Из плодов манцинеллы

      — Спасибо, — сказал Мирон, когда оказался на берегу. Кохои довольно курлыкнуло в ответ и уплыло, красиво мотнув напоследок хвостом.       — И что мне теперь делать? — пробормотал Мирон, снимая с себя одежду. Пляж ему оглядывать толком было и не надо. Пустой, маленький остров, скорее всего без пресной воды. Каким бы чудом он не спасся, если в этой штуки на груди нет ещё фишки отключения потребностей в пище и воде, он труп. Но теперь уже не утопленник. Что не радовало, потому что утонуть было бы гуманнее.       Всё промокло, нужно было сушить. Мирон разложил вещи на траве и абсолютно голый потянулся под жарким солнышком. Вывел, что вещи должны высохнуть быстро, сам взял саблю и пошёл осматривать ближайшую местность. Если вдруг встретит здесь животных, есть шанс наткнуться и на пресную воду. И сдохнуть.       Первым делом он увидел бананы. Дикие, мелкие, размером с мясистый средний палец. Проблема была одна — высоко. Либо нужно было рубить дерево, либо кидаться в воздух саблей, в надежде сбить хоть небольшую горсть, либо пробовать залезть, либо искать, что можно поставить под ноги.       — Если я начну рубить дерево, моей сабле наступит пиздец, — здраво рассудил Мирон. — Где мои любимые винные бочки? Сейчас они бы пригодились. И вино тоже, — горестно вздохнул он и огляделся ещё раз. Заметил в тридцати метрах большой камень. Островат, глатковат, но в целом подойдёт, чтобы встать на него и успеть срезать немного бананов саблей. Только на перетаскивание его уйдёт полдня.       Делать в принципе нечего, хотя без воды он быстро выдохнется. Хорошо ещё было бы дождаться дождя или найти-таки какой-нибудь родничок. Потом забацает костёр, наконец оденется и будет решать, что делать дальше.       Прекрасный план действий. Приступаем.       Намучившись с камнем около получаса, Мирон решил попытать удачу в карабканье по деревьям. Спустя три падения решил вернуться к камню, ему оставалось всего два метра, хотелось пить. Не обращая на это внимание, он закончил перетаскивание камня и безвольно упал рядом с ним. Залезть за бананами пока что не хватало сил. Пришлось устроить себе отдых на пять минут, которые чуть не перетекли в десять. Но в итоге ему удалось поднять себя с земли и даже сбить гроздь из девяти мелких бананов. Это шик.       Он спрыгнул с камня, привалился к берегу и принялся глотать, чуть ли вообще не жуя, добытые бананы. Они не были особо сладкими, даже отдавали горечью, но это было лучше, чем ничего. Так как Мирон не знал, сколько ему придётся остаться на этом острове, запасы бананов и хоть какой-то к ним доступ были необходимостью для выживания.       Лёжа под деревом рядом со своей одеждой, Мирон стал рассматривать амулет. Очевидно, что именно эта вещь спасла ему жизнь, или просто отсрочила смерть. В любом исходе — она не дала ему задохнуться под водой. Амулет представлял из себя тонкую верёвочку с одним светлым на вид камнем. На ощупь становилось понятно, что это всего-то вырезанное из дерева украшение. Мирону оно, как человеку морскому, напоминает штурвал. Круглое, с небольшими кругляшками по всей окружности. В центре оно светлело, можно было заметить бежевые оттенки и немного зелёных. Издалека это видно не было, только вблизи. Мирон сжал амулет в руке, прикрыл глаза и прошептал одними губами: «Если я выживу, всю жизнь буду тебе обязанным, мальчик Слава».       Для него Слава так и оставался мальчиком. Он был явно моложе, лучистее и невиннее, чем даже двадцатилетний пират. Светлая душа сразу приравнивалась к ребёнку, потому что у взрослых она должна быть изодранной и тёмной, измоченной вином (и виной) и извалёванной в грязи.       