magnum opus

Мир, в котором всё настолько чужое и непривычное, просачивается в каждую клетку, и точка невозврата кажется уже пройденной, хотя иногда по позвоночнику табуном бегут мураши, хочется бросить всё и сбежать, потому что не быть труднее, чем быть, особенно для того, чьи чувства никогда до этого не были столь прозрачны, как сейчас. Под семью замками они всё равно не такие, как у любого другого человека, но то, какие изменения происходят внутри хрупкого омежьего тела, с его сознанием и порой неоднозначными мыслями, больше пугает, чем радует, потому что всё новое — страшно, даже если прекрасно. Чонгук сидит на кровати и смотрит себе под ноги. Нужно встать, но ему совершенно ничего не хочется. Пытался уснуть, но тоже тщетно, не получается, выспался за эти дни. Неожиданно он понимает, что в комнате, в которой он находится всё это время, слишком душно, кажется, этим многое в его самочувствии можно объяснить, хотя истинная причина для мужчины известна — глупо было бы думать, что это идиотское состояние могло возникнуть из-за духоты. Чон предпочитает всё свалить на неё, его неприятно тревожит по периметру всего тела, и это бьющееся в томительном ожидании сердце так до коликов раздражает, что взрывной нрав мужчины держится на последних нитках. Стакан воды и таблетка на тумбе у его кровати заставляют Чонгука почувствовать себя ещё хуже, потому что он, такой не привыкший к заботе, на её проявление чаще раздражается, чем благодарит. Последнее у него вообще получается с большим трудом, но омега старается. Его со всех сторон разрывает тем, что раньше было где-то далеко и исключительно у кого-то другого, хотя сказать, что в этом мало приятного, тоже нельзя. Больше непривычно, чем плохо. А на деле, если подумать, даже здорово. Только он никому об этом не говорит и подобные мысли вообще пытается держать где-то в глубине своего сознания, воспринимая их как нечто инородное и совершенно ему не свойственное. Таблетка на вкус почти не горчит, а вода тёплая, хотя он любит холодную, и от первого глотка даже начинает совсем незначительно подташнивать. Следует подняться и привести себя в порядок, но слабость во всём теле просит омегу залезть обратно под одеяло. После грандиозного отравления прошло чуть больше трёх дней, давно должно было стать лучше, но Чонгук по-прежнему чувствует разбитость в каждой клетке себя. Необходимость покурить тоже рождается сама собой, но мужчина на неё не реагирует, продолжая сидеть на краю кровати. Больше всего ему хочется смять мысли и выкинуть, потому что они напрягают настолько сильно, что аж сосуды в голове сжимать начинает. Когда Чон хочет пересилить себя и подняться, чтобы принять душ, за дверью слышится голос Тэхёна, что говорит по телефону и, кажется, собирается заглянуть к омеге. Осознание этого заставляет старшего упасть спиной на одеяло, раскинув руки в разные стороны. Через несколько секунд голос за дверью замолкает, а дверь ожидаемо распахивается. Вихрастая макушка юного альфы замечается сразу, а лучезарная улыбка на его лице заставляет Чонгука недовольно закатить глаза. — Если припёрся, чтобы побесить меня, то советую сразу проваливать. Тэхён усмехается и качает головой. Он отчего-то едва слышно, почти на цыпочках проходит в комнату, кладёт поднос с супом и ароматным чаем на тумбочку и усаживается на край кровати. Его внимательный взгляд скользит вдоль маленькой фигуры на простынях, а губы невольно поджимаются, когда парень понимает, что омега ещё не до конца пришёл в себя, судя по цвету его кожи и потрескавшимся от обезвоживания губам. — Я вовсе не хотел ничего такого, не принимай в штыки. Вон суп принёс, заботу проявляю, — последнюю фразу Тэхён говорит специально, прекрасно зная, что это выведет старшего из себя. Но почему-то ему кажется, что расшевелить его хотя бы так — тоже не самая плохая идея. Чонгук на эту откровенную провокацию ничего не отвечает, однако где-то в глубине души шлёт младшего на три буквы, искренне не понимая, в какой момент всё пошло наперекосяк и из провокатора он превратился в того, над кем издеваются. Некоторое время Чонгук ничего не говорит и просто молча смотрит в потолок. Моментами на него снова накатывает скука, но сейчас это не затяжное чувство. Оно больше похоже на вспышки, которые зажигаются, а потом угасают. Неприятно, но вполне терпимо. Желание накуриться до смерти и натрахаться с неизвестными людьми в клубе тоже больше не посещает, хотя конкретно сейчас, после не очень приятного инцидента, который произошёл несколько дней назад, буквально накануне отравления, Чонгук вовсе не против загулять. И даже если где-то в глубине души это не так, по крайней мере, он бы хотел, чтобы выглядело похоже. Его взгляд неожиданно падает в сторону подноса, а брови недовольно хмурятся. — Суп он приготовил? Тэхён пожимает плечами и приподнимается. Кажется, его миссия на этом подходит к концу, и сейчас ему лучше ретироваться подальше. — Если хочешь узнать — спроси. Я не обязан быть единственным, кого поджарит в случае чего. Вы взрослые люди, и продолжать играть в эти глупости — как-то не очень… — Всё, заткнись, — недовольно бурчит Чонгук и демонстративно ложится на бок, поворачиваясь задницей к младшему. — Понял, — хрипло произносит Тэхён и почти незаметно прошмыгивает к выходу. — Если что-то понадобится, звони, а я на учёбу. У нас сегодня проект, потом надо будет увидеться с Юнги и… — Ты ещё не трахнул его? — заинтересованно бросает Чонгук, на что Тэ недовольно хмыкает, но спокойно продолжает то, что хотел сказать до того, как его перебили: —… и выбрать подарок для нашего школьного друга, потому что у него день рождения через пару дней, и мы на него идём. — Прекрасно, валяй. — Денег дашь? — нарочитая наглость в интонации заставляет Чона резко схватить бумажник, который валяется на прикроватной тумбе, и запустить им в мелкого. — Забери все и пошёл на хер отсюда! Мальчишеский смех Тэхёна разрезает тишину, после чего парень уносится вместе с кошельком, бросив неоднозначную благодарность. На самом деле, деньги у него есть. И на торт есть, и на то, чтобы с Юнги в кафе посидеть, а потом купить ему что-нибудь вкусное домой, чтобы уровень эндорфинов в крови повысился, потому что, когда Юнги не ест сладкое, он бывает на порядок агрессивнее обычного. Просто Тэхёну нравится эта игра в обычную семью, какой у него никогда не было. Нравится быть рядом с Чонгуком, нежиться у него на коленях, даже если это частенько раздражает старшего. Ему нравится просить завтрак, и мужчина в самом деле готовит, притом готовит не просто так, а очень вкусно. Правда, бубнит недовольно, но не отказывает. И даже просить деньги — тоже что-то особенное и в некотором роде интимное. Что-то только между папой и сыном. Как будто это помогает Тэхёну не потерять ту ниточку, которую с одной стороны держит он, а с другой — Чонгук. А почти незаметное, но такое важное для ребёнка тепло между двумя с каждым днём становится более и более осознанным. Как будто уже они согревают друг друга не потому, что так надо, а потому, что хочется.

