***
Менее четырёх лет назад
– Мне скучно, – говорит Тсуна, и Дазай – боже, блядь, как же он теперь понимает Чую, хотя никогда в этом не признается! – хочет ему врезать или вставить в рот кляп, но вместо этого перелистывает страницу книги и ровным голосом отвечает: – Займись чем-нибудь. Из города, где братец умудрился так подставиться, они выбрались в обещанный Дазаем срок и несколько дней сначала добирались на машине, потом тряслись на рейсовом автобусе, бросив автомобиль. От слежки, если она всё-таки была, должны были избавиться, но Дазай перестраховывался. К тому же, путешествие, ожидаемо, сказалось на ослабленном здоровье Тсуны, хотя Савада и старался это скрыть. Так что сейчас они снова были заперты в какой-то паршивой квартирке, снятой у не внушающего доверия хозяина. Официально на месяц, но Дазай уже знал, что они свалят раньше. – Чем? – взмахивает здоровой рукой Тсуна и смотрит на брата, широко раскрыв глаза. – Здесь нет ни книг, ни телевизора, ни даже карт. Ты не позволяешь мне выйти из дома, чтобы это исправить. А развлекать меня сам отчего-то не спешишь. Дазай закатывает глаза и размышляет, не так ли выглядит кармическое воздаяние. Осаму знал, что был мудаком и просто нехорошим человеком, он знал, что бесил врагов и союзников, особенно ему нравилось выводить своего напарника, взрывающегося фонтаном эмоций; он запугивал людей, грабил и убивал, иногда – доводил до самоубийства и никогда не испытывал за это раскаянья. Но неужели он был настолько плох, что заслужил это? Саваду нельзя убивать, жалко калечить (не потому что у Дазая вспыхнули родственные чувства и желание посюсюкать над миленьким младшим братиком, а потому что это задержит их ещё на неопределённое время в городе, чего не хотелось), а заткнуть мирными методами его просто невозможно. И Тсуна явно пользуется своей безнаказанностью! – Эй, – мягко звучит над ухом. Савада подобрался сбоку и теперь пытается заглянуть в книжку. – Дазай, что ты всё время читаешь? Осаму сам не считает грехом читать чужие письма, но терпеть не может, когда ему заглядывают через плечо. Он захлопывает книгу и растягивает губы в фальшивой улыбке: – Значит, мой маленький братец напрашивается на то, чтобы я разнообразил его досуг? – Было бы неплохо, – соглашается Тсуна, сверкая глазами. Это всё ещё лихорадочный блеск глаз, но Савада, похоже, чувствует прилив сил. Интересно, насколько он себя переоценивает? Дазай смеряет взглядом худощавую фигуру брата. Тсуна – боец ближнего боя, хотя пистолетом тоже пользоваться умеет. Но самым главным оружием для него всё равно остаётся собственное тело, и это заметно – руки у Тсуны сильные, тело не перекаченное, но Дазай обрабатывал его раны, поэтому помнит, что под кожей проработанные мышцы, и рефлексы у брата такие, что любой позавидует. Это, так или иначе, вызывает у Дазая тоску по заданиям, которые у него случались с Чуей меньше года назад. Тогда было весело: он сам придумывал планы, по полной эксплуатируя способность напарника, а тот был просто идеальным исполнителем, когда не пытался казаться умным. И Дазай всё никак не мог простить Накахаре, что клятву верности тот принёс лично Мори, умудрившись выскользнуть из настороженных на него ловушек. Савада не из тех, что будет клясться к кому-то в верности, он сам босс, он так воспитан. Из Тсуны выбивали всё, что может помешать ему править Вонголой максимально эффективно, но живое человеческое сердце и свободу воли отобрать не смогли. Этим он отличается от Дазая. Может, это его сила, может, слабость, но если бы Хранители Савады вели себя чуточку умнее и тот всё-таки решил бы остаться в Вонголе, эта человечность его бы измучила. Боссу мафии лучше быть таким, как Мори. Как Дазай. Не иметь привязанностей и слабостей, смерть Оды прекрасный тому пример. Несмотря на этот существенный недостаток, Дазай уже знал, Савада мог быть хорошим боссом. Он умел принимать сложные решения и нести за них ответственность, не жалеть себя и других, Тсуна мог быть жёстким и даже жестоким, хотя удовольствия от этого не получал, и был достаточно умён. Его нельзя было назвать гением, как самого Дазая, но там, где Тсуне не хватало изворотливости ума, он успешно использовал гиперинтуицию Вонголы. Человек, привыкший к тому, чтобы его приказы выполнялись, человек, обученный повелевать, а не подчиняться, ломать события под себя, Тсуна не был мягким, добрым и всепрощающим, хотя по привычке пытался казаться таким. Такой уж была его человеческая маска, подобная той, что и сам Дазай натягивал на себя. Разве что добрым Осаму никогда не пытался даже казаться: прекрасно знал, что любой, даже бескорыстный поступок, окружающими воспринимается как фальшивый и вызывает подозрения на ровном месте. И всё же они удивительным образом совпали, как два кусочка паззла, каким бы банальным ни было это сравнение. Когда они бежали из города, а Дазай одной рукой тащил за собой Саваду, а другой – его девчонку-иллюзионистку, прикрывая обоих от поиска по Пламени, когда они всё-таки нашли особые цепи, скрывающие Пламя, отправили девчонку в