Господин

Те сигареты, что он курил, никогда не нравились Саре, потому что были до ужаса крепкими и горькими, буквально оставляющими в её легких пожирающую смоль. Тот алкоголь, который он пил, ассоциировался у неё с солидными мужчинами, переступившими порог шестидесятилетия и прожигающие остатки своей жизни в роскошных казино или курортах. Лёгкое шампанское, вино, вермут и текила входили в список пожизненных табу, а водке, виски и коньяку восьмидесятилетней выдержки Майкл был рад и вносил, как обязательное пойло на всех вечеринках. Они проходили редко, но отпечатывались в памяти и фотопленке у каждого и могли похвастаться масштабностью. Особняк Тёрнеров — сплошная тайна, покрытая вуалью мрака, сырости и неприветливых ворон, что сидели на оголенных ветках деревьев и провожали тебя неприветливым взглядом. С его домом могли посоревноваться только Моринги, имевшие за плечами несколько гектаров промерзшей земли, на которой разместился готический полудворец с каменным лабиринтом и засохшим садом мертвых красных роз. Враждующие семьи — классика всех времен, непоколебимая устойчивая тема для романов и обсуждений. Все знали, что если ты переступишь за границу Локвуда — элитного района во всём Сентфоре, то постараешься либо задержаться тут подольше, либо убежать как можно скорее. Нависающие грозовые тучи сгущались над крышами влиятельных людей и добавляли особой мрачности и угнетающей атмосферы, не покидавшей территорию двух громадин с высокими каменными заборами, и высеченными в них характерных символов домов. Тёрнеры строили бизнес на торговле рабов, привезённых из всех уголков мира; Моринги же состроили крупную сеть ночных клубов, в которых дилеры толкали наркоту и занимались грабежом. Обе вязли в болоте преступности, утопая с головой в вязком липучем дёгте, но это нравилось им и деньги капали на счёт каждую секунду. Никого не заботили вопросы чести, морали и уголовной ответственности, — миссис и мистер Тёрнер спокойно сидели в Конгрессе, упиваясь своей властью и пресекая любые протесты граждан; Моринги довольствовались местом в Сенате и расширяли свои связи по щелчку пальца. Вечно одетые с иголочки, носящие только чёрный и бордовый, курящие крепкие сигары и разъезжающие только в машинах представительского класса. Сентфор сосредоточивал в себе всё самое грязное, пошлое, омытое мерзкими руками правонарушителей. За непослушанием следовал расстрел и об амнистии позабыли уже как двадцать лет, и любой недовольный расположением политических дел пропадал с радаров, исчезая и для родственников, и для друзей. Сара мало знала о Сентфоре, переезжая сюда и переходя в старшую школу, славившуюся своей образовательной программой. Но как только обшитые панелями стены и дубовые полы предстали перед взором старшеклассницы, все интернетные сплетни обрели почву в мгновении ока и заставили её застыть у входа. Снующие туда-сюда ученики не обращали на неё ни малейшего внимания, утыкаясь либо в телефоны, либо обсуждая с друзьями последние новости, но важнее было то, что уже в самом начале Сара почуяла в воздухе запах гари и бесконечной борьбы. Всё в школе вмещало образы двух семейств и гербы, висевшие над парадным входом, лишь подтверждали данный факт. Чёрный Тёрнеров смешивался с красным Морингов и занимал каждую деталь в архитектуре и интерьере. Вот, что спугнуло Сару на первом этапе. Здесь везде витал скорый запах смерти. Ей удалось застать Майкла на длинной перемене у внутреннего бассейна. По нормативам она должна была проплыть двести ярдов за десять секунд и нужно постараться, чтобы тебя не обогнали. Никому не хотелось быть на последнем месте и стать непригодным для обучения. Сентфорская школа воспитывала боевой дух и делала подростков и детей лучшими из лучших. Сара не испугалась его, спокойно вытираясь полотенцем после плавания и обращая внимание только на крупный ливень за окном. Он был необычно молчалив, сосредоточен и хладнокровен, даже не удосужился с ней поздороваться. Капли воды стекали с его светло-каштановых прядей, продолжали свой путь по телу юноши и тихо приземлялись на кафельную плитку. Его мышцы перекатывались под кожей всякий раз, когда он делал дыхательные упражнения и разминался, и после длительного времяпровождения с ним, О’Нил осознала, насколько часто смотрела не в свою сторону. Глаза её ласкали каждый его сантиметр, пока Майкл занимался делами и не глядел на неё. Костюм-тройка из чёрного, тёмно-серого и белого выделял его среди остальных, громкие и тяжелые шаги слышались за несколько метров, как и аромат мужского парфюма с мускатными нотками. Сара изучила этот запах вдоль и поперёк, а потому могла пойти по нему, как ищейка, и найти желанную цель. Один только зелёный бомбер пах промозглой подвальной сыростью, сожженным деревом и кровью. Она уверена, что именно этот запах является его настоящим, а одеколон только был прикрытием. Все