Into the woods

«Нет слов таких, чтоб ими я решился Лес мрачный и угрюмый описать, Где стыл мой мозг и ужас тайный длился: Так даже смерть не может устрашать… Но в том лесу, зловещей тьмой одетом, Средь ужасов обрел я благодать…» © Данте Алигьери, «Божественная Комедия» Тяга к приключениям — штука, вообще-то, довольно-таки странная. Иные благоразумные люди, почувствовав ее, тут же отбрасывают подобные мысли, сторонятся желания сунуть свой нос в какую-нибудь тайну, как огня. И они, в общем, наверное, правы. Приключения — вещь довольно-таки опасная и непредсказуемая. А все, что непредсказуемо — пугающе. Наверняка, именно по этой причине люди взяли да переиначили, буквально перекроили по нитками само понятие приключений, стали называть ими поездку за город на машине или ночевку у друзей, спрятав изначальный смысл — опасность и жажду неизведанного — за завесой более «безопасных» понятий, чтобы больше никогда и ни за что не возвращаться к этой теме. Благоразумными людьми движет страх, и это все, что нужно было о них знать. К счастью, Диппер Пайнс не был таким. Да, к «благоразумным» людям, которые на деле казались Дипперу обыкновенными трусами, его отнести было нельзя, и это с готовностью мог подтвердить любой из его окружения, но больше всего уверенности в этом было у его близняшки — Мэйбл. Третье подряд лето, проведенное вместе в Гравити Фоллз, дало семье Пайнсов четкие определения, согласно которым Диппер имел все шансы навсегда остаться чудаком, любящим риски и вечно ищущим приключений на свою задницу. К шестнадцати годам он приобрел репутацию не только брата-заучки, вечно ломающего кайф своей безбашенной сестренке, но и довольно смелого авантюриста, целыми днями пропадающего в лесу и возвращающегося только под вечер — нередко с синяками и ссадинами, которые Мэйбл с недовольным ворчанием пыталась обработать, сидя при тусклом свете лампы в неизменной комнате на чердаке со странным окном треугольной формы. Сестру Диппер брать с собой постоянно отказывался, аргументируя это тем, что в лесу может быть опасно, что это не подходящее место для шестнадцатилетней девочки и что для нее куда лучшим занятием были бы различного рода вечеринки, ночевки с подружками и попытки найти парня. И, конечно же, Диппер Пайнс успел забыть, сколько раз сестренка вытаскивала его из неприятностей. А зря — большое упущение с его стороны. В какой-то момент — Диппер не мог точно сказать, когда именно — лес стал для Пайнса чем-то большим, чем источник опасности и неизвестности, на которые паренек подсел уже довольно-таки серьезно. Диппер стал замечать, что каждый поход в лес больше не воспринимается как пресловутая авантюра и поиск приключений, скорее, как возвращение домой после долгой дороги. В лесу становилось уютно и спокойно, хотелось задержаться подольше, побродить меж темных стволов деревьев, полежать на влажном мху, обтереть ладонью колкие пахучие лапы елей. Все чаще Пайнс приходил на маленькую светлую опушку, вглядываясь в заросший мхом каменный треугольник с вытянутой вперед неестественно — слово звучало глупо, даже нелепо, в этой ситуации, но заменить его все никак не получалось — длинной и тонкой рукой. Все глубже погружался в лес, все позже возвращался домой, все чаще Мэйбл приходилось снимать с его одежды липкие комки смолы и зеленые иголки. Диппер основательно забил на семью, друзей и даже учебу, прежде игравшую в его жизни чуть ли не самую важную роль. Вся его сторона комнаты была занята теперь сухоцветами, полароидными снимками редких и не очень растений, банками с мхом, книгами о флоре и прочей, как он сам ее называл, «лесной атрибутикой», которая то ли украшала комнату, то ли еще что. Поначалу никто из семьи Пайнс не придал этому особого значения, в конце концов, одержимость и Диппер давно стали понятием неделимым, и все с этим фактом смирились, ведь лето, когда этот заумный мальчишка угробил три месяца на разгадки тайн, поиски автора дневников и попытки завоевать — как несерьезно — сердце девушки, плотно впечатлось в разум жителей городка. Так что, привязанность Диппера к лесу восприняли более, чем спокойно, зная, что не сегодня, так завтра