*
Его освобождают в зале суда. Перед приговором он зачитывает стихи, по легенде сочиненные здесь же, во время заседания (никому знать не следует — он готовился двое суток); щелкают камеры, ведется несколько прямых трансляций, на сидящем по правую руку Сергее Муравьеве лица нет: он снова сделал все возможное и даже больше, но дальше — зависит не от него. — Товарищ, верь, — Сашка толкает его локтем в бок. — Взойдет она, звезда… А если нет… — Саш, — пытается возразить Сергей. Судьи нет примерно пятнадцать минут. — Замолчи, — исчерпывающе отвечает Сашка. Пожимает плечами. И принимается качаться на стуле под неодобрительные взгляды стоящего за спиной репортера «Новой».*
На улицу он вываливается вместе с шумной ликующей толпой, счастливый, окрыленный; «СВО-БО-ДА!» — поет толпа; Сашка тащит за лацкан пальто настоящего героя этого утра — всё потому, что Сергей изо всех сих пытается сам прикинуться чьим-нибудь пальто и тихонько слиться с импровизированной пресс-конференции. Но Сашка ему слишком благодарен за буквально выдранную из лап правосудия вольную, поэтому и слиться ожидаемо не дает. — Оковы тяжкие падут, — кричит он через голоса собравшихся, — темницы рухнут, и свобода, — спотыкается на ступеньках, пытаясь застегнуть куртку, не попадает «молнией» в замок и быстро оставляет бесполезную затею, — вас встретит радостно у входа, и братья меч вам отдадут! Он улыбчивый, остроумный, самую малость зазнавшийся от пришедшей при жизни славы, неприлично кудрявый и чуть не охрипший от постоянных попыток переорать скандирование. Шутит о себе, о друзьях, о дурацкой власти и о только что захлопнувших папку с его делом судьях. А потом — смотрит прямо перед собой и неожиданно замолкает. Растерянно моргает и понятия не имеет, что сказать. У журналистки темные волосы, собранные в высокий пучок, профессиональная хватка тонких пальцев вокруг диктофона, острые локти, которыми она без труда распихивает собравшихся, и совсем молодое лицо. — Саша, здравствуйте, ответите на несколько вопросов для студенческого СМИ? О. О. Это многое объясняет. — Разумеется, — резво отвечает Сашка, — все для вас. Что за подстава, воет он про себя, я на это не подписывался. Непрекращающийся текст в сашкиной голове уже приобретает вполне осязаемую форму, а у девчонки, вообще-то, диктофон убран в чехол с белым издевательским «зе вышка» (Сашка думает, что все-таки ненавидит транслит и моду на названия со строчной), у девчонки, на минуточку, джинсы подвернуты и блестящий розовый макияж на глазах.*
— Если что, — буднично говорит Сергей, прежде чем они прощаются у метро, — у нас Миша учился тут, в питерской Вышке на графдизайне. Относительно всех нас еще можно сказать, что недавно. — Ясно, — кивает Сашка, изображая китайский болванчик. — Спасибо за помощь, ребята, независимые СМИ вас не забудут, Сереже привет и скажи, что мы проголосуем всей редакцией. Сашка борется с совестью весь день и довольно долго одерживает верх, но народная мудрость гласит: после двух часов ночи не происходит ничего хорошего. При должном пролистывании вниз в инстаграмных подписках Бестужева можно найти аккаунты вышкинских СМИ, а дальше все предельно просто — о дивный новый мир — никто не откажется от собственной минуты славы, если этому кому-то удалось взять интервью у фигуранта самого резонансного политического дела последних месяцев. Её зовут Наташа, она — дочка предпринимателя и лучшее, что есть на факультете журналистики в этом спорном во всех отношениях заведении. У неё посты про современную музыку, котиков, самодельные торты и текущую президентскую кампанию, а в статусе — невесть когда уже вписанный кусок сашкиного стиха из зала суда, сплошь маленькими буквами и без запятых. Ей восемнадцать — и два с половиной года до выпускного. Сашкино лицо впечатывается в клавиатуру так, что «Подписаться» нажимается без малейшего его участия.