***

Заставить себя получается ближе к полудню. Всё это время Чонгук валяется неподвижно и боковым зрением поглядывает на остывающий суп. Приятный аромат с самого начала наполнил комнату, а сейчас немного притупился: остыл. Хочется попробовать, но сил нет. Чонгук плетётся в ванну, едва перебирая ногами. Он ворохом сбрасывает на пол с себя вещи и встаёт под прохладные струи воды, приподнимая лицо навстречу неприятно бьющим каплям. Глупое чувство беспокойства, которое стало ему известно благодаря появлению Чимина в его жизни, гуляет внутри, поднимаясь от живота к груди и обратно. В моменты ссор или недопониманий тревога усиливается. Это очень странное ощущение, непривычное, неприятное, хочется от него сбежать, избавиться, вырвать комок из своего тела, выкинуть, растоптать. Но не получается. Всякий раз думая о том, что разговор с Чимином неизбежен и будет он совсем не приятным, у Чона начинают пульсировать виски. Хотя то молчание, которого они придерживаются сейчас, хуже любого разговора. Едва выбравшись из душа, Чонгук тут же обтирается полотенцем, берёт с полки свежую сатиновую пижаму и шлёпает босыми ногами по тёмной плитке. Мокрые волосы он сушит полотенцем, а оказавшись в комнате, становится напротив зеркала. За эти дни он хорошенько скинул, лицо осунулось. Чонгук понимает, что уже в том возрасте, когда худоба не красит, а, напротив, подчёркивает каждую морщинку. Ему почти тридцать шесть, выглядит он, кстати, тоже на тридцать шесть, и это хреново. Конечно, все эти баночки и уходовые штуки не помогут после жёсткой попойки и последующего отравления и интоксикации, но Чон рискует и садится на удобный пуфик, чтобы привести себя в порядок. Помимо уходовой косметики Чон наносит лёгкий слой тона, едва заметный блеск на бледные губы и просто расчёсывает влажные волосы. Сойдёт. Мужчина берёт в руки поднос с остывшим супом и чаем и выходит из комнаты впервые за несколько дней. Его шаги выдаёт характерное шлёпанье босых ступней по гладкой поверхности пола, и все в этом доме с первого раза узнают его по шагам, поэтому для Чимина, который сидит на кухне за стойкой и гоняет уже третий чай из-за першения в горле, становится понятно, что Чонгук сейчас появится в кухне ещё за несколько секунд до того, как это происходит. Оба молчат. Старший проходит к раковине, становясь спиной к Паку. Он хрустит позвонками, чувствуя лёгкое нервное напряжение, и демонстративно перекладывает тарелку с супом на столешницу, отодвигая её в самый край. Чай мужчина выливает в раковину, после чего споласкивает кружку и ставит на место. Уже через мгновение он практически с головой залезает в холодильник, некоторое время осматривает содержимое, выбирает, а потом достаёт из недр уже сваренный рис и острые закуски. Чон сваливает всё это на стол прямо перед Чимином, который, словно ничего не происходит, продолжает попивать свой чай. Мужчина закидывает рис в микроволновку, ждёт несколько секунд, а потом вместе с будущим завтраком-обедом усаживается напротив младшего. — Вижу, тебе значительно лучше, — бросает Чимин и хватает аккуратными пальцами маленькую печеньку. Чонгук неосознанно провожает её взглядом в рот Пака и внимательно следит за движениями пухлых губ, после чего возвращается к своей еде, набирая в ложку побольше риса, заедая всё это острейшим кимчи. — Забыл, как блевал дальше, чем видел? — Самое главное, что сейчас всё хорошо, — спокойно отвечает мужчина, но губа сама собой дёргается в победной улыбке. Он рад, что Пак не выдержал и заговорил первым, хотя победой это признать ещё рано. За тот год, что они вместе, этот раз самый долгий, потому что Чимин из тех, кто не любит что-то утаивать или умалчивать, сразу идя с разговором, чтобы всё решить. Чонгук пока не может себя побороть, и в какой-то степени Пак это принимает, пытается: он всё понимает, ведь сам когда-то решил войти в эти воды с головой, пусть даже был шанс утонуть, погрязнуть окончательно в этой пучине. Но иногда бывает настолько запредельно, что просто нечего сказать и не о чем говорить, да и не хочется. Нужно просто время, чтобы эмоции утихли, потому что сложно. Никто не говорил, что с Чонгуком будет легко, сложно, чёрт возьми. Не всегда. Чаще — тепло, уютно, нежно. А иногда вот так. Но Чимин ещё никогда не думал о том, чтобы уйти, потому что, несмотря ни на что, Чон ни разу не пытался перейти черту. Он никогда нарочно не пытался сделать Паку больно назло, как тогда. И это то табу, которого омега придерживается даже в самом страшном гневе. — Как дела? — спрашивает Чимин и поднимается, чтобы отправить чашку в раковину. Он делает так всегда после ссор. Как говорит господин Нам, этим вопросом он пытается подчеркнуть то, как сильно они отдаляются друг от друга, ругаясь всякий раз, ведь подобные вопросы обычно задают тем, с кем давно не виделись, или же абсолютно чужим людям, чтобы поддержать разговор. Чонгук тяжело вздыхает и потирает переносицу большим и указательным пальцами. Отношения выматывают. Иногда он просто не думает и делает то, что давно в его манере и сущности, именно поэтому часто случаются недопонимания. Он пытается мыслить рационально и очень пытается вычленять из ряда будущих поступков то, что Чимину может не понравиться, потому что его привычки далеки от осознанного эгоизма, и он просто не хочет обидеть Пака нарочно. Осознание этого пришло совсем недавно, но уже прочно осело внутри него. Это абсолютная правда: нет ничего более неприятного, чем причинять боль тому, кого хочешь любить. Иногда Чона посещает мысль, что он должен извиниться. Даже просто без причины, без видимой ситуации с отрицательным знаком. Многих своих ошибок Чонгук просто не видит, именно за то, чего он не замечает, но видит Пак, хочется просить прощения. Это тоже новая особенность, с которой мужчине приходится мириться. Он не чувствует себя виноватым, но это важно для Чимина, по крайней мере, так правильно. Но гордость пока не позволяет, поэтому Чон снова в обороне. — Всё хорошо, — тонко отвечает старший и поднимается, поворачиваясь и заостряя внимание на подрагивающих лопатках омеги. Он переживает? Боится? Нервничает? Напряжен? Что, если он чувствует себя разбито или сломлено из-за их ссоры? Вдруг внутри у него та буря, которую сам Чонгук больше никогда не хотел бы ощутить? Что, если прямо сейчас что-то подобное происходит с Чимином, а старший ничего об этом не подозревает, ведь господин Нам говорил, что каждый человек по-разному относится к той или иной ситуации. Что, если он… не может так больше? Чонгук не понимает, в какой момент его тело само собой подаётся вперёд, руки обхватывают омегу поперёк груди, прижимая к себе. Он утыкается холодным носом в чужую шею, видя, как буквально на глазах та покрывается мурашками, а сам Пак от неожиданности вздрагивает. Он не двигается и, кажется, даже не дышит. Его маленькая ладонь ложится поверх крепкой хватки Чонгука, и младший спиной, сквозь ткань одежды, ощущает, как быстро колотится сердце его любимого. Безумное ощущение, не сравнимое совершенно ни с чем, особенное. Словно последняя и единственная часть его личного пазла сложилась с ним в одно целое после долгой разлуки, и это оказалось настолько оглушительным, что у Чимина буквально заложило уши. Он непроизвольно закатил глаза от удовольствия, потому Чонгук — воплощение удовольствия, начиная от кончиков пальцев и заканчивая корнями волос. Его прикосновения, голос, взгляд и просто осознание, что он есть, — всё особенное. Чимин борется с болезненным желанием признаться ему в любви прямо сейчас, потому что эти дни — так близко и так далеко одновременно — были слишком напряжёнными, а сейчас вдруг становится так тепло, так нежно, сладко, как и должно быть, когда они вдвоём. Мысль о том, что Чонгук никогда не делал ничего подобного сразу после ссоры, предпочитая дистанцироваться, заставляет омегу ещё крепче сжать обнимающую его руку. В горле пересыхает, и этот момент становится по-настоящему особенным в их отношениях, словно новый этап, что-то выше чонгуковой гордости и дебильного характера. Вторая рука старшего неожиданно скользит ниже и обнимает младшего за талию, вызывая по всему телу мурашки. Чимин прижимается щекой к чужому виску и громко сглатывает. Мужчина одними пальцами поглаживает нежный участок кожи между слегка задравшейся кофтой и домашними штанами. — Я дышать не мог оттого, как меня