***
– О чём Дазай только думает? – возмущался Куникида, координируя действия членов Агентства. – Отправлять шкета в одиночку захватывать штаб врага! – Я справлюсь, Куникида-сан, – пробормотал Накаджима, слышавший эти возмущения в наушник. Они с Танизаки летели на вертолёте Агентства, под прикрытием способности Джуничиро. В ответном вопле легко угадывалось не возмущение, а беспокойство: – Не бери на себя слишком много! Накаджима только передёрнул плечами. Внутри него копилось напряжение, но чувство было вызвано не страхом, а ожиданием боя. Конечно, в идеале сражения будут сведены к минимуму, его цель – скорее диверсия, чем действительно самоубийственная атака в одиночку. И Куникида-сан зря переживает, потому что план Дазая-сана поддержал даже штатный гений Агентства – Рампо-сан. Эдогава только уточнил у Дазая, действительно ли у него есть основания рассчитывать на чью-то там поддержку. Бывший мафиози загадочно улыбнулся и пообещал, что за Ацуши волноваться не стоит. От слов, что Дазай обо всём договорился, правда, в душе Накаджимы зашевелились смутные подозрения. – Ацуши, – привлёк его внимание Танизаки. – Мы близко. Готовься. Накаджима кивнул: – Понял.***
– Кёко-чан, ты уверена? – узнай о плане своего наставника Ацуши, он бы счёл его слишком жестоким по отношению к Кёко. Однако Рэн, курировавшая исполнения этой части плана по уничтожению Моби Дика, прекрасно помнила, что мафиози (пусть даже и бывшие) не считали детьми тех, кто уже умел убивать. Кёко умела. Кёко не просто выполняла задания, она делала это осознанно. Осознанно же она пожелала уйти из мафии, понимая, какую цену придётся заплатить за предательство. Но всё же Рэн должна была уточнить. – Уверена, – лёгкая дрожь в голосе её выдавала. Рэн беззвучно хмыкнула и вкрадчивым голосом предложила: – У Агентства есть свои правила, и они не могут защитить серийного убийцу от правосудия. Но тебе не обязательно погибать на казни или в самоубийственной попытке остановить этот чёртов корабль. Раз ты не член Агентства, раз они тебя не приняли до конца, то нет смысла рисковать за них, – голос одной из сильнейших иллюзионисток журчал в передатчик, тёк, убаюкивал. Он порождал в чужой душе сомнения и неуверенность, обещал защиту. – Если не хочешь возвращаться к Озаки-сан, Кёко, то можешь попросить о помощи меня. Мой босс одобрит, он всегда питал слабость к раскаявшимся невинным девочкам. Мы защитим тебя. Сделаем новые документы, и ты сможешь попытаться ещё раз с чистого листа. Никаких косых взглядов, никаких напоминаний о том, что тебя заставляли делать. Что скажешь, Кёко-чан? Ты согласна? – Нет! Рэн улыбнулась тому, как категорично, пусть и с панической ноткой прозвучал отказ. Кёко в кабине вертолёта потрясла головой, будто сбрасывая морок. – Подумай хорошо, Кёко. Ты ещё так юна, ты ещё можешь изменить свою жизнь. Девочка тяжело дышала, отчаянно качая головой. – Я приняла решение, Рэн-сан. Даже если я погибну, я доведу эту миссию до конца. Вы не заставите меня сбежать: больше такой ошибки я не допущу. Рэн мягко улыбнулась: – Что ж, хорошо. Тогда слушай внимательно.***
– Он хорош, не так ли? – спросил Фёдор, глядя на своего сегодняшнего собеседника. Савада Тсунаёши смотрел на экраны с лёгкой долей интереса, маскирующего скуку. И это выражение лица отчего-то приводило Достоевского в бешенство. Как никто другой Фёдор знал, что о сопернике нельзя судить по возрасту, но Савада не вызывал у него уважения. Он был всего лишь кривляющимся мальчишкой, уверенным, что сможет выехать за счёт своей гиперинтуиции и брата. Фёдор находил отвратительным, что Дазай, которого мужчина долгое время считал достойным соперником, позволил себе увлечься этой бездарностью. Будь причиной Пламя Неба или родственные узы, Достоевский не мог найти этому оправдания. «Ты слишком расслабился, Дазай», – подумал