Из плодов манцинеллы

      — Капитан! — стук в дверь раздражает.       Мирон делает ход.       — Что? — рявкает он.       В каюту засовывается голова боцмана. Широкоплечий крепкий молодой человек с тёмными каштановыми волосами. На вид он почти всегда опрятный, хотя чистоплотностью не отличается.       — Шах! — горячо говорит Слава. Его глаза блестят почти алчным азартом. Хотя, даже он в его глазах смотрится невинно.       Мирон смотрит на шахматную доску и поджимает губы. Делает ход.       — Там, это, капитан, драка. Люди хотят знать, куда мы плывём, это-с…       — Вечером, — отрезает Мирон. — Мат, — говорит он Славе. Тот дуется, складывает на груди руки и уязвлённо смотрит в угол каюты.       — Ты опять меня выиграл! — недоумённо восклицает он. Дверь закрывается. Мирон улыбается. — Что ты скажешь своим? Куда мы держим путь?       — На Золотые острова, — равнодушно кидает Мирон.       — Золотые острова? — удивляется Слава. — Не уж-то ты действительно думаешь там что-нибудь нарыть? По мне это всё сказки.       — Ты не знаешь всех морских легенд, Слава, — почти мягко говорит Мирон, но со свойственной его голосу настойчивостью, которую можно принять за грубость. Но это не она. — Про Золотые острова ходит много слухов, которым доверится только больной. Но есть среди них и несколько правдивых. Мне нужен только ядовитый кубок. У меня на него заказ. К тому же недавно прошёл разговор про сундук золота Авдория Третьего. Будто бы он закопан там. Это, безусловно, враньё, зато на него могут слететься особо безмозглые индивиды. Моим людям нужна бойня, последняя была почти два месяца назад.       — Ядовитый кубок, — задумчиво говорит Слава, опираясь подбородком себе на ладонь и стуча пальцами по своим губам. — Зачем нужен кубок, в котором любая вода становится ядовитой?       — Какой же ты наивный мальчик, Слава, — вздыхает Мирон с нежностью. Встаёт с места и подходит к нему вплотную, гладит по голове. — Например, чтобы отравить императора. Или даже меня. Любого человека.       — Ты не боишься? — оборачивается Слава к нему, когда Мирон идёт к двери.       — Чего? — останавливаясь и поворачивая корпус, спрашивает тот. — Что меня отравят? Конечно нет. Я пью только свои запасы. А чтобы отравить целуют бочку вина придётся нехило так постараться, переливая вино в небольшой кубок и обратно в бочку. Всё же, смертельным свойством обладает только жидкость, которая была в самом кубке. Если его развели, ядовитость станет такой же, как у испорченной рыбы. У ночного горшка придётся долго посидеть.       Слава фыркнул и покачал головой, легко вскочил со стула и подпыл к Мирону. Положа ладони ему на плечи, обогнул его, встал перед ним лицом к лицу, нахально ухмыльнулся и облизал губы.       — Ты куда-то уходишь? — спросил он, всё ещё облизываясь, и начал спускаться на колени.       Мирон хмыкнул и зарылся пальцами ему в волосы. Слава тем временем расстёгивал его штаны. Он достал член, подержал в руке, присматриваясь и облизываясь, а потом заглотил головку, начал двигаться, ритмично, но своевольно. Не слушаясь давки на голове. Мирон тихо и протяжно застонал, прикрывая глаза. Слава, прищурившись, с интересом наблюдал за ним снизу. Руками он держался за его задницу, сжимая её крепко пальцами. Интересный порыв, приятный.       — Кто бы мог подумать, что в таком ангеле столько похоти, — хохотнул Мирон с громким выдохом. Слава ему что-то промычал, а потом стал двигаться быстрее. Проглотил стрельнувшую в горло сперму, чуть покашлял, стёр с уголков глаз слёзы и облизал ещё красную головку. — Пойдём, мне тебя тоже приласкать надо?       Слава встал, вытирая тыльной стороной ладони рот. Покачал головой.       — Нет, я хотел поговорить.       Мирон вздёрнул бровь, терпеливо проследил, как Слава пошёл к креслу, сел на него. Сам опёрся задницей о стол. Сложил на груди руки, ожидая.       — Отпусти меня.       — Тебе никто не мешает уйти, — холодно бросил Мирон.       — Да? — усмехнулся Слава. — Может. Это так легко уйти с твоего корабля, когда ты не хочешь, чтобы я уходил. И в портах я всегда с тобой рядом. О нас уже разные слухи ходят. Но я не про то. Я хочу уйти в следующем порту. Отпусти меня, пожалуйста.       Мирон сжал челюсти.       — Если ты обещаешь вернуться — отпущу.       Слава улыбнулся и вскочил с дивана. Начал подходить и говорить:       — Да, я вернусь. Через год. Или два. Или три. Но вернусь. Когда-нибудь вернусь. А это тебе, — он стал снимать с шеи амулет. Подошёл и надел Мирону через голову. — Я вернусь к нему. И к тебе. Веришь?       — Верю, — неохотно отозвался Мирон. — Куда ты держишь путь?       — Кто знает? — пожал плечами Слава. — Мне просто нужно. Не спрашивай, как в наш первый раз, да? В первую встречу ты не спросил, куда я держу путь. Я не ответил. И всё было прекрасно.       — Ну, меня тогда собственная команда выкинула за борт. Относительно прекрасно, — с иронией заметил Мирон. Слава лучисто улыбнулся, клюнул его в губы.       — Иди уже, куда хотел.              Слава, как и сказал, в первом же порту ушёл. Планы Мирона из-за этого не поменялись, он заполучил ядовитый кубок, получил хороший куш, поделился со своей командой. Та оттаяла. Никаких ненужных драк и внеплановых бунтов.       Но в одиночестве стало холодно. Никто не воровал книги, никто не проигрывал в шахматы, никто не грел спальное место, никто не улыбался так лучисто, никто не одаривал игривыми поцелуями, никто не смеялся и не дулся так, как он. Мирон только и мог, что сидеть в своей каюте и вспоминать все приятные моменты. От этого его сердце, казалось, начинало разрушаться. Словно изнутри работало киркой, пытаясь пробить себе путь сквозь каменную оболочку. На груди висел другой камень, более тяжёлый и требовательный. Амулет, ожидающий в который раз своего хозяина.       Как-то раз через год они причалили в Краский порт, и там Мирон опять встретил гадалку. Женщина внешне не изменилась, за исключением заколки в волосах в виде пера и больших красных круглых бус. Она сидела одиноко в углу, раскладывая свои карты, щурясь и что-то бормоча.       — Здрасте, — бросил Мирон, падая рядом на свободное место.       Женщина отвлеклась от своего занятия и недружелюбно уставилась в ответ. Потом её лицо озарило понимание и она даже растянулась с какой-то хитринкой в улыбке.       — Здравствуй, милый человек. Как, не вернул ещё амулет?       — Вернул, — хмыкнул Мирон и подцепил верёвку на своей шее, — но он вернулся мне обратно. Жду следующей встречи.       Женщина покачала головой и начала мешать карты.       — Погадать тебе? — прищурившись, спросила она, наклоняясь ближе.       Мирон фыркнул, почувствовал укол пренебрежения.       — Нет, проку мне от твоих гаданий нет. Расскажи лучше про этот амулет. Ты сказала в прошлый раз, что он из плодов манцинеллы. Что это?       — Дерево такое, — просто отозвалась женщина, не сводя глаз с карт. Она положила четыре перед Мироном. Тот не стал их трогать, только раз бросил брезгливый взгляд на наложенные друг на друга в непонятную кашу рисунки. У каждой свой — личный. На лицевой стороне должен быть какой-то одинокий и понятный рисунок, что-то значащий. Мирон это знал, прекрасно знал, поэтому не хотел смотреть. Отец всегда говорил, что лучше не знать свою судьбу, чем следовать ей. Путь один, а ощущения разные. — Манцинелла — самое ядовитое дерево, что я видела. Плоды похожи на гуаву. Ядовиты. Листья яркие, зелёные. Ядовитые. Кора — ядовитая. Цветы — ядовитые. Это дерево полностью ядовитое, от корней до самой зелёной макушки, но красивое. Его и трогать нельзя — прожжёт кожу.       — Как же из него сделали амулет? — нахмурился в удивление Мирон.       — Не просто же человек сделал. Есть умельцы, которые делают. Знают в этом толк. Твой друг, видимо, знает.       — Он мне не друг, — резко ответил Мирон.       — Друг, знакомый, приятель, любовник, какая разница? Он тебе явно больше расскажет, чем я.       — Не умеешь такое делать?       — Если бы, — протянула недовольно женщина. — Делать что-то из полностью ядовитого растения — великая опасность даже для умельца. Я работаю проще. Карты меня никогда не подводят, они меня не тронут. А каждый, кто выделывает подобные вещицы, рискует. Притом, рискует сильно. Помимо того, что этот амулет будет убивать всех, кто не должен его носить, он будет класть на случайных людей тяжёлое бремя, — женщина подтянула к себе первую карту, посмотрела и склонила в бок голову. Усмехнулась. — Но тебе-то всё известно о тяжёлом бремени, капитан. Капитан с детства и на всю жизнь. Увы, но для тебя это не звание, а проклятье. Ты навсегда связан с кораблём, на котором плаваешь. Тебя это веселит?       — Я это знаю.       Женщина покачала головой.       — Метка отсекает всё лишнее. Она очень ревнивая. Ты носишь на себе два яда. Удивительно, что однажды один яд помог другому. Пожалуй, тот теперь в долгу.       Мирон вскинул брови.       — Я не просил мне гадать, а тем более о том, что я и так знаю.       — Твой отец был женат на море, ты женат на корабле. Какая прозаичная и грустная история.       — Что же в ней грустного?       — Тебя с рождения учили только этому. Ты вечный капитан. Как я вечная гадалка. Или, — она подтянула к себе следующую карту, — как твой не друг светлый человек. Все мы живём в своём маленьком мире и никогда из него не выходим. Не любим друг друга. Тьма хочет надругаться над другой тьмой.       — Гадалка, — вздыхает Мирон. — У вас в крови говорить так сложно и много о чём-то простом и понятном?       — Так же, как и у тебя в крови быть капитаном. И после смерти тоже. Держись за своего светлого человека, он поможет уйти спокойно, — сказала она, посмотрев на третью карту.       Мирон напряжённо уставился на четвёртую. Посжимал, раздумывая, кулак и взял её. Увидел рисунок синего волка с красными глазами. А рядом анх. В Древнем Египте — символ жизни.       — Всегда под охраной своей любви, — вздохнул Мирон и положил на стол карту. — Рад за него.       — У этой карты два смысла, — кротко улыбнулась женщина. — Твой отец нашёл себе спасение, теперь его нашёл и ты. Но твоя финальная карта будет лучше этой, ты сможешь избавиться от своего анха.       — Я слышал. Упокоиться, — фыркнул Мирон и откинулся на стуле. — Так плохо вечно жить? — спросил он, прищуриваясь.       — В нашем случае — да. Вторая жизнь — наш персональный ад. Хотела бы я, чтобы и с моей карты убрался анх.       Мирон молча встал из-за стола и пошёл к бару. Сейчас хотелось выпить рому. И поделиться им с морем. Он взял бутылку и отправился в порт. Сел на пристани, свесив к воде ноги, и смотрел на тёмно-синее небо с мелкими точками. Делился ромом с водой.       Через ещё два года они во всю резвились на море. В городах шло восстание. Императорские корабли постоянно атаковали и в портах, и на водах. Среди пиратов ходила игра — разгони стайку Имперских кораблей. За участие, конечно же, ничего не давали. Но это было и так весело. Мирон со своей командой принимал в ней активное участие. Один раз его «Сизому голубю» подбили борт. Он пустил на корм всех сук на вражеском корабле. Команда ходила сытой, довольной и при деньгах. В портах останавливались редко, но приходилось надолго. Неделя — чтобы все нагулялись. Мирон зачастую сидел в своей каюте, читал, думал. Уже даже привык к вечному давлению на груди. Впрочем, это как с плечом. Сначала больно, ощутимо, только об этом и думаешь. Мелкий постоянный зуд. Но потом привыкаешь и уже не обращаешь на него внимание.       — Капитан, ещё один корабль! — залетает в каюту боцман, в глазах огонь, трёт сильно руки.       Мирон широко улыбается и кивает, поднимается со стула и выходит на новую атаку. Корабль большой. Одиночный, но очень большой. Жирный даже. Неповоротливый. «Сизый голубь» спокойно пробивает в нём несколько дыр, а потом идёт на абордаж. Переплетается мачтами с Имперским, бросает к нему трап, и начинается разбой, стрельба и драка. Мирон честно стреляет в нескольких и защищается саблей. Искусно и ловко. С наслаждением.       Капитан этого корабля спустя пять минут машет белым платком. Это было даже скучно. Всех свели в центр палубы, поставили на колени и обобрали.       — Это было даже скучно, — жалуется Мирон, озвучивая свои мысли стоявшим на коленях. В частности капитану корабля. — В Империи совсем дела плохи?       Капитан поджимает губы и отводит в сторону взгляд.       — Вы предали идеалы Империи. Я помню, когда Вы служили по нашу сторону.       Мирон качает головой и вздыхает.       — У Вашей Империи дерьмовые идеалы, которые я был рад выкинуть с глаз долой. Капитан, хм… Вроде бы Роджерс. Как думаете, сильна ли та империя, которая держит всех людей в страхе, в железной хватке? Сильна ли та империя, которая может разрушиться спустя меньше, чем десять лет от своего создания? Не знаете? А я Вам скажу, что она забавна, смешна и глупа. Деспотична. И разрушать её — отдельное удовольствие. Не хотите ли прогуляться по доске? — заканчивает он миролюбиво.       Капитан неприятно изумляется и с трудом возвращает к себе строгое лицо. Из прохода с каютами выходит Слава и фыркает.       — Они же сдались.       Мирон расплывается в искренней улыбке и приосанивается. Слава подходит к капитану, шманает его и вытаскивает из потайного кармана небольшой мешочек золота. Кидает Мирону в руки и проходит мимо по трапу на «Сизый голубь».       Уже после, когда корабли разошлись, Мирон заходит в свою каюту и бросает внимательный взгляд на развалившегося за его столом Славу. Тот сидел настолько нагло, что посмел закинуть ноги на стол, листал книгу, которую Мирон купил в последнем порту.       — Вкус у тебя всё такое же дерьмо, — заключил Слава, откладывая книгу.       Мирон подошёл к нему, снял с себя амулет и надел ему, после погладил по волосам и притянул к себе, клюнул в губы.       — Отнюдь, такого парня себе отхапал.       — О, этот комплимент уже лучше! — восклицает Слава и лучисто ему улыбается.       Каменная стенка трещит по швам, и сердце начинает правильно биться.