тошнило, — неожиданно говорит Чонгук, — но только и делал, что думал о том, как сильно хочу трахнуть тебя. Чимин вздрагивает, потому что дыхание Чона щекочет его чувствительный затылок. — Ни капли романтики. — Ты ни разу меня не проведал, — это не обида, Чонгук не глупый и тоже всё понимает. — Я скучал. Хотел тебя увидеть. Никогда. Никогда раньше Чон не говорил ничего такого. И сейчас он делает это именно потому, что безумно соскучился по своему омеге. Соскучился по его теплу рядом, по той привычке ещё с их первого раза, когда Чимин просто взял и удобно устроился на его плече. Теперь без этого не обходилась ни одна ночь, и эти несколько дней были по-настоящему одинокими. Чимин молчит. Он не хочет спугнуть момент, хотя ему есть что сказать. Он бы не прочь высказаться, но та нежность, которую в эту минуту дарит ему Чонгук, слишком расслабляет, и всё тело омеги превращается в приторное желе. — О чём думаешь? — шёпотом спрашивает Чонгук и чувствует расслабленность во всём теле — так бы и уснул на остром плече под мерное дыхание младшего. Это странно, но от Чона больше не веет тем беспросветным эгоизмом, как было раньше. Он больше не пытается сжимать чиминову душу в своих руках, рискуя раздавить. Теперь он обнимает нежно. Чонгук — больше не спонтанный комок нервов, бесконтрольный, вспыльчивый и чрезмерно думающий только о собственных желаниях. И дело не в том, что свет, исходящий от Чимина, укрыл его собой, согревая, а в том, что он наконец перестал быть зацикленным только на себе и своём одиночестве, которое пусть всё ещё и являлось неотъемлемой частью не заполненной до самых краев души, но уже не было столь резким и одержимым. В том, что Чимин рядом; в том, как он справедлив по отношению к Чонгуку, к его правильным поступкам и проколам, второй видит истину, правду, дом и семью, которой у него никогда не было. Несмотря на то, что уже не так дико, как поначалу, но Чонгук многое забирает. Он отнимает много сил, энергии и нервных клеток. Чимин в постоянном мыслительном процессе, если не считать тех моментов, когда они по-настоящему расслабляются и отдаются друг другу. После всего того, что Пак отдаёт; после всей этой эмоциональной опустошённости объятия Чонгука — лучшее, что с ним может произойти. И все трудности уже не кажутся таковыми, не кажутся неподъёмными, потому что всё дело лишь в том, что счастье рядом с этим человеком настоящее, не эфемерное и настолько сильное, что путь, который они до сих пор проделывают, чтобы добраться друг до друга, не имеет той важности, которую зачастую Чимин может ему придавать. Всё потому, что Чонгук просто такой. И Пак просто взял и выбрал его для любви, не строя никаких иллюзий насчёт того, что будет легко. — Было напряжённо эти дни, а сейчас так хорошо, — просто отвечает омега и разворачивается в мягких объятиях, оказываясь лицом к лицу с причиной своих бессонных ночей. — Зачем нужно было напиваться до поросячьего визга? — все эти дни они не говорили о причинах, а сейчас, когда речь заходит о них, Чонгуку хочется сбежать, потому что он чувствует себя так глупо, впервые столкнувшись с чем-то подобным. — Тебя снова что-то тревожит? Мужчина отрицательно мотает головой, на вопрос не отвечая, и просто оставляет короткий поцелуй на мягкой щеке. Нежность. Иногда кажется, что подобное совсем с Чоном не вяжется, но на деле же он — само воплощение нежности. По крайней мере, когда они вот так вместе и окутывают друг друга объятиями. Пусть Чимин и не любит, когда Чонгук уходит от ответа, но сейчас позволяет. Он идёт на поводу у чужого такого детского обмана и просто позволяет себя поцеловать. Ощущение Чонгука на своих губах, горячее дыхание, аромат морского бриза… Чимин распадается на атомы, теряет счёт времени. Его щеки краснеют, сердце колотится, и он чувствует, как мощный поток гормонов выбрасывается в его кровь. Всегда так. И почему они двое, так разительно непохожие друг на друга, буквально стали одним целым?! Руки Чонгука, обычно такие резкие и грубые, сейчас аккуратные и мягкие, словно просящие прощение, делающие то, что Чон вслух никогда не произнесёт, и это, на самом деле, тоже очень многое значит. Когда Чон задирает чужую кофту и касается холодными пальцами оголённого участка кожи, Чимин непроизвольно вздрагивает и останавливает мужчину, мягко разрывая поцелуй и немного отодвигаясь. — Не сейчас, — полушёпотом говорит он и глубоко вздыхает. — Мне нужно идти, я обещал Сонуну помочь с переездом в другую студию. Чонгук качает головой и усмехается, отпуская Чимина. Он отходит к раковине, проводит ладонью вдоль лица и наливает воду в стакан из кувшина, чтобы немного прийти в себя и отпустить желание, нахлынувшее так ожидаемо. Он ничего не говорит против, ничем не показывает, что его это бесит, и даже самому себе не признаётся, стараясь гнать дурацкие мысли. И всё было прекрасно до того момента, пока в жизни Чимина не появился этот Сонун пару месяцев назад. По крайней мере, Чонгук не впадал слишком часто в свои апатичные состояния. Конечно, он и не думал о том, чтобы выражать своё недовольство по поводу того, что Чимин общается с другом детства, который как-то посетил закусочную Тэмина. Там эти двое и встретились, разговорились. Они вместе ходили в балетную студию, и Сонун продолжил этим заниматься, открыл студию для детей. Общее прошлое и так много схожести — всё это заставляло Чонгука испытывать тошноту оттого, как много этого омеги стало в их жизни. Эти двое часто на связи, чатятся, видятся, а сейчас Пак помогает знакомому с переездом в другую танцевальную студию, и у Чонгука нет ни одной конченой мысли по поводу того, почему эту помощь должен оказывать именно его Чимин. — Надолго? — интересуется Чонгук и возвращается к завтраку, который так и не доел. Его голос вмиг становится слегка раздражённым, но Чимин сбрасывает это на несостоявшийся секс и укладывает ладонь поверх его головы, принимаясь расчёсывать пальцами хорошо отросшие волосы, чтобы хоть немного успокоить и загладить вину. — До вечера, вернусь не позже восьми. Ты найдёшь, чем себя занять? — спрашивает на всякий случай, потому что в прошлый раз, когда Пак ушёл на весь день, Чонгук не нашёл ничего лучшего, чем пойти в клуб и смешать текилу с красным полусладким. — Я немного поработаю, — отвечает Чонгук и дёргает плечом, чтобы уйти от прикосновения, а потом и вовсе поднимается и начинает собирать посуду. Ему кажется, что он слишком очевидный, и это не очень приятно, поэтому старший пытается натянуть улыбку. чон такой профессионал в том, чтобы подделывать эмоции, но рядом с Чимином это не всегда работает, потому что здесь все иначе, тут всё живое, и ему просто не по себе от мысли, что он хочет, чтобы Чимин остался с ним, а не ходил куда-то с Сонуном, потому что там, рядом с ним, с тем симпатичным и улыбчивым парнем, может случиться всё что угодно. Например, в какой-то момент он просто поймёт, что с ним легче, проще; что он лучше, а может, даже больше подходит ему по возрасту и… Чонгук зажмуривается и трясёт головой, чтобы выбросить ненужные мысли. Он коротко целует своего омегу в лоб, на мгновение прикрывает глаза, ощущая под губами приятное тепло чужой кожи, и уходит в свою комнату, бросив короткое прощание. Чонгук понимает, что дом опустел, когда Чимин кричит из коридора что-то нечленораздельное, а затем звучит характерное пиликание дверного пароля. Он ложится на кровать животом вниз и подпирает подбородок кулаком, смотря в одну точку перед собой. Слишком много мыслей. Чонгук не любит, когда так: голова рвётся на части. Скучно. Он прикрывает глаза и чувствует раздражение, проходящее через всё тело. Почему он снова испытывает это? Надо об этом поговорить с доктором Намом? Или с самим