Разные судьбы

Домашние рабыни Иллин и Милли не слишком тяготятся своим положением: девочкам повезло попасть к добрым хозяевам, которые относятся к двум маленьким невольницам как к младшим членам семьи, растят их в роскоши и заботе. Однако всего одной ошибки хватило Иллин, чтобы понять: это счастье иллюзорно, и развеять его куда легче, чем кажется. С четверти двенадцатого обычный день Милли превратился в ночной кошмар. Она очень хорошо запомнила этот момент, вплоть до минуты — момент, когда крики из внутреннего двора переполошили весь особняк. Иллин напала на господского сына. Говорили, что сломала руку. Милая, скромная и учтивая Иллин, которая даже бабочек в саду не ловила, потому что ей их жалко! Милли не могла в это поверить. Они с Иллин выросли вместе. Милли знала её, сколько себя помнила. И Иллин всегда нравился Варл! Они часто гуляли вместе, он дарил ей цветы, называл самой красивой девочкой в галактике, хоть она и была всего лишь рабыней… Милли даже немного завидовала подружке, хоть и понимала, что ей, малявке, даже мечтать о мальчишках пока глупо, да и не сравниться в красоте с Иллин. Госпожа всегда говорила, что они обе красавицы и любит она их одинаково, но Милли была слишком взрослой, чтобы в это верить. Талантливая, сказочно красивая, весёлая и добрая Иллин явно была более любимой любимицей, чем тихоня Милли. А теперь Иллин сидела взаперти и плакала, пока госпожа с господином что-то тревожно обсуждали за закрытыми дверями. Прислуга ходила на цыпочках, боясь потревожить их, Варл лежал в своей комнате под присмотром медицинского дроида, а о Милли все забыли, будто её вовсе не существовало. И хорошо, что забыли. По крайней мере, никто не гнал её от Иллин. — Эй, не плачь. — Милли прижала дрожащую ладонь к двери кладовки, где заперли Иллин. Она больше не ревела и не звала госпожу, как в первые полчаса, а только всхлипывала — тихо-тихо, безнадёжно. — Ну, Илли… — Милли шмурыгнула носом, чувствуя, что сама вот-вот разревётся. — Всё будет хорошо, вот увидишь. Госпожа тебя любит, она обязательно тебя простит… Обычно Иллин успокаивала Милли, если та плакала, и этот странный, жутко неправильный обмен ролями Милли совсем не нравился. Она говорила хорошие, успокаивающие слова и чувствовала себя самой ужасной вруньей на свете. На самом деле, госпожа пока явно была в не настроении кого-либо прощать — даже Милли выставила из комнаты, стоило ей заикнуться про Иллин. — Милли, — донёсся из-за двери слабенький, дрожащий голос, — н-не сиди тут… Госпожа очень злится, может и на тебя рассердиться… Иллин снова заплакала, и Милли, уже не сдерживаясь, разревелась вместе с ней. Её Илли было очень плохо, больно и страшно, а Милли ничего, совершенно ничего не могла с этим сделать. Даже обнять — и то не позволили… — Глупости! — решительно заявила Милли, шмыгая носом. — Я тебя не брошу. Даже не проси уйти, слышишь?! Иллин не ответила, только заплакала ещё горше. Милли прижалась лбом к двери, будто надеялась, что та возьмёт и откроется. Вот бы было хорошо, если бы сейчас подошла госпожа и сказала, что прощает Иллин и разрешает ей выйти, и всё стало бы как раньше… Ведь это же Иллин! На них с Милли никогда не злились, никогда не наказывали… Неужели госпожа даже не выслушает её?! Да быть такого не может! Наверняка это вышло случайно. Может, Иллин тут вообще ни при чём, просто Варл упал и сломал руку, а Иллин не повезло рядом оказаться! Милли не услышала шагов за спиной, поэтому чуть не подскочила от испуга, когда её тронули за плечо. Госпожа Тира. Конечно, это была она — её изящные, нежные ладони с длинными пальцами ни с чьими не перепутаешь. У Милли