знали чем занимается семья Тёрнер, но никому это не мешало контактировать с Майклом, как со своим другом. Сын члена Конгресса мало жаловал крокодильи слёзы, панику и двуличие, и поэтому Сара вытачивала в себе упорство, непоколебимость и равнодушие, чтобы понравиться ему. Симпатия к нему появилась незадолго до кровавого бала, на котором все одевались в красное и отдавали дань и уважение семьям своей пролитой кровью. Когда настал её черёд и заточенный до идеала клинок оказался в руках, тонкая полоска украсила ладонь, а уничтожающий взгляд Майкла возвёл девушку на небеса. В тот вечер он смотрел на неё дольше обычного, впервые обратил внимание. — У тебя тонкие и сухие запястья, — Майкл сомкнул пальцы на её талии и холодно улыбнулся, но даже это было для неё выше всех фантазий, — моя мать привозит с заграницы масла, можешь прийти и взять одно. Мне понравилась твоя смелость и за это следует вознаградить. Его голос возрождал тлевшие атомы и клетки в ней, заставляя возродиться из пепла подобно Фениксу и превратиться в новое существо. Сара отчаянно желала растянуть все моменты, окунуться с головой в пучину гибели и принять с его рук хоть одно касание, чтобы найти ещё больший смысл в существовании. Требовательные прикосновение сочетались с глубоким взором двух изумрудов, что изучали её потихоньку, не торопясь. В этом и состоял Майкл Тёрнер: он ненавидел быстроту и презирал скоротечность. Плавная грация в его походке сменялась резкими движениями, делая из него опасного собеседника, изучающего твой внутренний мир, как обычный журнал в парикмахерской. Бледные губы всякий раз изгибались в улыбке, стоило Саре ошибиться или совершить оплошность. И до кровоточащих порезов она царапала свою грудь, ненавидя себя за ошибки. Майкл ненавидел неточность и на дух не переносил погрешности. Кожаный ремень с железной бляхой оставлял на нежной девичьей коже следы, переливающиеся фиолетовым, тёмно-красным и синим. Смиренно опустив голову и принимая наказание, она молчала и содрогалась, когда удар приходился по ягодицам или рукам. Но это стоило того, чтобы потом прочувствовать на себе его горячий язык, проходящий по всем ранам и синякам, словно пытаясь забрать физическую боль. Пытки стоили каждых мучений, ведь за ними следовало вознаграждение за стойкость. Мужские пальцы оглаживали выступающие косточки бёдер, скользили вверх и вниз, даруя новые ощущение смешанной нежности и боли. Его уста прижимались к её губам с пылкостью, зеницы неотрывно собирали все эмоции с лица, и Майкл открывал ей новые миры, неизвестные до этого. — Он делает меня сильнее, — оправдывалась перед Адель Сара, замазывая следы от укусов и ран, — его любовь своеобразна, но она есть. И в этих словах была львиная доля правды. Тёрнер ни разу не заносил кулак над ней, не заставлял идти к нему в дом, словно одержимую и зомбированную, а на сладкое дарил ей себя и чёрный виноград без косточек, что был редок во всём Сентфоре. Вкусные горошины, наполненные соком, отправлялись ей в рот с его рук, и О’Нил с охотой слизывала вкусные капли с пальцев. Погружённая во мрак комната Тёрнера принимала её, как хозяйку, и массивная кровать с навесом и тёплое одеяло укрывали Сару от непогоды и плохих дней. В его комнате не было света — в ней всегда горели свечи, и Майкл любил подносить огонёк к её коже настолько близко, что О’Нил вскрикивала, но терпела. Затем губы, зажимавшие ледышку, проходились по ожогам и забирали с собой дискомфорт. — Хорошие девочки не плачут, Сара, — он навис сверху, касаясь кончиком носа её щеки, — они получают все бриллианты мира за пережитые испытания. — Мне не нужны драгоценности, — отверженно прошептала она, сцепляя с ним пальцы в замок над головой и выдохнув от мягкого поцелуя во впадинку меж ключиц. — Тогда весь Сентфор будет у твоих ног. Я готов быть у твоих ног. Прибегая домой и быстро прощаясь с мамой, О’Нил садилась в тёмный Кадиллак, облизывая губы и готовясь к встрече с ним. Слетавшее с её губ «господин» редким экзотическим чувством горело в груди, порождало новые ощущения, что пылали лавовым очагом. Но главное, что его цвет кожи приобретал румянец, и лёд во взгляде оттаивал, превращаясь в тёплую ласку. Сара уже входила в поместье без опаски, совершенно не пугаясь воронов и главного обитателя, ждущего её в гостиной напротив камина. Майкл всегда пребывал в раздумьях, держа при себе бокал виски и ремень. Неотделимая атрибутика Тёрнера делала из неё живого человека. И пока другие шептались, опасаясь зеленоглазого юношу из влиятельной семьи политиков и работорговцев, Сара внимала в себя каждый его вдох и поцелуй. Потрёпанные кеды остались отголоском беззаботного прошлого, а на их место пришли лодочки с острым носом. Вся пущенная в дело кровь вернулась ей в тройном размере, но настоящим сокровищем стал Майкл, подаривший Саре каждую человеческую душу в Сентфоре и себя самого.