Чимином? Зачем? Чтобы потом показаться глупым или выставить себя в идиотском свете? Чонгук не знает, как поступить, потому что границы продолжают расширятся. Казалось, всё что угодно уже случилось, но оно продолжает происходить. Он уже в курсе, что это называется ревностью, но какого хрена он её испытывает? Откуда взялось это ощущение тревожности? Лежать долго не получается, поэтому Чон садится за туалетный столик и принимается внимательно изучать своё лицо. По его личным соображениям, он сто процентов выигрывает у Сонуна во внешности. И, кажется, на этом его преимущества заканчиваются, потому что Сонун весёлый, по крайней мере, его лучезарная улыбка от уха до уха сияет ярче летнего солнца, и в те редкие моменты, когда Чон оказывается в компании этих двоих, он замечает, что Чимин часто улыбается рядом с ним. Мужчина нервно кусает губу, после чего отрывает отходящую кожицу коротко стриженными ногтями, оставляя на её месте маленькую кровавую ранку. День тянется долго, неприятно покалывает на кончиках пальцев. Работать не получается, Чимин не пишет, а мелкий тусит с Юнги. Отвлечься не на что, голова гудит и неприятно ноет в районе грудной клетки. Чонгук не выдерживает этого кричащего одиночества, заваливается на диван в гостиной и набирает Виктора по видеозвонку. Их отношения по-прежнему напряжённые, но Чонгук, который делает всё, как ему хочется, даже не думает об этом. Он всегда звонит отчиму, который часто просто сбрасывает его звонки, стоит ему только захотеть поболтать с ним или что-то обсудить, как сейчас. И то, что произошло между ними в прошлом, совсем не останавливает его. Несколько протяжных гудков, и на том конце провода слышится голос Богома, а на экране светится макушка с отросшими волосами. — Чего тебе? — Дай трубку папе, — просто говорит мужчина и спускается ниже на диване, на который успел забраться с ногами. — По-моему, очевидно, что он не хочет говорить с тобой и дал трубку мне, на случай, если случилось что-то серьёзное. — Ой, да брось, как будто его волнует, что со мной может что-то случиться. Ему просто интересны сплетни. Дай его, передай ему телефон. Недовольный вздох Богома, копошение, а потом хмыкание Виктора в самый динамик. Даже не здоровается гад. — Слушай, па, тут такое дело, ты не можешь приехать? — Я просил тебя так не называть меня? Просил или нет? Чон поднимается, шлёпает в сторону кухни и ставит кипятиться электрический чайник. После завтрака в животе неприятно крутит. Кажется, ту попойку он не забудет ещё очень долго. — Просил, — подтверждает омега и заводит язык за щёку, — но Намджуна ведь уже выпустили из тюрьмы. Я думал, ты уже не злишься. — Это не имеет никакого значения с тем, что ты совершаешь ужасные поступки, думая, что это в порядке вещей. — Не понимаю, о чём ты. Хотя нет, понимаю. Ты пытаешь меня в этом убедить и злишься, когда у тебя это не получается. Мой психотерапевт предлагает мне не общаться с абьюзерами. — Ты сам абьюзер, — спокойно напоминает Виктор, заставляя Чонгука усмехнуться. Это забавно раз за разом, продолжать раздражать Виктора реально поднимает настроение. Чон и его отчим очень разные, пытаться друг друга понять — бессмысленно, простить — тоже. Проще просто не общаться, как и советует господин Нам, но Чонгук не может не звонить Виктору время от времени, а Виктор тревожится, когда долго не получает вестей от пасынка. Им даже не нужно видеться, чтобы чувствовать эту связь на ментальном уровне. Они просто два человека, которые очень тесно друг с другом сплелись и стали родными вопреки всем обстоятельствам. — Как там у Намджуна дела? — спрашивает Чонгук, когда закипает чайник, и заливает кипяток в чашку. Туда бросает палочку корицы, разломанную пополам, и пару листов чая, хватает напиток и вновь возвращается на диван. Тепло жидкости согревает мужчину изнутри, и тошнота уже не ощущается так критично. — Всё хорошо, — Виктор отвечает просто и в подробности не вдаётся, но Чонгук знает по слухам, что альфа находится сейчас заграницей и отчаянно пытается восстановить своё влияние, несмотря на то, что его папа и брат против этого и советуют просто отдохнуть. Такие амбициозные ублюдки, как Намджун, не успокаиваются, потеряв всё, и Чонгук лишь может надеяться, что в будущем он не выкинет что-то интересное. — Если вдруг захочешь о нём поговорить, я готов. Не думай, что я боюсь испортить с тобой отношения, и сделай так, чтобы Намджун держался подальше от Чимина. — У тебя тревожное расстройство, моего сына больше не интересует твой омега. Чонгук непроизвольно улыбается на словосочетании «твой омега» и шумно отхлёбывает из чашки. — Если это всё, то я кладу трубку. У меня дела. — У Богома ещё нет парня? Ты знаешь, я тревожусь о Тэхёне. Мне кажется, что у них с Юнги не складывается, поэтому я буду иметь Богома в виду. — Я никогда не допущу, чтобы ты стал свёкром моего сына. — Но между ними была такая химия. Неужели ты не чувствовал этого? Я думаю, что… — Чонгук не успевает договорить, Виктор бросает трубку, оставляя пасынка в недоумении. — Алло? — все ещё надеется, что показалось. — Алло? — и снова лишь короткие гудки. Чонгук недовольно морщится, отбрасывает телефон и допивает чай, после чего возвращается на кухню и принимается приводить её в порядок. В этот дом они втроём переехали месяца два назад. Именно тогда Чонгук и Чимин съехались. Весь прошедший год они встречались, присматривались, не хотели торопиться в этот раз. Не потому, что боялись, а просто Чимин хотел, чтобы всё было постепенно. Хотя первый секс у них случился буквально через несколько дней после воссоединения на кухне чиминова дома. И было это горячо, безумно и совершенно по-новому — не так, как раньше, это ощущалось в каждом прикосновении, мимолётном взгляде, слове, в поглаживаниях кончиками пальцев. За этот год для Чонгука стало удивлением то, какой стойкий и решительный характер у Чимина. Его дотошность в мелочах, в тот период, когда они делали ремонт уже в своём доме, порой сводила с ума. Он тщательно подбирал даже дверные ручки и очень злился, когда подводили мастера или что-то шло не по плану. Они строили свою жизнь с нуля, с простого «ничего». Были только голые стены небольшого одноэтажного коттеджа, который Чонгук купил за наличку больше полугода назад, полностью отказавшись от идеи переехать в Чехию, потому что Чимин был к этому не готов, а ещё Тэхен, который предпочёл учебу в Корее. Решение было простым: Чонгук покупает коробку, а Чимин полностью занимается ремонтом. Конечно, Пак не мог не бесится, когда старший слишком безразлично реагировал на варианты плитки или обоев, что он предлагал, но в этом весь Чон Чонгук. Он вообще не был рад идее с ремонтом, предпочитая сразу заехать в готовый дизайнерский интерьер. Но у Чимина ещё никогда не было дома и ремонта, в котором все было бы по его личному вкусу, это было для него важно, поэтому Чонгук терпел. Терпел и то, что Пак слишком часто отказывался от материальной помощи и истратил все свои накопления. В конце этого путешествия, он задумал продать домик, который купил для себя и своей семьи после развода с Намджуном, потому что не хватало на кухню и комнату Тэхена. Чонгук не позволил сделать этого, и остальное оплачивал сам. После этого вопрос денег между ними двумя больше не вставал. Чонгук богаче, это и ежу понятно, но Чимин тоже упорно работал, поднимая на более высокий уровень их с Тэмином закусочную, и деньги у него тоже имелись, поэтому траты теперь стали чем-то общим, а бюджет совместным, как то бывало в обычных семьях. Простое ощущение домашнего тепла пришло с переездом. Поначалу было странно. Странно было засыпать и просыпаться вместе не только после секса, но и просто потому, что вместе уснули после