она сменится какой-нибудь новой идеей, горящей в глубине темно-карих глаз. И сначала все действительно было в порядке: Диппер, полностью погруженный в свое новое хобби, стал тихим и покладистым. Его больше не раздражали шумные подруги сестры, приходившие к ним на ночевку чаще чем можно было сосчитать, не бесили нападки Робби, и абсолютно не интересовали различного рода городские мероприятия. Диппер завел собственный дневник, в котором, в отличие от дневников Форда не было ничего аномального — исключительно карты с отмеченными маршрутами и зарисовки заметками. В этом году он умудрился пропустить Летоуин — просидел допоздна в гостиной, разглядывая через лупу свою маленькую находку, обнаруженную на дне неглубокого ручья сегодня утром — золоченую тяжелую пуговицу с двумя отверстиями. Впрочем, Мэйбл не держала зла — она тоже нашла себе новое увлечение — метр семьдесят, с голубыми глазами и каштановыми кудряшками, поэтому странный братец-зануда отодвинулся на второй план еще на две недели. А потом начались неприятности. Неприятности — довольно-таки тонкая материя. Никогда не знаешь, когда, как и в каком масштабе они появятся. К примеру, три года назад Диппер был уверен, что его самой большой неприятностью этим летом будет Гидеон, ну максимум — Пасифика, и бум! — их тихий городок пытается захватить спятивший желтый одноглазый треугольник в стильном цилиндре. Неприятности Мэйбл начались с насекомых. Однажды ночью она проснулась от щекочущего чувства рядом с шеей и, скосив глаза, обнаружила на подушке жирного черного паука. Взвизгнув, она буквально вылетела из постели, своими криками подняв весь дом. Диппер, вскочивший первым, вооружился тем, что раньше подвернулось под руку — как оказалось, маленьким швейцарским ножичком, которым обычно счищают верхний слой оболочки с грибов — готовый защищать сестру, однако поняв, что ее напугало, облегченно рассмеялся, схватил пинцет и банку и ловко пленил восьмилапого гостя. Потом ему, правда, пришлось долго объяснять Мэйбл, как его подопечный выбрался из своей стеклянной камеры и утешать сестру обещаниями, что это больше не повторится. Но это повторилось. Различные жуки продолжали появляться в комнате с завидным упорством. Они выползали из карманов Диппера, прятались в его обуви, плели свои гнезда под потолком. Дальний угол комнаты оказался оккупирован жирными скользкими гусеницами, и Мэйбл чисто символично загородила его ширмой, хотя знала, что это, в общем-то, не поможет. Спать стало тревожней, в ночной тишине особенно хорошо была слышна возня муравьев под половицами. Однако, апогеем происходящего стал череп оленя, который Диппер, светясь ни то от счастья, ни то от гордости, радостно приволок домой, когда стрелки часов уже почти показывали одиннадцать. Череп был старый, сухая гладкая кость без сухожилий, слегка бликовала в свете лампы, от пустой глазницы через лоб тянулась неровная трещина, один из рогов был сломан посередине. Некоторые из зубов верхней челюсти сохранились и торчали теперь из кости маленькими круглыми наростами. От одного взгляда на это зрелище Мэйбл передернуло. — Зачем ты приволок эту гадость? — Диппер запомнил, как скривилось лицо сестры, когда из глазницы оленя (того, что от него осталось) выползла маленькая гусеница, и Пайнс щелчком отправил ее в дальний угол к сородичам, расценившим появление новичка, как ужин. — Это не гадость, Мэйбл, а очень ценный образец. — заверил ее тогда Диппер, гордо водружая находку на свою тумбочку. — Ну ты еще имя своему образцу дай, — грустно произнесла девочка, отворачиваясь на другой бок и жмуря глаза. — Она ведь тебе уже дороже меня… — А что, интересная идея, — мало того, что он пропустил мимо ушей откровенный сарказм, так еще и не обратил внимания на последнюю реплику сестры. — Завтра над этим подумаю. На следующий день Мэйбл переехала в комнату дедушки Форда. Они со Стэном уехали в другой штат на неопределенный срок, оставив дом в распоряжении близнецов. По будням сюда приходили Зус и Венди, в воскресения хижина пустовала. Диппер появлялся в ней только чтобы переночевать или перехватить чего-нибудь съедобного. Еда в доме приобреталась на