в голове не укладывалось, что этими руками госпожа била Иллин. Дрожа и всхлипывая, Милли повернулась к ней. Госпожа выглядела плохо — хотя ещё утром казалось, что о ней такого сказать невозможно. Большие зелёные глаза госпожи припухли и покраснели, щёки будто впали, из-за чего высокие скулы больше не казались красивыми — скорее, придавали ей болезненный вид. Её роскошные темно-каштановые волосы впервые на памяти Милли выглядели неряшливо: причёска растрепалась, из неё выбилось множество прядок и волосков, но госпожа, похоже, даже не заметила этого. Она выглядела так, будто плакала. Может быть, ей жалко Иллин? Хотя какое «может быть»? Конечно, жалко, она же добрая! — Милли, учитель танцев ждёт почти двадцать минут, — тихо сказала госпожа, глядя мимо Милли. На дверь кладовки. — Иди к ней. Не бойся, я с ней поговорила. Тебя не будут ругать за опоздание. Милли никогда не слышала, чтобы голос госпожи звучал так глухо. Она будто сильно простудила горло и теперь ей было тяжело говорить. Милли непонимающе уставилась на госпожу. Беспомощно оглянулась на дверь. Но… там же Иллин! Какие танцы?! Как можно думать о них, когда Иллин заперта, ей очень плохо, и непонятно, что с ней будет?! — Но, госпожа… — несмело начала Милли. — Я не знаю… — Не знаешь чего?! — неожиданно резко и зло рявкнула госпожа. — Что у тебя есть обязанности, которые надлежит выполнять?! Совсем распустилась! Мне что, начать пороть тебя?! Милли испуганно съёжилась. Её губы задрожали, а на глаза навернулись слёзы, как бы Милли ни старалась держать себя в руках. За что?! Она же ничего такого не сказала, просто спросить попыталась… Госпожа, устало вздохнув, прижала ладонь ко лбу. Руки у неё заметно тряслись. — Малышка, просто делай, что я говорю, — сказала она уже гораздо мягче. — Я уделю тебе время, обещаю. Позже. Пока займись, чем должна, и не задавай вопросов. Хорошо? Было похоже, что ей самой очень хотелось плакать, и сдерживало только то, что хозяйка дома и настоящая имперская дама плакать не должна. — Да, госпожа. — Милли поклонилась. — Прошу, простите меня. Госпожа молча кивнула. Милли показалось, что она уже перестала её замечать — мыслями госпожа явно была где-то далеко. «Может быть, она хочет поговорить с Илли? — думала Милли, уже поднимаясь в зал для танцев. — Я закончу заниматься, а всё уже хорошо. Может ведь такое быть? Может же?» Но на сердце от этих мыслей слабее скрести не стало. * * * С танцами сегодня совсем не заладилось. Учительница неодобрительно цокала языком, морщилась и обидно ругалась, но ничего этим не добилась: Милли путала старые движения, не могла повторить новые, а те, что всё-таки повторяла, выполняла с грацией деревяшки. В конце занятия учительница попросила о разговоре с госпожой Тирой и долго распекала Милли перед ней, «настоятельно советуя» примерно наказать «эту негодницу». Случись такое в любой другой день, Милли наверняка расплакалась бы. Сегодня она просто стояла, понурив голову, и ждала, когда же это закончится. К счастью, госпожа Тира тоже была не в настроении выслушивать эту противную тётку: стоило той заткнуться, госпожа ледяным тоном поблагодарила её за занятие и выпроводила из дома. Правда, с Милли она тоже разговаривать не захотела: велела привести себя в порядок к ужину и ушла. Ни словечка больше не проронила. У Милли противно засосало под ложечкой: похоже, ничего насчёт Иллин не решили… Или решили, но ничего хорошего. Улучив момент, Милли сбегала к кладовке. Конечно, Иллин всё ещё была заперта. Ей даже еды не принесли. Милли клятвенно пообещала что-нибудь придумать. Хоть бы и ключ-карту стащить! Нельзя же так — весь день не