, Тэхён уже поднимается с места и по обыкновению идет ближе к Урсуле, подходит почти вплотную и берет за запястье, чтобы поцеловать. — Прости, — вот так легко и, кажется, совсем не искренне, слетает с его губ и тут же растворяется в воздухе, будто и не не было его… Будто ни вины его нет, ни слова этого ублюдочного… — Тэ… — Ты же знаешь, что я люблю тебя… Правда люблю, — он смолкает, опуская голову. — Просто это сложно контролировать, я… это сильнее меня, оно поглощает и… Я не мог ничего поделать. Я люблю тебя, ты привлекательная, очень привлекательная, а еще моего вида и… — Тэхён, это — лишнее, — Урсула вытаскивает свою руку из его ладони и, на всякий случай, берет в охапку тонкие папки. — Мы забудем. Оба. Всё, на этом точка, больше эту тему мы подниманить никак не будем… — Урсула, пожалуйста… — О, Ким Тэ! — Юнги заглядывает в класс с чуть маниакальной улыбкой. Он заходит привычно вальяжно и стает сбоку от Урсулы, смотрит пронзительно и, судя по взгляду, чудом сдерживается, чтобы его не ударить, чтобы не перегрызть глотку в ту же секунду. Он его предупреждал. Объяснил довольно доходчиво почему не стоит лезть к Лайтимор, сохранять дистанцию и даже не говорить без особой надобности. И сейчас Тэхён стоит к ней слишком близко, до этого поцеловал руку и говорил о любви так, как Юнги говорить ему запретил. Потому что, в его понимании, это — не любовь, не высокие чувства, а нечто иное, животное и низкое, которое заставляло его раздевать девушку мечты, касаться откровеннее дозволного и целовать так, как он целовать не имел права. Мин буравит его тяжелым взглядом, будто способен им убить, прожигает до самых костей и даже приятно удивляется, когда Ким взгляда не отводит, выдерживает и стойко сносит подавляющую ауру. Хоть какое-то хорошее качество приобрел. — Мне кажется, я запретил тебе общаться с Урсулой. Тэхён шумно выдыхает в надежде использовать эти несколько мгновений на мобилизацию всех своих сил и формирование достойных ответов для своего хена. — Ты не можешь мне запретить… — Могу, — Юнги склоняет голову на бок. — С чего ты взял, что не могу? Тэхён, у тебя нет чести, если ты… — Может мы сами разберемся?! Ким рычит и сжимает руки в кулаки, сдерживаясь, хоть и очень хочется прогнать старшего и объясниться с Урсулой наконец-то. Впрочем, еще одна выходка и объясняться придется с каждым, включая родителей, дирекцию и — не приведи к ужасу! — Верховной Палатой. Уж они точно не погладят его по голове за то, что гипнотизировал девушку из знатного рода, за то, что почти поглумился над ней. Над ее чувствами. — Нет, не разберетесь. Я не оставлю тебя наедине с Урсулой, выродок, как бы ты не горел желанием сейчас снова продемонстрировать все свои скрытые таланты, — Юнги легко ухмыляется и берет девушку под локоть, чтобы привести в чувство. — Мисс Лайтимор, вам не стоит расстраиваться и находиться в компании мужчины, у которого отторжение понятия чести. Юнги уводит Урсулу и настоящим ударом становится то, что она даже не оборачивается. Ни на секунду. Тэхён поправляет пальцем платок на шее и идет к своему столу, чтобы забрать вещи. Его чешуя все еще не сошла с шеи и плеч, она все еще на нем, как и токсин, который не вывелся с кровотока, который продолжает отравлять его тело, его сознание и его собственную жизнь. Змей иногда берет его под контроль, вселяется в него проклятым духом и, наверное, Юнги со своей стороны прав, когда защищает Урсулу, когда, уводит ее и не позволяет им оставаться наедине. Когда сам Тэхён не уверен в себе ни на один процент. Тяжелый выдох срывается с его губ, когда он берет кожаный портфель и идет на выход, не желая находиться в обществе других учеников, которые дружно заходят в класс. Остается только надеяться, что эта напасть скоро пройдет.***
Да, вы можете называть его дураком. Впрочем, кем угодно. Если бы его настолько сильно волновало чужое мнение и чужое отношение, то он бы вскрылся еще в лет двенадцать, когда они сделали в доме ремонт и поставили шикарную ванну с золотыми ножками на пол из белого мрамора в комнате с панорамными окнами. Он бы лежал в объятиях персикового заката (или рассвета), утопал бы в побагровевшей воде на контрасте с белым мрамором. В конце концов, фотографии были бы отменными! Хотя не в этом дело. Дело в том, что его не особо волнуют некоторые аспекты его жизни и он искренне не понимает почему они волнуют других. Ну в самом деле? Почему он должен строить козни? Почему должен демонстрировать