Мирон оделся, съел ещё два банана и отправился с саблей в руках в лес. Около получаса ему потребовалось, чтобы пройти остров насквозь и выйти к другому берегу. Потратив три часа на обыск всего острова, ему всё же удалось найти небольшой родничок. Набирать оттуда воду было некуда, но ночевать в лесу Мирон точно не собирался — змеи, пауки и другая мелкая дрянь вероятнее будут рады ему. А он им нет. Пришлось опять обыскивать местность, но кокосов нигде не оказалось. Ничего получше их тоже. Пришлось себя увлекать рукоделием. Из листьев он принялся делать чашку. Лучше бы вместо револьвера Слава присобачил ему хоть какую-нибудь посудину к поясу. Это было бы полезнее.       Вода подтекала, но в целом держалась. Несколько птиц громко возмущались со своих веток где-то за пределами видимости. Мирон решил пойти к берегу, попутно собирая ветки и пытаясь не расплескать всю воду. Переться ночью в лес он не планировал.       В подобном темпе прошла неделя. Он освоился, сплёл даже кое-что получше из листьев и лиан. Особенно хорошо ему помогли банановые листья. Достаточно широкие и крепкие. Из них он сделал ещё одну небольшую лоханку, которую положил в небольшую яму, обложенную камнями. Дождь пару раз случался и наполнял эту лохань водой.       Кохои явно было не на его стороне, когда уносило его на какой-то непонятный берег, а не в город. Хотя и за это Мирон был ему благодарен. К тому же кохои может просто бояться портов из-за людей, да и городов в целом.       Вероятность уплыть отсюда на плоту была неимоверно низкой. Во-первых, у него не было даже фляги. Во-вторых, акулы и другая подводная братия. В-третьих, полное незнание хотя бы приблизительного местоположения острова. Он может плыть несколько недель, за которые у него точно закончится вода и еда. Если его только не перевернёт раньше. Но тогда его спасёт амулет. Интересно, а от акул он защищает?       Мирон проверять не решился. За полмесяца он даже сделал сетку, чтобы ловить рыбу. Схуднул. Всегда держал огонь при себе, потому что разводить его без огнива заново было сложно. Иногда ему перепадала рыбка. Мелкая в основном, но та, которая не проходила сквозь сеть.       Спустя три месяца он уже конкретно похудел, осунулся, словно бы сжался, засушился. Загорел. Бороду постоянно подправлял саблей, но на голове выросли волосы, которые сам себе обрезать он не решился. К тому же волосы немного спасают от солнца, с лысиной было хуже. Его выживание наградилось лодкой. Как-то к берегу подплыла лодка исследователей. Мирон выказал своё искреннее дружелюбие, показал весь остров и напросился с ними обратно на их корабль. Убивать их он не хотел, но если бы ему отказали, вполне мог это сделать. Исследователи, видимо, думали так же.       Но пообщались хорошо. На корабле его даже угостили ромом. Мирон никогда не думал, что будет настолько рад этому пойлу. В итоге он сошёл со всеми в Имп-Желтозванном порту. Приставка «имп» означала «императорском» — в народе просто имперским. Его морду здесь знают многие офицеры, потому что когда-то он сам среди них служил, а потом ушёл в пираты. Попадаться было нельзя, поэтому по приплытию он затерялся в толпе, своровал у кого-то шляпу и скрылся в людных улицах. Его сильно выдавало оружие, пришлось обходить всех стражников любыми путями и двигаться в «преступную” сторону острова. Благо, что этот город Мирон знает прекрасно, очень часто гулял здесь с ребятами и во время службы, и во время пиратства. Они с командой один раз подожгли здесь где-то рынок. Им, вроде бы, отказали продавать какие-то ягоды. Или спиртное. Вероятно, спиртное. Ещё более вероятно, что они все были и так смертельно пьяные.       — Дом, милый дом, — пробормотал Мирон, заходя в местный кабак. Первым делом он бросил взгляд на листовки на стенах. Про его «голубя» ничего не было, его собственной морды тоже, значит, никто не сдаст. Он подошёл к барной стойке. В карманах было несколько грошей, которые удалось выцепить в толпе. В юности он мог незаметно снять с кого-то кольцо, но сейчас боялся рисковать.       — Вам чего? — спросил мужик за стойкой, поднимая высоко верхнюю губу на каждом слове. Седой, обрюзгший, почти непропитый. Или ещё не.       — Есть здесь какие корабли? Не имперские.       Мужик усмехнулся.       — В команду хочешь? — понятливо протянул он очень неприятным голосом. — Может, и есть.       Торговаться с ним Мирон не планировал. Попросил дешёвой спиртяги, кинул деньги на стол и стал осматриваться. Кто-нибудь обязательно говорит о наборе в команду, нужно только правильно и вовремя услышать.       Ему удалось-таки прибиться к команде. Отплывали через день, ночью. На вопросы про оружие Мирон отвечал сдержанно и холодно. Быть в очередной раз юнгой ему не улыбалось, но первым делом нужно было свалить из этой дыры в свой родной Краский порт. Там уже можно будет попасть в нормальную команду, возможно, к знакомым. На удачу собрать собственную. Или же устроить бунт на новом корабле. По молодости на бунтах он выживал, так что устраивать их умел прекрасно.       Меньше чем за месяц добрались до Краского порта, там Мирон знатно погулял, обобрал несколько пьянчуг, встретился с дюжиной знакомых, зарекомендовал себя на корабль «Чёрная звезда». Представился он, как и в первый раз, Яном. Ян Фодрин. Своё имя он всегда хранил в тайне. На это были свои причины.       Три месяца плавания и дело было сделано. Команда подняла бунт, конечно же, с указки Мирона. Тот отправил капитана на дно и занял его место. И всё опять встало на свои места. Его звали только по званию, он не выходил из своей каюты. Различалось только одно, даже не сама команда, она всегда меняется, а корабль.       Встав после хорошего плавания на Краский порт, все завалились в кабак. Бухать решили целую неделю, и Мирон их в этом поддерживал. Как-то он подсел за стол к какой-то смутной компании, завёлся разговор, в целом даже сдружились. Насколько вообще могут дружить пираты. Выстроилось несколько связей, Мирон сторговал себе новую саблю и нашёл отличных поставщиков пороха.       Напротив них сидела бабка. Вся в грязном цветастом, темнокожая и жирная, с яркой помадой на губах и подкрашенными безвкусно веками. Она раскладывала на стол карты.       — Погадаете? — с издёвкой спросил Мирон.       — Не веришь в гадание, сынок? — спросила женщина низким пробирающим голосом.       Мирон недовольно поморщился и почесал шею.       — Отчего же? Верю. Людям только не верю.       — Интересное украшение у тебя, капитан. Покажешь?       — Не отдам, — огрызнулся Мирон, но вытащил амулет из-под рубахи. Он никогда не снимал его с себя, берёг.       — О, капитан. Откуда у тебя такая драгоценность? Украшение из плодов манцинеллы ядовито. Если его наденет чужой человек, украшение убьёт его. Оно всегда принадлежит хозяину. Но оно же не твоё, — щурится женщина.       — От одного человека, — резко отозвался Мирон, впрочем тихим голосом.       — Манцинелла всегда возвращается к своему хозяину, ищет с ним встречи. Оно принадлежит только тому, кто его сделал, его детям и тем, кому дети оставили его после своей смерти.       — Надеюсь, он ещё жив, — коротко бросил Мирон, грустно морщась.       Женщина засмеялась.       — Злое украшение. Злое, но ценное. Береги его, капитан, — глумливо отозвалась она и продолжила раскладывать карты, что-то бормоча себе под нос.       С тех пор Мирон теплился надеждой вновь столкнуться со Славой и вручить ему обратно его подарок. Амулет честно помогал ему, служил, но чувствовалась его неохота это делать чужому. Он постоянно давил и висел на груди тяжёлым бременем. Это могло значить, что он всё ещё хочет попасть к своему хозяину, а значит тот жив.       