мужчина. – «Но я знаю, что вернёт тебя в норму». Запись сегодняшнего разговора, где Савада Тсунаёши признаётся, что брат не более, чем орудие в его руках, оставленная поверх трупа бывшего Дечимо Вонголы, будет в самый раз. Даже если Дазай знал о планах Савады или если всё это было его планом изначально, к Тсунаёши он был нелепо привязан, так что такой «подарочек» станет для соперника Достоевского ударом не меньшим, чем смерть Оды Сакуноске. И достойным воздаянием за то, что в этот раз они оба не сидят по разные стороны шахматного поля, а вынуждены делегировать полномочия своим союзникам, занятые решением мелких проблем. Дазай – сохранением своего сильнейшего оружия в здравом уме, а Достоевский – пустой болтовнёй с его братом. Савада Тсунаёши отвёл взгляд от экрана и посмотрел прямо в глаза Фёдора. До этого момента он почти всё время смотрел на Достоевского либо краем глаза, либо из-под прикрытых век, либо поверх бокала. Глаза бывшего босса Вонголы сверкнули отблеском Пламени, но Фёдор только усмехнулся невербально переданной угрозе. Савада всё ещё был самоуверен, даже не подозревая, что ничего не может противопоставить ему. Ведь ещё несколько недель назад Достоевский встретился с человеком, который занял место Тсунаёши в Вонголе, и теперь он знал все секреты Семейки, называющей себя великой. Как знал и то, что непременно приведёт этого мальчишку к безоговорочному поражению. Перед смертью обычно не врут, так что Фёдор не сомневался: перед способностью «Преступление и наказание» Савада будет бессилен, даже если в других ситуациях побеждал во всём превосходивших его врагов. – Дазай умеет создавать нужное впечатление, – улыбнулся Тсунаёши, – но гораздо больше меня впечатляют те, кто в этот раз стали исполнителями его плана. – Ты благоволишь Тигру? Что ж, в этом наши намерения совпадают, – усмехнулся Фёдор, забрасывая наживку. – Именно с этим мальчиком связана моя сказка, но ведь ты ещё не закончил рассказывать свою. Так что, говоришь, случилось с шаманами, поддерживающими равновесие в этом мире? Савада, до того вальяжно устроившийся в кресле, внезапно выпрямил спину, отодвигаясь от спинки, и слегка подался вперёд, как большой кот перед прыжком. Фёдор иронично улыбнулся: Смелый Лев мог думать, что храбрости достаточно для победы. Достоевский же знал, что крысы могут загрызть и тех, кто намного сильнее их на первый взгляд. – Как оно и бывает, сильные умирают, уступая место более приспособленным, – ответ Савады был настолько близок к тому, о чём только что думал его враг, что Достоевский едва не изменился в лице. «Это всего лишь его способность», – успокоил себя мужчина. – «Он просто ткнул пальцем в небо». И всё же, как хорошо, что Фёдор решил подстраховаться. Савада меж тем продолжал: – Отныне мир держится не на последнем из выживших шаманов, а, образно говоря, на трёх китах: «Море не знает границ. Ракушка не изменяет свою форму из поколения в поколения. Радуга появляется время от времени, лишь для того, чтобы снова исчезнуть». Достоевский свёл ладони вместе пару раз, изображая аплодисменты, когда импровизированная песня закончилась так же внезапно, как и началась: – У тебя неплохой голос, Савада Тсунаёши, – сделал он комплимент. Для того, кто в ближайшее время станет мертвецом, не жалко. Впрочем, Савада действительно неплохо пел. – Не думал стать певцом вместо мангаки? – Не нахожу в себе должного энтузиазма и таланта. А ты, насколько я слышал, почти гениально играешь… на скрипке, – многозначительная пауза позволила перебрать несколько вариантов продолжения, прежде чем Тсунаёши озвучил свой. – Раз уж пригласил меня в гости, может, не откажешь в одной просьбе? Позабавленный Достоевский тихо рассмеялся чужому нахальству. Если бы он изначально не собирался убить Саваду, он непременно решил бы это сделать прямо сейчас.