тяжёлого трудового дня. Чимин много времени проводил на ногах, приходил измотанный. Чонгук работал из дома на удаленке, разрабатывая очередной проект, и тоже к концу дня был вымотанный и выжатый. Он буквально часами отмокал в ванной, стараясь расслабить забившиеся мышцы, а потом к нему присоединялся уставший после смены Пак, и они продолжали расслабляться вместе, но уже несколько по-другому. Сейчас проект Чона закончен, другой он пока не берет, даёт себе время отдохнуть. Тэмин наконец нашел помощника и техперсонал в закусочную, тем самым, разгрузив и себя, и брата, который находился на работе каждый день до позднего вечера из-за того, что у Тэ мелкий, которого нельзя надолго оставлять с бесполезным отцом или помощником, тот слишком привязан к папе. У омег стало больше времени на то, чтобы проводить дни вместе, и именно в этот момент появляется Сонун, которого Чонгук не прочь избить до полусмерти, но вряд ли Чимин это оценит, поэтому мужчина сдерживается и просто лежит в своей комнате, подняв руки перед собой и рассматривая упаковку экстази, которую из ящика не доставал уже довольно давно. Это, кстати, то, о чем Чон и Пак договорились на берегу. Второй категорически против любых наркотических препаратов, и у Чонгука хорошо получается держатся, потому что с Чимином выброс гормонов в кровь происходит регулярно, и в таблетках отпала необходимость. А вот сейчас… А сейчас Чонгук просто хочет сделать что-то назло Чимину, потому что уже почти девять, а его до сих пор нет. Голова раскалывается и по швам трещит. Он закидывает таблетки обратно в ящик, переодевается, несмотря на то, что это странно, ведь уже почти ночь. Он снимает домашнюю одежду и меняет ее на сатиновую чёрную рубашку и широкие прямые брюки. Сами собой высохшие волосы омега аккуратно укладывает и идёт в сторону кухни, чтобы приготовить ужин. Тэхен шумно вваливается в дом, когда Чонгук готовит стейки к обжарке. Он сбрасывает обувь на пороге и тяжелой походкой тащится к Чону, который бросает на него короткий, но тёплый взгляд. Это уже не контролируется, и Тэхен не может сдержать улыбки, подходя ближе к мужчине и обнимая со спины, укладывая голову на острое плечо. Во время расставания с Чимином Чонгук сильно похудел и до сих пор не пришёл в форму, а отравление только усугубило ситуацию. — Придётся откармливать тебя, — спокойно говорит младший и тяжело вздыхает. — Выходит все наоборот. Я за последний год у плиты торчу больше, чем за всю свою жизнь. Ты высосал из меня жизнь. Тэхен ничего не отвечает, но и не отходит. От него приятно пахнет уличной прохладой и тяжёлым морским ароматом, который уже полностью раскрылся. — Как дела с Юнги? — Чонгук выкладывает стейки на сковородку и проверяет овощи, которые томятся в духовке. Тэхен отходит, сбрасывает куртку и падает на диван, запрокидывая голову, чтобы было легче следить за действиями папы. — Все хорошо, я предложил ему встречаться, — неожиданно выпаливает он, на что Чонгук удивленно разворачивается и неверяще смотрит ему в глаза. — Я думал, что вы уже встречаетесь. Клянусь, я не понимаю, в кого ты такой тормоз. Он хотя бы согласился? — Да, мы решили попробовать. С ним непросто, как и с тобой, поэтому я не уверен, что из этого что-то получится. Но я чувствую, что хочу быть рядом с ним, и если желание его защищать, держать за руку и просто радоваться тому, что он улыбается — не любовь, то что? Чон ничего не отвечает, потому что сам профан в подобного рода эмоциях. — И ты так долго не решался приударить за ним, потому что боялся, что ничего не выйдет? — Да. Может быть, ты не знаешь или делаешь вид, что не замечаешь, но твои слова и поступки иногда трудно понять мне или Чимину. Также и с Юнги. Он часто говорит и делает то, что может меня обидеть. Знаешь, он иногда так отрыто заигрывает с другими альфами, что я не уверен, что нужен ему. Но сегодня мы поговорили, и он сказал, что делал это, чтобы расшевелить меня. Он, блин, вообще непредсказуемый. И меня часто пугает то, что я не знаю, что он выкинет в следующую минуту. — Просто не говори ему об этом и тебе станет спокойнее, — говорит Чонгук, оставляет ужин готовиться и разливает по кружкам чай, после чего садится рядом с сыном, дожидаясь, пока тот примет напиток и по обыкновению уложит голову на его плечо. Уютно. Тэхен просто сам по себе очень тёплый, приятный и комфортный, и Чонгуку просто хорошо и уютно, когда тот рядом. Хотелось бы, чтобы вот так было даже чаще, чем один раз в день. — Я становлюсь очень домашним, — вдруг подмечает Чонгук и поворачивает голову в сторону, укладывая подбородок на макушку Тэ, ощущая, как мягкие волосы щекочут его кожу. — Это ведь хорошо, — немного сонно оттого, что расслабленно говорит Тэхен и глубоко вздыхает. — Мне нравится приходить домой и знать, что ты здесь. — Чимин снова уехал помогать Сонуну, — неожиданно говорит Чонгук, и младший удивленно приподнимается, потому что по этой интонации сразу понимает посыл фразы. — Давно? — Да, уже… часов с двенадцати примерно, — масло в сковороде начинает слишком сильно шипеть, и это заставляет старшего подняться. — Почему не скажешь ему, что тебе это не нравится? Чонгук прикрывает глаза, после чего переворачивает стейки. Он чувствует себя неприятно от мысли, что его так хорошо поняли. — Почему мне должно это не нравиться? Тэхен пожимает плечами. — Не знаю. Хочешь провести время с Чимином, соскучился по нему, ревнуешь. Тебе виднее, так что… — Я не ревную. — Понятно, — кивает альфа и поднимается, собираясь направиться в свою комнату, чтобы переодеться. — Но ревновать причин нет, хотя я все равно считаю, что ты должен открыто сказать все, как есть. О своих чувствах. — Я же сказал, что не… — Позови к ужину, — перебивает юноша и, шаркая ногами, идёт в сторону спальни. Чонгук недовольно закатывает глаза и продолжает возиться с ужином. Он пару раз бросает взгляд на настенные часы, и тот факт, что время уже перевалило за девять, начинает его нехило раздражать. Ближе к десяти Чон зовёт сына к столу, сам садится и сразу принимается за еду, потому что чертовски голодный, а ещё желание принять таблетки начинает расти в геометрической прогрессии, и уже не потому, что хочет Чимину насолить, а потому что нервничает. Тэхен ест молча, видит, что у Чонгука нервы на пределе, поэтому не решается что-то сказать, хотя очень хочется его успокоить. Просто он знает, что в подобной ситуации лучше не лезть, чтобы не стало хуже. Тэхен буквально выдыхает, когда слышит характерное пеликанье замка и копошение в коридоре. Чонгук никак не реагирует, спокойно продолжая свой ужин. — Чимин пришёл, — зачем-то говорит Тэхен и сталкивается с недовольным лицом папы. Он опускает глаза в тарелку, понимая, что все, что сейчас происходит, совсем не круто и может перерасти в скандал. По лицу Чонгука сразу видно, что он недоволен. — Ужинаете? — звонкий голос Пака разносится по всей комнате, на что Тэхен выдавливает опасливую улыбку и кивает, тут же переводя взгляд на Чона, чтобы проверить его реакцию. — Папа приготовил обалденный ужин. Ты себе не представляешь, как это вкусно! Тебе положить? — альфа отодвигает стул, чтобы встать, но Пак останавливает его движением руки. — Не нужно, мы поели с Сонуном. Он угостил меня пастой после того, как я помог ему со студией, а потом мы немного прошлись. Погода шикарная, хоть и прохладно, я даже замёрз, — говорит Пак и двигается в сторону столешницы , где стоит электрический чайник. Он включает его и начинает греть руки, тереть друг об друга. — Романтично, — спустя некоторое время комментирует Чонгук и отодвигает наполовину пустую тарелку. Чимин нервно усмехается и переглядывается с Тэхеном, на удивление точно угадывая настроение своего мужчины. — Что ты