деньги из кассы и карманные Мэйбл — свои Диппер целый месяц откладывал, а потом вдруг вернулся из города с пустым кошельком и огромной темно-зеленой одноместной складной палаткой за плечами. «Ну пиши пропало…» — прокомментировала тогда Венди, утешающе кладя руку Мэйбл на плечо и оказалась права. С того момента Диппер стал пропадать на несколько дней, причем с концами — не отвечая ни на звонки ни на SMS. Мэйбл изводила себя переживаниями, пытаясь подбить друзей или полицию — хоть кого-нибудь — прочесать лес в поисках брата, но все лишь отмахивались — мол, Диппер знает лес лучше кого бы то ни было, и в случае чего, это ему придется нас искать. Потом Пайнс возвращался, пропахший хвоей и потом, принимал душ, разбирал рюкзак, денек-второй отсиживался дома, записывая что-то в дневник и пропадал снова, говоря сестренке не волноваться. Мэйбл злилась на его беспечность и собственное бессилие, но что она могла поделать? Июнь кончился, сменившись душной июльской жарой и знойным дрожащим воздухом. Мэйбл встала с кровати, посмотрела на календарь и тяжело вздохнула, осознавая, что этот месяц, да и, что греха таить, следующий тоже, будет точно таким же. Диппер будет пропадать в лесу, оставив ее скучать в хижине. Черт, а ведь ее бы не так раздражало это увлечение брата, если бы он считал нужным посвящать ее. Но Диппер почему-то держал сестру на расстоянии, чем очень сильно ее огорчал. Всю жизнь они держались вместе, как неделимое целое. Одна комната на двоих, одинаковый цвет глаз, один размер ноги, даже набитые на одних и тех же местах синяки свидетельствовали об этом. Конечно, были в них и различия, но разве не это способствовало их сплочению? Ботаник и безнадежная Оптимистка, с большой буквы «О», составляли вполне себе приличный дуэт. Но сейчас… Диппер отдалялся. Конечно, он постоянно отрицал этот факт, говоря, что Мэйбл важна для него, что никакие его хобби ее не заменят, что он правда беспокоится. И быть может, это и было правдой, да только Диппер упускал тот факт, что говоря «Мэйбл» он думал про… Пайнс спустилась на кухню и лениво открыла дверь холодильника в поисках какого-нибудь нехитрого завтрака. Изобретать что-нибудь замысловатое не было ни времени, ни желания — настенные часы в форме совы услужливо подсказали, что до открытия хижины всего пятнадцать минут, и на крыльце наверняка уже толпится кучка туристов в ожидании Зуса, который должен прийти, позвякивая ключами, и открыть нетерпеливым посетителям дверь. И хотя жилую часть дома от «музея» отделяла запертая на ключ дверь, греметь посудой — звукоизоляция была ни к черту — и прерывать рассказ нового мистера-загадки ей не хотелось. Конечно, Зус всегда мог сослаться на призраков, но Мэйбл и без того в последние несколько недель чувствовала себя приведением, до которого дела не было даже ее брату. В дверце холодильника обнаружилась бутылка еще свежего молока, а в верхнем ящике — коробка хлопьев. «Бинго» Дверь ванной отворилась и из нее вышел Диппер, пахнущий свежим мылом. Влажные волнистые волосы, потемневшие от воды, были зачесаны щеткой назад, красная футболка липла к телу. Джинсовые шорты были чем-то запятнаны у боков. — Доброе утро, Диппер, — бросила Мэйбл, флегматично закрывая дверцу холодильника ногой. — Если ты голоден, там есть хлеб, сыр и… — Доброе утро, Мэйбл, — перебил ее брат, растягивая губы в непринужденной улыбке, и потрепал сестру по незабранным волосам. — Спасибо, я не голоден. — Снова уходишь? — безразлично поинтересовалась она, скорее из вежливости, чем из интереса. Раз уж мир говорит, что сестры должны быть ласковы со своими братьями вне зависимости от того, какими засранцами бывают последние, что она может этому противопоставить? — Ага, — Диппер схватил с тумбочки фонарик, сунул его в карман, подхватил с пола ожидающий его темный потертый рюкзак и, приложив два сложенных вместе пальца ко лбу, выскочил через заднюю дверь, громко хлопнув ей. — Не скучайте, буду поздно! В эту же секунду за стеной, сопровождаемая скрипом и гулом толпы, отворилась входная дверь, пропуская гостей вовнутрь. Круг замыкался и повторялся вновь. Диппер потянул носом пряный запах смолы, на