давать ни еды, ни питья… Но лучше бы, конечно, уговорить госпожу. Не может же такого быть, что ей совсем-совсем не жалко Иллин! К ужину Милли пришла с головой, забитой мыслями о том, как помочь подруге, но пока помалкивала: момент был совсем не подходящий. Тягостное, напряжённое молчание, охватившее сегодня весь дом, в столовой сгустилось настолько, что мешало дышать. Господин с госпожой не разговаривали, глядя куда угодно, лишь бы не друг на друга. От волнения Милли случайно пролила капельку сока мимо бокала и тут же была обругана «безрукой идиоткой». Госпожа Тира укоризненно посмотрела на мужа: — Торвен, не надо. Она не виновата. Господин шумно выдохнул, явно проглотив какое-то сердитое замечание, но промолчал. Он никогда не спорил с супругой при рабах. Госпожа посмотрела на Милли: — Детка, ты можешь быть свободна. Твои обязанности сегодня выполнит Гина. Я позову тебя, когда ты сможешь поужинать. У Милли ёкнуло в груди. Она росла в господском доме с трёх лет, и ни разу не было такого, чтобы её гнали — пусть даже мягко — из-за стола. Они с Иллин всегда садились есть сразу после хозяев, и госпожа Тира зачастую оставалась с ними, чтобы они не чувствовали себя одиноко… И почему Гина будет прислуживать вместо неё?! Из-за этой дурацкой капли?! Чувствуя, что вот-вот расплачется, Милли поклонилась и практически выбежала из столовой. Что сегодня за день такой?! Что-то явно изменилось для неё и Иллин, и изменилось в плохую сторону, но Милли могла только гадать, насколько всё ужасно и надолго ли это. Маяться неизвестностью и догадками одна страшнее другой пришлось почти полчаса, и всё это время Милли просидела у кладовки, пытаясь хоть как-то подбодрить Иллин. Той, похоже, становилось всё хуже: Иллин говорила, что её страшно знобит и лихорадит, плача, просила хоть немного воды. И Милли была бы только рада принести! — Потерпи немного, — уговаривала она, стараясь не плакать сама. — Пожалуйста, потерпи. Госпожа обещала меня скоро позвать, я скажу ей, что тебе очень плохо… Не плачь, не плачь, пожалуйста! Комлинк на запястье звякнул: пришло сообщение от госпожи Тиры. Она велела идти в малую столовую, где обычно принимала гостей или сидела с Иллин и Милли, когда хотела провести с ними время. Милли даже немного приободрилась: малая столовая всегда была местом, где можно было общаться с госпожой почти как с мамой, есть вкусности за обе щеки и даже не слишком заботиться о поведении. И сама комната Милли очень нравилась: высоченное тройное окно там выходило в сад, прямо на любимую беседку Милли, увитую бело-красными цветами кафросы, а стены украшали красивые трофейные картины, привезённые господином с далёкой республиканской планеты Альдераан. Иллин их одно время часами рассматривала… «Ну всё, хватит раскисать! — скомандовала себе Милли. — С Иллин ещё ничего не сделали. И не сделают! Госпожа её не бросит. Даже если Иллин виновата, всё равно не бросит!» Робко заглянув в столовую, Милли застала госпожу смотрящей в окно, меланхолично накручивая на палец нитку бус. Заметив Милли, она подобралась, возвращая свою привычную безупречную осанку, и улыбнулась — но что-то в этой улыбке было не так, она казалась грустной и фальшивой. — Проходи, Милли, присаживайся, — позвала госпожа. — Совсем я тебя сегодня заморила голодом, бедняжка. «Не меня», — чуть не ляпнула Милли, но прикусила язык. Нельзя разговаривать с хозяйкой так, будто в чём-то её обвиняешь. Милли давно усвоила, что капризы и обиды (и серьёзные, и не очень) входили в довольно короткий список вещей, на которые они с Илли не имели права. На столе, рассчитанном, самое большее, на четверых, стояли вкуснюще