Плутая по морям уже около года на своём новом чёрном громадном корабле, Мирон всё никак не мог здесь освоиться. Его корабль бродит где-то в этих же морях, и он неимоверно сильно жаждет с ним встречи.       — Капитан!       Мирон поморщился, взял свою складную подзорную трубу и вышел из каюты на верхнюю палубу. Увидел корабль, наконец увидел. Именно его. Своего «голубя». Даже смотреть через трубу не нужно было, чтобы различить его. Но он всё же посмотрел, чтобы посчитать количество людей и обнаружить капитана. Им до сих пор был Белый глаз. Ну что ж, зато ясно, кто первый пойдёт под воду.       — Повеселимся, ребят?! — крикнул Мирон своим, те заржали, засвистели и обнажили сабли. Эти ребята ему нравились. Более дикие, более резвые, более честные и злые. Им нужны были бабы и хорошее пойло, нападения на корабли. Но они умели сидеть и ждать. Конечно же, если не забывать затыкать им рот бутылкой.       Веселье было недолгим. Мирон знал «голубя» досконально и сразу понял его настрой. Собственный корабль ему помогал. Немного меньший по размеру, насыщенного дубового цвета, мелкий, резвый, бойкий. Идеальный для побегов и быстрых атак. Им нужно было делать круги и атаковать с разных сторон. Белый глаз этим пренебрёг, за что поплатился проигрышем.       Вот уже Мирон стоит на палубе своего корабля и осматривает свою прежнюю выжившую команду строгим и насмешливым взглядом. Видит пару новых лиц. А с краю, скрываемый в тени стоит Слава, опираясь на стену со сложенными сзади руками и улыбаясь.       — Так, крысы вы помойные, кто хочет искупаться? — вальяжно говорит Мирон и легко проходит мимо сидевших в ряд на коленях. Видит испуг в глазах многих юнг, усмехается. Их он трогать не будет, они могут вырасти прекрасными преданными псами. А вот старого только могила исправит.       — Морской дьявол! — с ненавистью выкрикнул Белый глаз. — Мы ж тебя со связанными руками акулам пустили!       Мирон пронзительно засмеялся.       — Может, я и дьявол, — покладисто согласился он. — Но вот ты точно утопленник. И тебя, в отличии от меня, ничего не спасёт. Так, Крикуха, следом пойдёшь, — довольно тянет Мирон, останавливаясь напротив одного из бунтовщиков.       — Возвращайся в пучину! Дьявол! — Крикуха явно хочет плюнуть, Мирон бьёт его рукояткой револьвера по щеке, смеётся и отходит.       — Ну так, кто ещё? Пацанят зелёных отпустите, — говорит он своим, взмахивая рукой. Те кивают и отпускают нескольких юнг, у них по лицам читается облегчение и счастье выжившего. Молодые, какие же они ещё молодые. — Окорок, ты как?       Окорок в ответ молчит, потупив голову. Либо сожалеет, либо испытывает пассивную агрессию.       — Его не надо, — вступается Слава.       — Ты как вообще на корабле остался? — озвучивает Мирон давно интересующий его вопрос. Ему отвечает один из его команды:       — Мы его в клетке внизу нашли. Пленный.       — Я же какой-то там пресвятой оракул, могу вызывать по собственному желанию кохои и вообще пророк.       — И много напророчил?       — По правде, я отказывался говорить, а мне из-за этого перестали давать воду, — грустно делится Слава с весёлыми нотками в голосе. Дует лицо, а потом усмехается. — Этот мне воды втихаря давал, его оставьте. Да и не хотел он бунт на Вас поднимать, сами же знаете, капитан.       Мирон впервые за долгое время улыбается кому-то кротко, кивает ему и взмахивает рукой, чтобы освободили Окорока. С остальными разбираются быстрее. Всего за борт идут семь человек. Это даже мало. Находят восьмого. Несколько прыгают почти добровольно, с гордостью. Остальные противятся, кто вымаливает прощения. Кто кидается обзывательствами, кто говорит про восставшего из пучин морей утопленника — плохой знак.       