имеешь в виду? — омега достаёт из шкафчика кружку Чонгука, та самая большая из всех, что у них есть, и вообще Чимину просто нравится из неё пить, и принимается готовить чай. — Ничего, я рад, что ты здорово провёл время, — Чон отодвигается со стулом и поднимается. — Все сделали? — Да, — воодушевлённо отвечает Пак. — Студия получилась отпадная, я в восторге. Мы так круто там все обставили, аж настроение поднялось. Здорово, что Сонун продолжает заниматься танцами. — Да, круто, — Чонгук подходит к раковине и принимается за грязную посуду, потому что посудомойку установят только на следующей недели. — А поцелуй был уже? — как бы между прочим вставляет старший, заставляя Чимина буквально прирасти к месту. Чон переводит взгляд на Пака, который смотрит на него своими огромными глазами, кажется, не в силах поверить, что правильно расслышал. — Что, прости? Чонгук под этим прожигающим взглядом сразу сдувается и возвращает глаза к посуде, тут же выключая воду и бросая губку в раковину. Охреневший от всего происходящего Тэхен правильно понимает, что ему сейчас лучше просто встать и уйти, так и делает. Этим двоим срочно нужно поговорить, чтобы это недопонимание не тянулось непонятно сколько. Чонгук тоже разворачивается, чтобы уйти в их с Чимином комнату, но второй перехватывает первого, вцепляясь в его сатиновую рубашку мёртвой хваткой. — Ты, блять, что сейчас сказал? — младший смотрит в глаза напротив, по крайней мере, пытается заглянуть. Чон чувствует, как незначительно подрагивает его рука и переводит взгляд на красивое лицо своего омеги. Глаза второго блестят, и Чонгуку становится ещё более не по себе, а ещё оттого, что Чимин практически никогда не матерится. — Слушай… — начинает Чонгук, но Чимин перебивает его, полноценно разворачивая к себе. — Нет, это ты слушай… — он задыхается собственным вздохом, — как у тебя вообще хватило наглости сказать что-то такое? Мне? — его милое лицо покраснело от нахлынувших эмоций. Чимин принял слова Чонгука, как очередную попытку нарочно его задеть, как то было в прошлом. — Опять? У тебя плохое настроение? В чем сейчас причина твоего поведения? — и он даже не допускает мысли, что это может быть банальная ревность, потому что Чон не из тех, кто ревнует. — Сказал глупость, — признаёт Чонгук и перехватывает руки Чимина, приближаясь к нему и буквально насильно обнимая. — Ради чего? — куда-то в шею старшему выдыхает Пак. Его спина слегка подрагивает не то от злюсь, не то от обиды, и Чон проводит аккуратной ладонью вдоль позвонков, чтобы успокоить. — Опять позлить? Ты же знаешь, как я выхожу из себя, когда ты так делаешь, зачем ты… Чон прижимает Чимина ещё ближе, обнимает крепче, глаза прикрывает, потому что сладкий запах омеги успокаивает, заставляет забыть глупые мысли, которые весь день лезли в его голову. Они договорились говорить друг другу правду, но что делать, если правда так больно бьет по самолюбию?! — Просто ляпнул… не думай об этом. Чимин дёргается, чтобы отодвинуться, но Чонгук не даёт, не хочет прерывать этот контак, не хочет, чтобы Чимин разнервничался сильнее, потому что тот всегда успокаивается в его руках. — Зачем? — настойчиво спрашивает Чимин, — а что ляпнешь в следующий раз? Скажешь что-то похуже? А я должен делать вид, что все нормально и не реагировать, когда ты меня практически в измене обвиняешь? Просто захотелось острых ощущений? Чонгук тяжело вздыхает и отпускает Чимина, отходит к столу, садится за свой незаконченный ужин. У него просто голова кругом, и он мечется между желанием все Паку объяснить и желанием не выдавать истинную причину. — Ты делаешь из мухи слона, — говорит Чон первое, что приходит в голову, а Чимин проходит к столу и садится напротив. Он обещал себе, что не будет так реагировать, и если станет совсем тяжело, просто все оборвёт, но они не просто кто-то друг другу, они уже семья, и так легко от проблемы уйти не получится, поэтому Чимин вытягивает вперёд руки, раскрывая ладони. Чонгук пару секунд не мигая смотрит на слега покрасневшую кожу и кладёт свои поверх, ощущая контрастное тепло. — Скажи все, что хочешь сказать сейчас, чтобы потом все это не тянулось, как снежный ком, и нам не было бы ещё сложнее все это разгребать. Меня пиздец, как обидело то, что ты сказал. Ты себе даже представить не можешь. Я в чём-то заслужил твоё недоверие, что не так? Или ты просто сказал гадость ради того, чтобы сказать гадость? Чонгук откидывается на спинке стула, прикрывает глаза, заводит язык за щеку и старается сделать дыхание ровнее, чтобы в следующую секунду крепче сжать маленькие ладони в своих руках. — Ты же знаешь, что иногда мне свойственно говорить глупости. — Я просто пытаюсь выяснить… — Мне неприятно, что ты проводишь с ним так много времени, — спокойно отвечает Чонгук, глядя Чимину в глаза, не позволяя усомниться в том, что говорит правду. — Я хочу, чтобы ты больше был со мной. Я не имею в виду, что хочу привязать тебя к себе, потому что ты можешь делать все, что захочешь, но этот парень… — Чонгук усмехается и мотает головой, потому что говорить о чувствах для него все ещё очень непросто. — Иногда я думаю о том, что не хотел бы, чтобы в один прекрасный день ты понял, что твоё самоощущение с ним намного лучше, чем со мной, потому что я сложный, я заставляю тебя нервничать, а он простой и с ним можно расслабиться. Легче становится сразу, словно гора с плеч, словно камень, который упал и разлетелся на тысячу осколков, даже дыхание становится более прямым. Чимин громко сглатывает и прямо смотрит на лицо Чонгука, ловя каждую, даже самую незначительную, эмоцию. Он освобождает правую ладонь и проводит кончиками пальцев по чужой гладкой щеке, чувствуя биение собственного сердца и то, что за последнее время его желание просто быть рядом с Чонгуком, просто обнимать его, трогать, прикасаться ещё не было столь велико, как сейчас. — Как хорошо, что ты это сказал, — мягко и полушёпотом произносит Пак и не может сдержать тёплой улыбки. Чонгук не ревновал его даже в тот период, когда он был супругом его брата и буквально спал в его постели, а сейчас… не сказать, что Пак рад этому, потому что всё-таки всегда считал ревность негативным чувством, но вот это чонгуково откровение, где он практически прямым текстом говорит: «я боюсь тебя потерять», стоит очень многого. — Блять, я сейчас сквозь землю провалюсь, — смеётся Чон и кладёт свой лоб на ладонь Чимина, чувствуя приятный аромат его крема для рук. Мягкие пальцы Чимина вплетаются в отросшие волосы Чона, аккуратно массируют кожу голову, поглаживают. — Даже думать об этом не смей. Между мной и Сонуном ничего нет и быть не может. Не обижай меня ревностью, мы всего лишь старые знакомые. Все. Чонгук мычит что-то нечленораздельное в чужие руки и не собирается поднимать голову, потому что это пиздец. Все, что натворил с ним Чимин по-другому и никак иначе нельзя назвать. Все перевернулось и больше никогда не станет прежнем. А может и не нужно, нет, абсолютно точно не нужно, потому что страшно, тревожно, иногда слишком нервно, но однозначно лучше, чем раньше. Тепло родного человека, его успокаивающий голос, сама суть того, что в этом сложном мире не менее сложному Чонгуку удалось встретить кого-то, кто заставляет его чувствовать, заставляет испытывать странное ощущение болезненного удовольствия, что граничит с удовлетворением и спокойствием. После разговора — душ. Чимин торопится смыть с себя пыль прошедшего дня, а Чонгук остаётся, чтобы привести в порядок кухню, в которой так и не доубирал. Странное чувство не покидает мужчину, и он считает себя просто беспросветным идиотом после всего, что случилось. В какой-то степени он и так знал, что между этими двумя ничего невозможно, но все равно