пахнущее рыбное филе в сладком фруктовом соусе и стакан настоящего сока из тамлики. Иллин и Милли всегда кормили очень вкусно, как господ, и в этот раз ничего не изменилось. Кроме главного: порция была всего одна. Поблагодарив, как и полагалось, госпожу за еду, Милли колупнула филе ножом и вилкой. Кусок в горло не лез — Милли чувствовала, что её стошнит, если она попытается съесть хоть немножко, — поэтому она принялась расчленять рыбу на много-много маленьких кусочков. Госпожа Тира молча наблюдала за ней, время от времени отпивая что-то из высокого затемнённого бокала. С каждой секундой Милли всё сильнее грызла мысль, что нужно заговорить об Иллин. Прямо сейчас! Но язык словно отнялся. Она не знала, с чего начать, как обратиться к госпоже, чтобы не сделать только хуже. Это Иллин всегда была очаровашкой и понимала, как надо улыбнуться, как посмотреть, как попросить, чтобы никто не смог ей отказать. У Милли никогда так не получалось. Филе уже превратилось в рыбно-фруктовую кашицу, размазанную по тарелке ровным слоем. Госпожа Тира, вздохнув, накрыла ладонь Милли своей, мягко отобрала столовые приборы. — Переживаешь из-за Иллин? — тихо спросила она. Милли кивнула. Опять захотелось плакать, и, не успела Милли опомниться, слёзы ручьями потекли из глаз. Госпожа, откинувшись на спинку стула, поманила Милли к себе: — Иди ко мне, малышка. Милли, с готовностью приблизившись, опустилась на колени у её ног, прильнула к ним, прижалась щекой к прохладной, гладкой ткани платья. Положив ладонь Милли на макушку, госпожа принялась нежно поглаживать её. Она не задавала вопросов и ничего не говорила сама, пока Милли не прорыдалась и не перестала вздрагивать, а после дала ей салфетку, чтобы вытереть лицо. — Госпожа, Илли действительно виновата? — тихо спросила Милли, всё ещё всхлипывая. — Она же всегда была хорошей, она не могла… Всхлипнув, Милли уткнулась лицом в салфетку. Она не хотела столько плакать, но стоило ей заговорить об Иллин, как тут же представлялось, каково ей там, в тёмной кладовке, побитой, напуганной, брошенной… Лицо госпожи странно застыло и дёрнулось. Она перевела взгляд на окно, словно надеялась хотя бы мысленно уйти от разговора к свежему воздуху, искусственному пруду и увитой цветами беседке. — Она сделала то, за что я наказала её. Виновата или нет… — Тяжело вздохнув, госпожа покачала головой. — Милли, ты должна понять: как бы я ни любила вас, вы рабыни. Вы не имеете права поднимать руку на господ, даже защищаясь. — Так Варл обидел её?! — воскликнула Милли, удивленно вытаращившись на госпожу. Она не могла поверить в это. Да, Варл в последнее время стал каким-то вредным и надутым, но ему же так нравилась Иллин! Милли не понимала, как такое могло случиться, а сама Иллин только начинала рыдать каждый раз, когда Милли пыталась расспросить её… Но это же несправедливо — наказывать Иллин за то, что она защищалась! — Милли, это не имеет значения. — Поморщившись, госпожа прижала пальцы ко лбу. Похоже, у неё разболелась голова, как с ней часто бывало. А ведь Иллин помогала ей с этим справиться — просто водила руками у висков госпожи, и ей становилось лучше...