интерес, когда на этот интерес постоянно плюют? Почему он вообще не может вести двойную игру? И что мешает выдать приз за проигрыш? Его игрища — что хочет, то и творит. Хосок аккуратно подводит нижнее веко коричневым карандашом, чтобы в глаза сильно не бросалось, наносит немного шимера для тела на скулы и ключицы, сладковатый «как-эту-дрянь-вообще-продают» оттеночный бальзам на губы и накидывает легкую серую спортивную кофту на замке на голое тело, будто невзначай. И да, будет слишком обидно, если это все окажется пустой тратой его времени и если Юнги еще не созрел для «извини». Да он себя сегодня готовил с самого утра и за неявку сам обеспечит Мину анальную кару без права на подготовку! Чон фыркает своим мыслям и прячет карандаш в ящик под ватными дисками. Ничто не должно выдать того, что он ждал, когда же Юнги придет и очень хорошо попросит прощения. Настолько хорошо, чтобы он кричал от оргазма. В дверь стучат, отвлекая его от мыслей и своих коварных замыслов. Хосок ухмыляется, но снова корчит безразличие, когда открывает. Юнги на его пороге, с двумя пакетами и взглядом, кажется, ни на грамм теплее. — Хосок… — Юнги, — Чон не может сдержать себя и полагает, что его обиженному образу это вполне подходит (хотя возможно Мин так не думает). — Хосок, — парень говорит тверже, — я пришел извиниться за свое поведение и готов выслушать все твои претензии, но за закрытой дверью. — А чего я должен тебя пускать в свою комнату? — У меня есть кое-что для твоего гнева, — Юнги протягивает ему пакеты и просто ждет пока парень любопытно заглядывает в них, а потом и отходит, пропуская его внутрь. Ну конечно, бутылка сакэ и несколько сетов из доставки суши способны заглушить почти любое укушенное самолюбие. Даже не интересно! Но Юнги сдерживается и даже не фыркает, заходит в комнату любовника, отмечая почти идеальный порядок и явно созданную атмосферу с ужасным сладковатым запахом клубничного лубриканта. Впрочем, что ему мешает немного подыграть и сделать вид, что он ничего не понял и готов вымалывать прощение в любой позе, которая понравится Хосоку? — Я слушаю, — и складывает руки на груди, будто еще и сам себя пытается удержать, чтобы не наброситься. — Хоби, дорогой, прости меня, пожалуйста, я очень плохо себя повел и я обещаю, что больше никогда не буду срываться на тебе из-за своих проблем, — Юнги трет переносицу, чтобы придать себе большей серьезности и опускает голову, чтобы, в случае чего, его усмешку не было видно. — Что думаешь? Сможешь меня простить? — Но ты понимаешь, что мне такое не нравится, — Хосок шумно выдыхает и опускает руки, — мне было очень неприятно и больно… — Я понимаю, дорогой… Юнги подходит к нему и обнимает за талию, целует в шею и легко прикусывает пульсирующую жилку. Хосок не сопротивляется совсем, прижимается только ближе, укладывая ладони на плечи и совсем легко сжимает. — Не хочешь сменить позу? — Мин совсем легко подталкивает любовника к кровати и даже удивляется, когда Хосок легко поддается сам укладывается на мягком покрывале. — Нет, давай на колени. Чон недовольно хнычет, но никак не комментирует, чтобы случайной фразой не выдать, что он готовился к извинениями уж очень основательно. Он покладисто переворачивается на живот и становится на колени, уложив голову на согнутые руки. Может, потом Юнги все же решится его помучать изощренной позой. Мин немного опускает его спортивные штаны вместе с бельем, оглаживает крепкие округлые ягодицы ладонями и совсем легко шлепает, чтобы грубо сжать. Хосок шумно выдыхает и прикрывает глаза, но гулко стонет, когда чувствует, как его ануса касаются мокрые прохладные пальцы. Охлаждающий лубрикант… Это что-то новое. — Я вижу, кто-то развлекался сегодня, — Юнги ухмыляется, когда чувствует как легко его пальцы входят в Чона, как тугие стенки ануса мягко обволакивают их, позволяя двигаться, позволяя разводить их на манер ножниц, не опасаясь навредить. — Вернее, грустил, — Хосок закусывает нижнюю губу, но головы не поднимает, чувствуя, как напряется низ живота, как от возбуждения легко подтягиваются мышцы. — Ничего, сейчас разгоним твою скуку. Юнги добавляет третий палец и чуть резковато сгибает их, от чего тело Чона пробивает крупная дрожь и он почти заваливается на бок. Это — горячо. Легкий контраст температур, контраст настроений и движений, закономерность которых вряд ли получится отследить. У Юнги в голове пляшут адские черти, клубятся змеи и шипят-шипят-шипят, заставляют