безопасное место, а Дазай вёз Саваду в багажнике, надеясь, что их не остановят и не придётся убивать патруль – лишние трупы были бы действительно лишними. Когда они меняли страны, паспорта, а с ними и личины раз в несколько часов, только бы запутать след. Когда Дазай, сидя в самолете, летящем в США, вдруг с удивлением спросил у самого себя, а какого чёрта он ещё рядом с Савадой, если поодиночке было бы проще, да и чужие проблемы его не касались? Когда Тсуну ломало, потому что никогда не испытанная Дазаем связь Неба с Хранителями оказалась не просто словом, а резкий разрыв буквально перекорёжил Пламя брата. Савада не помнил той ночи (или делал вид, что не помнит), но тогда он, сбиваясь с японского на итальянский, звал в бреду своих бывших Хранителей, буквально вымаливал прощение. А потом схватил подошедшего слишком близко Осаму за руку и затих, облегчённо вздохнув. Дазай тогда прикинул, что вырывать ладонь себе дороже будет и под стоны Тсуны всё равно не уснёшь, поэтому попытался устроиться поудобнее и стал ждать. А утром, будто ещё не проснувшись, слушал тихий шёпот брата на каком-то сицилийском диалекте, который так сильно отличался от языка, выученного Дазаем, что он понимал с пятое на десятое. Тсунаёши не исповедовался и не клялся ему в верности. Но всё же с трудом переведённые фразы о способности Истинного Неба поддержать связь с любым Пламенным Атрибутом, в том числе и другим Небесным, о силе крови и безусловной значимости семьи для Пламенных, о готовности жертвовать своей жизнью ради близких людей, из которой и берётся сила Небес, что-то зацепили в душе Осаму. И он решил, что хочет получить такое Небо себе. Раз уж так совпало и у него есть такая возможность. Кто, в своём уме, будет добровольно отказываться от такой силы? Дазай умел дрессировать, умел очаровывать, и обещание стать хорошим человеком не изменило его методы. Но почему-то в такие моменты, как сейчас, Осаму чувствовал себя не дрессировщиком, а приручаемым зверем. Ловушка связи оказалась обоюдной. Глупо было сравнивать Тсуну ещё и с Одой, но сначала решив воспользоваться тем, что само идёт в руки, потом заинтересовавшись, Дазай вдруг понял, что его видят насквозь. И всё равно принимают. Не смиряются, не прощают из каких-то соображений или даже привязанности, а просто видят, какой он есть, но ничего не пытаются изменить и вроде как даже наслаждаются его обществом. Дазай никогда не испытывал чувство связи с Хранителем, а его родной отец и Девятый дон Вонголы сделали всё, чтобы он и не смог этого чувства испытать, но против всех печатей, против установок и воспитания Мори Огая, Осаму познал, что значит быть принятым человеком с Атрибутом Неба. – Так ты поможешь мне развеять скуку? – интересуется Тсуна невинно, будто тяжёлый и пристальный взгляд Дазая не заставляет его, как других людей, нервничать. Молодой мужчина кривит губы в недоброй улыбке: – О да, братец, я знаю неплохой способ развлечься. Я позволю тебе выйти погулять, – в светло-карих глазах, наконец, появляется настороженность, но тут же исчезает, смытая восторгом. Кажется, кто-то попался на крючок. – Только с одним условием, Тсу-уна: ты должен сделать так, чтобы тебя никто не узнал. Тсунаёши наклоняет голову набок, предчувствуя подвох: – Предлагаешь замаскироваться? Дазай поднимается, достаёт из шкафа спортивную сумку и предвкушает реакцию Тсуны, когда вытаскивает из неё вещи в фирменной упаковке. И что бы дальше Савада ни сделал – согласился бы на игру, отказался бы – это обещает Дазаю несколько дней спокойствия. – Можешь надеть это, – великодушным тоном говорит Осаму, передавая брату пакет. Заинтригованный Тсуна раскрывает его даже слишком быстро, Дазай внимательно смотрит на его профиль, не желая пропускать ни единой эмоции. Вот лицо у Савады заметно вытягивается, когда он понимает, что именно держит в руках, потом становится слегка неуверенным, а потом он поворачивается к Дазаю и, сверкая глазами, восклицает с восторженным ужасом: – Ты купил мне платье! – Ты же просил, – ухмыляется Осаму. Тсуна задумывается, кивает, мол, было дело, и снова поднимает на Дазая восхищённый взгляд: – Я уважаю людей, которые выполняют свои обещания. Ты хочешь, чтобы я вышел в нём и выглядел естественно, как настоящая девушка? – Именно! – сладко улыбается Дазай. – Тогда тебе придётся купить мне косметику. И туфли. Заколки и резинки для волос. То, с каким знанием дела требует вещи Тсуна, заставляет немного задуматься, настолько ли идеален был план, как казалось. С другой стороны, может, он тоже предусмотрительный? Дазай достаёт из сумки требуемое. Тсунаёши придирчиво осматривает обувь и качает головой: – Это не подойдёт. Ты купил повседневное платье, туфли под него не подходят, слишком будут выделяться. Нужно что-то попроще. И каблук меньше, устойчивее, мы же не хотим привлекать внимание? Лучше уж тогда изобразить скромницу, а не девицу, ищущую приключения на одну ночь. В общем, Дазай не совсем понял, как так вышло, что он отправился по магазинам со списком требований к женской обуви, пока Тсуна примерял платье.