устроил этот цирк. Для чего и зачем остаётся до сих пор загадкой. Просто ему все это не давало покоя, и отпускать Чимина к Сонуну каждый раз было настоящей пыткой. Омега домывает посуду, складывает все по ящикам, после чего заглядывает к Тэхену, который полусонный дочитывает параграф. — Все нормально? — сразу интересуется альфа, на что старший просто кивает, легко улыбнувшись, и желает парню спокойной ночи. Чимин находится в их общей комнате. Он уже переодетый в домашнюю одежду, смывший макияж и выглядевший по-особенному тепло и уютно сидит на корточках перед ящиком, в котором Чон хранит всякую мелочь. Он чувствует себя так, словно его застали с поличным, закусывает губу, ногой пинает ящик, закрывая его, и поворачивается к Чонгуку, улыбаясь. — Ты так быстро убрался в кухне? — Нашёл что-нибудь? — усмехается Чонгук и подходит ближе. Чимин не глупый. Он быстро сопоставил факты, понял, что недавняя попойка Чонгука произошла из-за ревности и злости, поэтому решил проверить, не перешёл ли Чонгук черту с экстази. Таблетки были на месте, причём все. Они не стали их выбрасывать, и наличие их в доме закаляет дух больше, чем если бы их не было. Однако никогда до этого Пак и не думал проверять здесь они или Чон их уже уничтожил. — Я неправильно подумал о тебе, — говорит Чимин и проводит языком по губам. Мысль о том, что Чонгук был зол, ревновал, наверняка, хотел сделать что-то назло, но не сделал, теплотой разливается внутри Пака, и он чувствует, что такой Чон — это тот человек, ради которого он столько времени ломал себя, а после собирал по частям. И ничто не прошло зря, потому что именно в таких мелочах Чимин чувствует, что его любят, ценят и хранят. — И о чем ты подумал? — Чонгук подходит ближе и чувствует усилившийся запах шоколада. — Я просто хотел убедиться, что помимо того алкогольного психоза, ты больше ничего не натворил, — сглатывает Пак и смотрит на Чонгука с замиранием сердца, потому что у них уже неделю не было близости, и сейчас после всех этих недопониманий желание ощущается особенно острее. — Ты не должен так поступать, — почти шёпотом говорит Чонгук, приподнимая лицо Пака за подбородок. — Мы ведь договаривались. Почему снова… — Мы много о чем договаривались… — перебивает Пак и становится на носочки, чтобы быть примерно одного роста с Чоном. Мягкие пушистые носки едва ощутимо касаются привычно оголенных ступней мужчины, и это заставляет губу последнего дёрнуться. Он с силой закусывает ее изнутри, чтобы не позволить злосчастной улыбке вырваться наружу. В этой негласной борьбе ему проигрывать не хочется. — Мы также договаривались, — продолжает Чимин, хотя тоже борется с желанием прижаться к тёплому телу мужчины, ощутить под пальцами тонкую ткань его шелковой рубашки и ещё ярче почувствовать оглушительный аромат морского бриза, — что ты больше не будешь позволять себе то, что мог позволить раньше, — младший смотрит в самые глаза, на дно потемневших от вожделения зрачков, — потому что ты теперь со мной. Мы вместе. Ты мой. Чонгук понимает, что Чимин имеет в виду тот идиотский поход в клуб, он и сам признаёт, что было это по-детски и где-то в глубине души понимает, что вряд ли поступит так когда-то ещё. Прохладные пальцы вплетаются в мягкие, влажные после душа волосы Чимина, тепло его тела, ощущение его рядом… голова кружится от нахлынувших эмоций. Чонгук нависает над Паком, кончиком носа касается чужого лба, оставляет мягкий поцелуй на щеке, потом ниже на подбородке и, наконец, мажет по губам. Они пахнут мятной зубной пастой и природным ароматом омеги, от которого у Чона покалывают кончики пальцев, пересыхает в горле. Губы Чимина слишком соблазнительные, чтобы поцелуй долго оставался невинным, и Чонгук почти сразу переходит в наступление, целуя глубоко, заставляя омегу задыхаться, хвататься за его руки, сжимать их в поисках опоры. Сердце наращивает темп, уже совсем скоро начиная отбивать бешеный ритм. Язык Чона горячий, влажный, дерзкий, а губы шершавые и холодные, но такие же дикие, как и сам Чон. Он страстный, более страстный, чем любой альфа, а когда ему срывает голову, как сейчас, он почти бесконтрольный. Чимин не успевает за этим бешеным темпом, он задыхается, он хочет скорее оказаться на постели, сразу без одежды, потому что, когда Чонгук ложится поверх него, щекочет его кожу тканью своей рубашек и трогает абсолютно везде, Пак теряет связь с реальностью. Чон умеет и знает, как свести с ума. Его крепкие руки с силой сжимают аккуратную талию Чимина, а губы отрываются от губ и спускаются ниже, оставляя влажные следы на подбородке. Чимин едва слышно выдыхает и чувствует дрожь по всему телу. Он даже не пытается справиться с диким желанием отдаться Чонгуку прямо сейчас. Его маленькие пальчики проходятся по спине мужчины, вдоль лопаток, а сердце буквально выпрыгивает из груди, когда холодные руки Чона забираются под его пижамные штаны, а потом сразу под белье. Мужчина бесцеремонно проходится пальцами по мокрому входу и оставляет короткий поцелуй на горящих губах. — Так быстро потек… — выдыхает он прямо в чужие губы, заставляя щеки Пака покрыться едва заметным румянцем. Младший подаётся вперёд, горячо целует, вылизывая чужие губы, ощущая их приятную неровность и возбуждаясь ещё сильнее. — Тебе доставляет удовольствие всегда говорить что-то такое, да? — выдыхает Пак и едва подрагивающими руками принимается настёгивать пуговицы на чужой рубашке. Он проводит языком по губам, когда вспоминает горчащий вкус чонгуковой смазки и громко сглатывает, подталкивая мужчину к кровати и прежде всего расстёгивая его брюки. Чон спускает их сам вместе с бельём и недовольно цокает, когда не может выпутаться, чтобы скорее удобнее устроиться на простынях. Когда ему всё-таки получается, он укладывается лопатками на простыни и позволяет Чимину нависнуть над собой, чувствуя, как в предвкушении бешено бьется сердце. Пак снова целует. Его губы большие и мягкие и ощущаются так здорово и возбуждающе, что Чон чувствует, как по его бедру уже бежит смазка. Он разводит ноги шире, позволяя омеге удобнее устроиться и вздрагивает каждый раз, когда Чимин проводит кончиками пальцев по его животу. Слишком горячо, чтобы сдерживаться, и Чон тяжело выдыхает, опуская голову на матрац и прикрывая глаза, просто позволяя Паку оставлять мягкими касаниями поцелуи на своей коже. Чимин жадно гладит стройные ноги своего омеги, оставляет короткие поцелуи и на коленях, и на подрагивающих от предвкушения бёдрах. Он прикусывает и зализывает сводящую с ума кожу, оставляет влажные следы, вырывает изо рта Чона короткие вдохи-выдохи. В какой-то момент Пак ловко подхватывает омегу под напряжённые бёдра и сразу припадает губами к текущему входу. Чонгук неконтролируемо стонет и откидывает назад голову, проводя пальцами по взмокшей челке, откидывая ее назад, чтобы не лезла в глаза. Чимин обожает трахать Чонгука языком, потому что не передать словами то, каким тот становится в эти моменты. Он дрожит всем телом, позволяет себе нетерпеливо ерзать и совсем тихонько постанывать. Он позволяет себе, как сейчас, засасывать в рот пальцы, а потом влажными кончиками проводить вдоль собственного торса, и выглядит это настолько горячо, что у Пака от желания скулы сводит. Чимин отстраняется, проводит языком по влажным от смазки губам, смотря при этом Чонгуку в глаза. Тот усмехается, чувствуя, как вновь неконтролируемое желание устремляется вниз живота, и из входа с хлюпаньем вытекает смазка. Пак проводит по мягкому колечку мышцы пальцами, пачкает их чужой смазкой и вводит сразу три, заставляя Чонгука задохнуться собственным вдохом и громко выдохнуть. Пару раз движением вперёд-назад и Чимин снова наклоняется, прижимаясь губами к чужому входу. Младший