его тонуть в своем шипении, в гипнотичном трансе и яде похоти, которым он, кажется, насквозь пронизан. Когда на первый взгляд и не скажешь, но всегда почувствуешь с первого касания, с первой искры, с первого поцелуя, который никогда и ничего не значит для любовников. Но начал слишком много значит лично для них двоих… Хосок приоткрывает губы, чувствуя, как рот наполняется слюною, как она накапливается, как пачкает губы и заставляет его шумно сглатывать почти от каждого движения Юнги внутри него. От того, как головка твердого члена так неудачно трется от ткань спортивной кофты и изредка касается металлического замка. Хосок приоткрывает губы и, кажется, даже перестает дышать, когда пальцы старшего выскальзывает из него, а он сам рвет обертку и раскатывает презерватив по члену. Юнги входит в него одним толчком. Просто заполняет так, что дрожат коленки и ноги грозятся разъехаться. Хосок протяжно стонет, поддаваясь ближе, насаживается и сам, прогибаясь в спине. Но больше Юнги не спешит. Медленные, тягучие толчки и ладони, которые держат его ягодицы, которые не позволяют ему задать собственный ритм. Он его мучит… Что же, в своем праве и наверное так даже лучше. Так даже приятнее. Хосок вгрызается зубами в рукав спортивной кофты и сильно зажмуривается, всхлипывает только от каждого поступательного движения, от аккуратности, которая способна свести с ума в постели. Когда только вдвоем, когда жарко и когда возбуждение захлестывает с головою, заставляет их ложиться в одну кровать и тонуть в руках друг друга, в ласках друг друга. Юнги входит в него с каждым разом глубже, поглаживает оливковые подтянутые бока, а потом и вовсе задирает кофту, обнажая ровную спину. Медленно он наклоняется ниже, опираясь одной ладонью в постель, целует шею Хосока и языком проводит по линии роста волос, вызывая в его теле такие мурашки, что, кажется, и его самого захлестывает. Второй рукой Мин мягко поглаживает живот парня, чувствуя, как напрягаются под его ласками крепкие мышцы, как сам Хосок легко сжимается от прикосновений к воспаленной коже. От того, как чужая ладонь обхватывает его член и легко сжимает прежде, чем начать надрачивать. — Юнги, — Хосок шумно выдыхает жаркий воздух, чувствуя, как он тяжестью оседает на влажных губах, стонет от каждого толчка и движения, чувствуя, что совсем скоро растает. Это — не как обычно. Не спонтанный взрыв, не дикое желание, когда они просто целовали, когда грубо сжимали кожу и когда оставляли собственнические засосы яркими пятнами. Они были любовниками, без лишних замашек и чувств, они трахались только от большой любви к сексу, но никак не друг к другу. Они ложились в одну постель никем, пока в один момент не связали себя незаметно… Пока в один момент между ними не повисла статусом нежность, превращая их во что-то большее, чем просто партнеров… Юнги трахает его медленно, в мучительном ритме, надрачивает его член в такт и заставляет его только крупно дрожать и совсем глухо постанывать, всхлипывать на грани с тем, чтобы не разрыдаться в одну секунду, чтобы не молить в бреду о большем. — Юнги… Тягучим медом на выдохе после очередного толчка, когда только одно лишь имя горит перед глазами, когда это имя и становится его молитвой. — Переверни… Хочу тебя поцеловать… — Сейчас, дорогой. Юнги выходит из него и Хосок кончает ему прямо в ладонь, скулит и зажмуривается сильно. Это — почти позор. Обидно, что так быстро и Мин наверняка не откажет себе в остроте, не откажет себе в гнусном комментарии, хотя на самом деле отказывает. Целует загривок и немного привстает, позволяя ему перевернуться на спину. — Есть рядом какие-то салфетки? — Юнги целует его скулу. — В тумбочке. Верхний ящик. Хосок поворачивает голову, наблюдая за тем, как любовник достает пачку сухих салфеток и вытаскивает несколько, чтобы вытереть ладонь. Серце гулко стучит в груди, отдается куда-то в уши. Хосок ладонями забирается под черную футболку Юнги и оглаживает подтянутое тело, опускается ниже, цепляясь за выпирающие тазовые косточки, а потом цепляет презерватив и стаскивает с члена. — Хоби… — Помолчи. Хосок шумно сглатывает, обхватывая ладонью чужую плоть, легко надрачивает, касаясь темной головки пальцами и скоро Юнги и сам кончает с рваным выдохом на губах. Его плечи слабо дрожат, он руками упирается в матрац и держится, чтобы не завалиться на парня, но охотно поддается ладони, которая укладывается на его шею и притягивает ближе для поцелуя.