— Обидел или нет, какая разница… Я должна была наказать её за то, что она сделала. Варл — мой сын и ваш господин. Иллин должна была позвать на помощь, а не своевольничать, тогда всё было бы по-другому! Милли отвела взгляд. Это было… неправильно. Очень-очень неправильно. Варл, значит, лежит в своей роскошной комнате и ест вкуснятину, не вставая с постели, а Иллин — плачет в кладовке? Хотя это же он виноват, а не она, даже госпожа Тира это признаёт! Милли закусила губу, чтобы не заплакать снова. Нельзя говорить, что госпожа поступила несправедливо. Наверное, она сама это понимает, раз так переживает… Иногда Милли не понимала господ: они могли делать всё что угодно, у них не было хозяев, но они зачем-то сами придумывали себе правила, а потом от них страдали. Это было глупо… Но Милли не должна такое говорить. — Но что она сделала, госпожа? Простите меня, я не понимаю… Как это получилось? Иллин же не умеет драться… Госпожа ответила не сразу. Забывшись, она снова принялась накручивать бусы на палец. — Я не понимаю, как это могло произойти, — едва слышно произнесла она. — У Варла раздроблено запястье… Не представляю, как девочка могла сделать такое, если только… Не договорив, госпожа страшно побледнела и часто-часто задышала. Милли испугалась было, что ей стало плохо, но госпожа быстро пришла в себя и легонько коснулась её руки — мол, всё хорошо, не бойся. — Мы подозреваем, что Иллин наделена Силой, — сказала она слабым голосом. — Господин уже связался с Академией и попросил о проверке. Если это подтвердится, Иллин заберут. Сердце Милли сжалось и тут же забилось так быстро, будто хотело выскочить из груди. Иллин заберут?! Её Иллин?! Как… Как же так? Её — в Академию? Милли немногое знала об Академии ситхов, но даже это немногое пугало. Говорили, что там выживали только достойнейшие. Юноши и девушки из имперских семей, которых с детства готовили к тому, чтобы стать ситхами… А Иллин — рабыня, её учили петь, танцевать и быть милой! Иллин не сможет! Она там погибнет! Последнее Милли, не удержавшись, выкрикнула вслух. Госпожа, грустно вздохнув, погладила её по голове. — Мы не можем это изменить, Милли. Если Иллин и правда одарена, она отправится в Академию. Таков закон. — А если нет? — Милли с надеждой посмотрела на госпожу, вцепившись в её платье. — Если нет у Илли никакой Силы? Вы простите её? Госпожа, умоляю, скажите, что простите! Илли очень любит вас, она будет хорошей, больше никогда так не сделает! — Милли! — госпожа взяла её за плечи и легонько встряхнула. — Окстись! Как ты себя ведёшь?! Немедленно перестань, пока господин тебя не услышал! Я не хочу наказывать и тебя, глупая девочка! — Но Иллин… — Милли беспомощно всхлипнула. Да, она плохо себя повела, но как госпожа не понимает?! Иллин хорошая, с ней не надо так! — Госпожа, ей очень плохо. Она вас звала, просила прийти… Вы для нас как мама, госпожа. Пожалуйста, хотя бы зайдите к ней… Губы госпожи дрогнули. Отпустив Милли, она отвернулась и замерла, прижав ладони к лицу. Милли очень хотелось подойти и обнять её, но она не решалась. Что если госпожа разозлится? Она не разрешала подходить к ней, а Милли и так слишком многое себе позволила. — Я не пойду к ней, Милли, — тихо сказала госпожа, не оборачиваясь. — Если Иллин останется у нас, я хочу, чтобы она запомнила это наказание на всю жизнь. Но тебе зайти я разрешаю. Доешь свой ужин и сходи к ней. И возьми с кухни остатки еды и воду. И мазь с кольто из аптечки, обработаешь ей раны. Потом вернёшься ко мне и скажешь, как она. Хорошо? — Да, госпожа. — Милли поклонилась. — Спасибо вам огромное. На самом деле, Милли не очень понравилось решение госпожи. Иллин, конечно, было больно, и она очень хотела есть и пить, но не за этим она так звала госпожу. Иллин сейчас одиноко и страшно, ей нужно знать, что её простили и любят… Но, похоже, не простили. Пока надо быть благодарной за то, что есть. Потом всё вернётся на круги своя, когда эти люди из Академии приедут и скажут, что никакой Силы у Иллин нет. Ведь нет же? Милли бы почувствовала, ведь у неё Сила точно была. Только говорить об этом госпоже она не станет никогда.