прикрывает глаза и с дурманящим удовольствием слизывает тягучие капли. Язык Чимина скользит вдоль всего входа, то толкается внутрь, то вылизывает гладкие стенки, то буквально высасывает горячую смазку с таким ярким морским вкусом, от которого солёность горчит на языке, а собственная смазка уже полностью пропитала штаны. Чонгук держится, он держится из последних сил, чтобы не кричать, потому что эти эмоции сводят с ума, он готов начать подмахивать готовому буквально вытрясти из него всю душу омеге, а ещё этот позорный скулёж, который он просто не в силах держать в себе. А накатывающие волны возбуждения, каждая сильнее предыдущей? Что с ними? Дрожь проходит по всему телу, и Чонгук уже не может держаться. Он откидывает голову и громко стонет, буквально чувствуя, как от напряжения надувается венка на шее и лбу. Ноги начинают подрагивать, и этот бесконечный вострог становится невозможно вынести, поэтому Чонгук стонет снова и снова, и снова. Громко, протяжно, а потом непроизвольно сжимает волосы Пака у корней и громко сглатывает слюну, потому что кажется, что вот-вот взорвется. Чонгук буквально плавится в этой всепоглощающей беспомощности, становясь совсем желейным в руках этого маленького омеги. Он не помнит, как кончил, помнит только, что в один миг его накрыло огромной волной и столь сумасшедшим жаром, что чуть не потерял сознание. Чимин вылизывал его даже после того, как старший испытал оргазм, разорвавший его сознание на сотни мелких осколков. На грани болезненности мягкий язык касается нежных стенок, делая это совсем невесомо, аккуратно для того, чтобы выжать Чонгука до самой последней капли. Чимин отпускает Чона только тогда, когда того пробирает вторая бешеная дрожь. Он дуреет, когда смотрит в помутневшие полуприкрытые глаза своего мужчины, и ложится на его плечо проходясь пальцами по впалому животу. От столь лёгкого прикосновения Чон вздрагивает всем телом, которое ещё слишком уязвимо после пережитого. Чимин тяжело вздыхает, приподнимается и нависает над старшим, смотря в его лицо, пытаясь поймать поплывший взгляд, понимая, что все силы мужчины сейчас уходят на то, чтобы восстановиться. — Открой рот, — шёпотом просит Чимин, и Чонгук медлит пару секунд, а потом не слишком широко размыкает губы, уже зная, что примерно последует за этим. Чимин совсем невесомо проводит пальцами по его щеке, нависает так, чтобы их губы были напротив друг друга в нескольких сантиметрах, а затем спускает тонкую ниточку слюны в рот Чонгука. Тот принимает ее и вздрагивает, как только влага касается его языка. Его догоняет очередной волной, потому что слюна Чимина на вкус, как его природный запах, а ещё прямо сейчас в ней есть нотки морского бриза, и это пробирает до мурашек, он вздрагивает и оргазм вновь отдаётся во всем его теле, стоит ему сглотнуть. Попытка прийти в себя провалена и через пять минут, и через десять. Его отпускает медленно, но лежащий рядом Чимин, запах его возбуждённого тела, короткие поцелуи, мягкие поглаживания заставляют Чона потихоньку пробуждаться. Его отпускает в тот момент, когда Чимин начинает неожиданно и глубоко целовать, вылизывая рот Чонгука, заставляя его вновь испытывать это томление во всем теле. Сердце отбивает сумасшедший ритм, а эти причмокивающие звуки вновь начинают возбуждать. Чонгук помогает снять Чимину пижамную кофту, а за ней и штаны. Кожа Чимина пахнет гелем для душа, а из входа буквально льётся, когда Чон опускается пальцами к раскрытому колечку. — Сядь мне на лицо, — просит Чонгук, и Чимин чувствует возбуждение во всем теле после этой фразы. Он громко сглатывает, но послушано выполняет просьбу. Перекидывает ногу через голову мужчины, придерживается руками за спину кровати и опускается ниже на коленях, пока губы Чонгука не встречается с его входом. Дико, одуряюще, неистово, потому что Чонгук вкладывает всю душу, когда вылизывает своего омегу. Он кусается, всасывает нежную кожу, активно работает языком, заставляя Чимина с трудом держаться на дрожащих коленях. Он закатывает глаза и откидывает голову. Его маленькое светлое тело выглядит слишком невинно для тех грязных вещей, которые Чонгук любит с ним вытворять. Светло-розовые соски и такого же цвета вход кажутся слишком возбуждающими, поэтому Чонгук снова начинает течь. На языке Чона вкус чиминовой смазки, которую он с шумом сглатывает. Слишком приторная, отчего Чимина хочется съесть всего. У Пака звёзды перед глазами. Он так сильно сжимает пальцами спинку кровати, что аж больно, но пальцы, сжимающие его бёдра, делают куда больнее, а нехватка воздуха и дрожь во всем теле делают его ещё более слабым и уязвимым. Язык Чонгука, его обманчиво хрупкие руки, дыхание у самого входа, томные всхлипы и сосредоточенность, та с которой он всегда брал Чимина, не могли на довести до крайности слишком быстро. Чимин стонет громко, не сдерживается. На периферии горит мысль о том, что в соседней комнате Тэхен, и это будет до безумия неловко завтра, но ему остаётся только надеяться, что брат в наушниках или стены тут хотя бы с минимальной шумоизоляцией, потому что держать в себе эти эмоции невозможно, и, когда Чимин понимает, что сейчас кончит, он с силой зажмуривается и позволяет себе почувствовать это полное и бесконечное расслабление. Чимин снова лежит на плече Чонгука и прислушивается к дыханию второго. Не спит. Парень начинает вести коротким ногтем по чужой груди, а потом негромко, но звучно говорит: — Расскажи… как это ощущалось. Чонгук прикрывает глаза и ведёт ладонью вдоль чужой обнаженной спины. Кожа там особенно мягкая и нежная, и Чон любит просто водить по ней кончиками или костяшками пальцев. Он сразу понимает, что Чимин имеет в виду ревность к Сонуну, потому что его всегда интересуют любые, даже самые незначительные проявления эмоций у Чонгука. Это делает их более похожими и заставляет лучше понимать друг друга. — Это было запредельно. Было штормом под линиями вен, бурей внутри черепной коробки. Вот так оно ощущалось, — неожиданно даже для самого себя выпаливает Чонгук и замолкает. Чимин затихает. Ему кажется, что сердце колотится слишком сильно, и его громкий звук слышен в каждом уголке комнаты. — Так сильно… ревновал? — осторожно спрашивает он и крепче забивается в мягкие объятия мужчины. — Мне показалось… не знаю, правильно или нет, но будто бы он стал для тебя каким-то особенным… возможно, я просто испугался, что ваша дружба может измениться. Чимин не пропускает мимо ушей слово «испугался», и его отпускает. Как будто то, чего он опасался все это время, вдруг перестает иметь значения. Чонгук никогда не признавался ему в любви, но вот этими незначительными крохами, из которых в пазл можно собрать всю их совместную жизнь, и складывается то большое чувство, на которое оказался способен маленький человек. — Ты ошибся, — честно говорит Чимин. — В моем мире есть только один особенный человек, только ты все время недооцениваешь его. Не думай, что если появится кто-то более удобный, то тебя просто заменят. Ни я, ни Тэхен… Мы рядом из любви, а остальное неважно. Чимин слышит, как Чонгук сглатывает и чувствует, как расслабляется. Пак тоже ложится удобнее и прикрывает глаза. Мерное биение сердца под ухом, запах морской волны, мягкость расстёгнутой рубашки, которая холодит разгоряченную кожу. Как так вышло, что Чимин нашёл успокоение в самом неспокойном человеке? — Эти слова были не о ревности… — говорит Чонгук прежде, чем уснуть в объятиях своего человека. — Я знаю, — выдыхает Чимин и не может сдержать улыбки, потому что Чонгук для него тоже — шторм и буря в венах и в голове. Запредельный. Такой странный, сложный, необычный, особенный. И единственный за всю жизнь, чьё имя срифмовалось со словом «свобода».