Это действительно плохой знак. Для них. Потому что Мирон сердится, и корабельные верёвки вдруг оживают, ползут, как змеи, поднимают раздражителей в воздух и кидают в воду. Вокруг воцаряется восхищённая и испуганная тишина.       Слава усмехается, достаёт из-за пазухи затёртую коричневую шляпу с широкими полями, в поклоне вручает её Мирону.       — С возвращением на корабль, капитан. Он ждал.       Говорит он с хитрой улыбкой и нежными глазами.       Мирон забирает у него шляпу, выкидывает свою новую чёрную и надевает старую и родную обратно.       — Думаешь, перебраться обратно на этот корабль? — игриво говорит Мирон. Слава ему кивает.       — Это Ваш корабль, на нём Ваше имя. Каким бы оно не было.       — Ян Фодрин он, — кричит кто-то из его новой команды.       — Брехня! Нет у капитана имени, все не те, — кричит кто-то из старой.       — Какая разница? — тянет губы в оскале Мирон. — Для вас, господа и шавки помойные, я капитан.       Хлопает в ладоши, разгоняет всех по своим делам. Кого за штурвал, кого драить палубу, кого стряпать еду. «Чёрную звезду» за ненадобностью топят. Мирон удаляется в свою каюту. В ней практически ничего не поменялось. У Белого глаза хватило совести не выбрасывать и не продавать книги. В то, что он их читал, особо не верится. Даже совершенно не верится.       С коротким стуком заходит Слава, прикрывает за собой двери и падает на диван. Мирон подходит к нему сам, снимает с себя амулет, кладёт ему в раскрытую ладонь, наблюдая, как выскальзывает из собственных пальцев верёвка.       — Я тебе обязан жизнью, — говорит он весомо.       — Пустое, — улыбается Слава, спешно натягивая амулет на себя. — Я видел на корабле метку, но так и не понял Вашего имени. Расскажите о себе, сочтёмся.       Он встаёт и подходит к успевшему сесть на богатый деревянный стул Мирону, встаёт рядом, опираясь на стол, наклоняясь сверху.       — Вы с рождения… такой?       — Такой? — усмехается Мирон. — А ты, Слава. С рождения такой? Из-за матери? Я рос в море, это мой дом, это мой корабль.       — С рождения, — кивает Слава, подводя итог. — Я пытался разобрать имя. Арон? Миор? Муэр? Имя корабля, Ваше имя. Я пойму, если Вы не хотите им делиться, капитан, — говорит он мягко и бойко, но обращение в конце выделяет ядовито.       Мирон хмыкает. И представляется.       — Вот оно как, — вздыхает Слава и смешно морщится. — Я был близко. Где Ваша метка? На кистях нет, на… плече? — он кладёт свою руку Мирону на предплечье, ведёт вверх, ощутимо останавливаясь на плече, сжимая его, слегка поглаживая.       — Хочешь увидеть мою метку? — вскидывает брови Мирон. — Отдай мне сперва мою книгу, — фыркает он.       Слава приглушённо и легко смеётся, кивает.       — Всё-то Вы замечаете, капитан, — ласково говорит он, присаживаясь на стол. — Верну. Хотя за спасение жизни Вы могли бы мне её подарить, — с нежным упрёком говорит после, облизывая губы.       Мирон встаёт, притягивая его к себе за пояс, вплетает в волосы руку и наклоняет к себе. Слава первый целует, обхватывает ладонями его лицо, играется с ним языком. Мирон ведёт его к дивану, из-за ширины на нём удобно не только сидеть, но и спать. Для секса он тоже прекрасно сойдёт.       — А если кто войдёт? — шепчет Слава ему в губы.       — Никто не войдёт. Двери не откроются, — настойчиво говорит Мирон укладывая его на спину. Начинает скидывать с себя одежду. Прежде чем стянуть рубаху, останавливается и с прищуром холодных морских глаз смотрит на Славу. — Хотел увидеть метку?       Слава сглатывает и кивает. А потом завороженно глядит на обнажённую грудь Мирона. На плече, как он и говорил, оказывается метка. На его руках много татуировок, но точно такой же символ, похожий на силуэт якоря и штурвала, прожигает стену внизу корабля. Непонятные символы, среди которых у Славы практически получилось разобрать имя, странные знаки. Его длинные пальцы, поддаваясь порыву, проводят по чёрному контуру.       — Ты её выжигал, — восхищённо шепчет Слава. — И бил поверх. Это же больно.       — Это мой корабль, — хмыкает Мирон. — Ради него ничего не жалко.       Почти равнодушно он начинает его раздевать. Стягивает обувь, штаны с трусами, расхристанную большую рубаху решает оставить, просто задрать повыше. Проводит медленно, но грубо ладонью по внутреннему бедру.       — Ты научился слышать корабль, но разучился себя, — с упрёком говорит Слава, ёжась, но смотря, хоть и исподлобья, ему в глаза.       — У тебя очень добрые глаза, Слава. Когда ты стал мне тыкать, а? И кто тебе это разрешал?        — Я научу тебя слышать и слушать себя, — вздыхает Слава, прикрывая глаза. — Капитан, — едко добавляет он.       Мирон фыркает, наваливается на него сверху, подставляя член между его разведённых ног. Смотрит, как он медленно открывает и закрывает свои нежные светло-голубые, как цветы гортензии, глаза, гладит костяшкой указательного пальца его щёку. Входит, сперва медленно, потом резко. Слава стонет, кусая губы и крепко схлопывая веки.       — Больно. Мирон, нежнее, — говорит он ему с мольбой, ладонями поглаживая по плечам.       Мирон сначала слушается, но потом вновь начинает двигаться быстрее и глубже. Слава вцепляется в плечи уже ногтями, обхватывая коленями бёдра и откидывая голову.       — Мирон, медленнее, пожалуйста, — вымаливает он надрывным голосом. — Мне больно. Нежнее, — просит уже тише, вновь поглаживая по плечам, извиняясь за следы от собственных ногтей.       Мирон вздыхает, целует его раз в висок, плюёт себе на член и входит уже мягче, целует его раз в губы. Другой в щёку. С силой проводит по груди.       — Ты такой грубый, — укоряет Слава. — Когда ты последний раз был с девушкой?       — Много-много лет назад, — со смешком отзывается Мирон и задирает до шеи рубаху, начинает целовать и покусывать его грудь, особенно соски.       Слава кусает губы, сглатывает, отворачивает голову.       — Грубый, грубый капитан, — шепчет он обвинительно, прикрыв глаза. Эти милые бурчания заставляют каменное сердце стучать. Просто стучать. И слышать этот стук в ушах. Мирон спускается ниже, языком щекоча живот.       — Уже можно? — спрашивает он резко, но почти мягко.       Слава дует губы, облизывает их и угукает.       — Только медленно.       После медленного секса хочется спать. Слава лежит рядом на боку и изучает пальцами все татуировки, особенно метку. Нежно гладит её раз за разом, словно пытается призвать её к совести, чтобы она отпустила хозяина от его равнодушия. Ослабила хватку своего влияния.       — Ты же хороший. Весёлый. Книжки разные там интересные читаешь, а словно мёртвый, — не понимает Слава, грустно улыбается. Проводит ладонью уже по груди, зарываясь в кудрявые волосы на ней. — Давно ты такой? Это всё метка. Точно она. Заставляет тебя любить только свой корабль. Но можно любить и дом, и окружение. От тебя поэтому и хочет избавиться команда. Ты замкнутый, закрытый в каюте человек. Капитан, что тебе это даёт? Тебя боятся, потому что ты похож на живой труп. Безэмоциональный, грубый. Никогда не смеёшься, только глумишься.       — Ты слишком добрый и светлый мальчик, Слава. Искренний, бойкий и ласковый. Любишь всех вокруг, даже тех, кто держал тебя в клетке без еды и воды. Не умеешь обращаться с оружием. Ты живёшь только из-за своего света. Скажи спасибо своей женщине с куклами, она создала прекрасную куколку.       — Если это был комплимент, то очень топорный, но это уже хоть что-то, — улыбается Слава. — А книгу я тебе всё-таки не верну. Мне она понравилась. Единственная нормальная у тебя.