момент приподнявшись на мысках ног, и с удовольствием выдохнул. Лес, такой уже родной и знакомый, совсем не опасный, а приветливый и дружелюбный, манил, звал погрузиться в него с головой, раствориться, стать единым целым. Диппер посмотрел на наручные часы и бодро и уверенно зашагал по вытоптанной за многие годы тропе прямо вглубь леса. Лес встретил Пайнса привычной тенистой прохладой, треском сучьев под ногами, мягкостью мха. Тишина сочилась меж толстых стволов приятно обволакивая, теплый ветер ласкал кожу, солнце мягко зацеловывало свежие рубцы на лице — опять давил прыщики все утро. Диппер завернул за угол и огляделся. Если отойти в этом месте чуть дальше, поворота будет не видно, и сложится впечатление, что лес смыкается на дороге, резко обрывая ее. Парень отклонил голову назад, с минуту любуясь иллюзией, и продолжил свой путь, мысленно задаваясь вопросом, куда пойти на этот раз. «К Биллу» — смешком подсказало подсознание. — К Биллу… — зачем-то вслух повторил Диппер и твердым шагом направился по исхоженному маршруту. Билл, а точнее, разговоры с ним, стал для Диппера своеобразной традицией. Каждый раз чувствуя, что мыслей в голове становится слишком много, и их просто необходимо высказать кому-то, кто выслушает, не перебивая, Пайнс приходил на заростающую опушку, присаживался на мягкую траву, не заботясь о том, что на одежде могут остаться сочные зеленые пятна, и разговаривал. Была ли концепция безумнее разговоров по душам с окаменевшими останками своего заклятого врага? Возможно. Диппера это особо не волновало. Может быть, разумнее было выговариваться сестре, друзьям или, на худой конец, дяде. В конце концов, всегда же оставалась перспектива травить себе душу перед зеркалом разговорами с самим собой, но Пайнс всегда выбирал приходить в лес и, присев на траву, вести односторонний диалог с камнем. Послушать — так бред. — Ну привет, Билл, — Диппер сел на холодную еще землю перед камнем, скрестив ноги и посмотрел «статуе» в один единственный глаз. — Давно не виделись. Изваяние утопало в мягкой траве, медленно, но верно покрываясь мхом. Цилиндр демона опутали лианы, а в раскрытой ладони свила пока еще пустое гнездо малиновка. — Я смотрю, ты тут обжился… и соседей завел, — Пайнс провел пальцами по шершавой поверхности. — Время меняет людей к лучшему, так ведь? Билл промолчал. — Впрочем, ты не совсем человек, но это, наверное, не так уж важно. Меня в последнее время все больше тянет в лес. Это твои происки? Солнце, поднявшись из-за верхушек деревьев, бросило теплый луч Сайферу прямо в глаз. — Знаешь, я нашел это недавно в ручье, — Диппер засунул руку в карман и извлек оттуда позолоченную пуговицу. — Теперь я буду носить ее с собой как талисман. У тебя был талисман, Билл? Думаю, нет. Пайнс чуть отодвинулся назад, прислонившись спиной к одной из толстых сосен. — Я много думал в последнее время, знаешь… Мы ведь все чего-то боимся. Вот ты, — Диппер ткнул в Билла пальцем. — Ты же тоже наверняка боялся чего-то? Мне кажется… кажется, ты очень боялся быть забытым. Поэтому ты натворил так много плохого? Ты был очень умным, Билл. Ты знал, что хорошие поступки никто никогда не запоминает… И поэтому всю силу, которая у тебя была, ты направил на разрушение. И посмотри, к чему это привело? Прошло всего три года, а тебя помним только я и Мэйбл… Да и она, по правде, стала забывать. А ведь ты был не таким уж и плохим парнем, если подумать. Диппер вздохнул, поднимая к небу глаза. Судя по затягивающим его тучам, собирался дождь. Кажется, ему придется возвращаться в хижину. — И знаешь, что… Я понял, почему меня так тянет рисковать. Без тебя мне некого бояться и не от кого убегать. И мне этого не хватает, представляешь? Когда ничего не боишься, в чем смысл? — он встал на ноги, чувствуя, как на макушку падают первые тяжелые холодные капли. Дожди в Гравити Фоллз бывали только такими — тяжелыми, будто налитыми свинцом. — Наверное, дождь тоже одна из твоих аномалий… Удачи, Билл. Я еще приду поболтать. Диппер слабо улыбнулся, накинул рюкзак на плечо и, подняв лицо к небу, неспешно побрел по тропинке в сторону дороги, оставив Билла размышлять над его словами.