Of Love and Moonrises

Пролог Вторник, 28 марта Шериф Трумэн потёр глаза. От этого действия видимый внешний мир поплыл, и Трумэн принялся с усердием вглядываться в размытые формы и линии, пытаясь сфокусироваться на листе бумаги, лежащим перед ним. За годы работы на занимаемой должности ему довелось составить множество отчётов о различных происшествиях: кражи со взломом, аварии, мелкие преступления, подобные тем, что обычно наполняют жизнь американского городка. Для него это было привычным делом. Но только за последний месяц ему пришлось заполнять отчёты о контрабанде наркотиков, поджогах, межграничных нарушениях, похищениях, нападениях и убийствах. И сейчас он застыл, сжимая в пальцах ручку, смотря на нескончаемые строки в отчётных листах, которых, он надеялся, должно было хватить, чтобы в полной мере описать все те события, что произошли с тех пор, как они с Купером умчались в Роудхаус накануне вечером, чтобы не допустить запланированной Уиндомом Эрлом атаки на конкурсе. Кофе сегодня не помогал. Трумэн, вздохнув, отодвинул кипу бумаг и вновь потёр глаза, прежде чем открыть ящик стола, в котором как раз на такие моменты хранилась бутылка виски. Гарри плеснул алкоголь в кофейную кружку и услышал гул интеркома с рабочего стола. – Шериф Трумэн? – голос Люси потрескивал, доносясь из динамика. – Я только что говорила с Бенджамином Хорном. Он не хотел беспокоить вас, но просил передать, что очень надеется на то, что окружная прокуратура не станет выдвигать обвинения против доктора Хейворда. Мистер Хорн сказал, что сейчас очень важно держаться подальше от… подобных вещей. Я ответила, что решение принимаем не мы, но он сказал, что собирается поговорить с кем-то в офисе окружного прокурора, поскольку доктор Хейворд сдался сам, и это его первое правонарушение. – Люси казалась раздражённой, будто такое простое действие, как запоминание и пересказ разговора, невыносимо утомляло её. Трумэн уже был в курсе её беременности. Мысль о том, что именно это так повлияло на и без того рассеянный интеллект Люси, была слишком сложна для размышления в данный момент. Он мысленно сделал пометку о том, что неплохо было бы обратиться в кадровое агентство с просьбой найти замену Люси на время её декретного отпуска. И чем раньше, тем лучше. – И всё же мы выпустили его под залог, но в основном из-за вашей необходимости обследовать агента Купера. Но я не сказала об этом мистеру Хорну, хотя он наверняка согласился бы с тем, что это правильное решение. Он как-то странно себя ведёт в последнее время, правда, шериф Трумэн? Может быть, на него так повлияла вся эта драма, или, может быть, он просто обрадовался достигнутому прогрессу в отношении Гоствуда, но… – Да, Люси, спасибо, – прочистив горло, Трумэн прервал бесконечный поток её слов. – Хорошо, – ответила она. – Кстати, агент Розенфилд ожидает на другой линии. – Да ради всего святого, – проведя рукой по лицу, простонал Гарри, а затем снова нажал на кнопку интеркома. – Соединяй. – Да, шериф Трумэн. – Люси, – уже немного мягче позвал он. – В следующий раз сначала предупреди о звонке, хорошо? – Да, шериф Трумэн, – снова повторила она. Спустя несколько мгновений до него донёсся треск из динамика, но Трумэн, каким-то чудом нашедший в себе силы на приветствие, был прерван потоком мыслей агента ФБР, что нетерпеливо доносился из интеркома уже с середины предложения: – …скажешь, что рад был со мной поговорить, но, учитывая обстоятельства… – Ну, я действительно рад, – ответил Трумэн. – Всё это – та ещё загадка, и мне бы не помешала твоя помощь, если ты об этом. – Только скажи, и я приеду. – Я забронирую тебе номер в Грейт Нортерне. – Расскажи о Купере. Как он? Гарри сделал глубокий вдох, который должен был, по идее, успокоить, но в итоге лишь сильнее подействовал на нервы. – Альберт, – начал он, выдохнув. – Буду откровенен. Всё плохо. Настолько плохо, что я даже не знаю, с чего начать. – Как вариант, начни с самого начала. Трумэн осушил кофейную кружку с виски и сделал ещё один глубокий выдох, ощущая, как жгучая теплота обволакивает горло. – Я сейчас работаю над окончательным отчётом, но ты, скорее всего, уже читал предварительный. Я просил Люси отправить его Гордону в воскресенье. – Да, я прочитал его, – помимо голоса Альберта до Гарри донеслось шуршание переворачиваемых страниц с другого конца провода. – Загадочные деревья, масляные пятна, красные шторы, появившиеся из воздуха… Всё это звучит немного… причудливо, если честно. – Настолько же причудливо, как и всё то, что здесь творится. – Но отчёт заканчивается на том, как Купер вернулся из рощи Гластонбери. – Да, – вздохнул Трумэн. – Он бредил. Мы сначала подумали, что от голода. Но мы понятия не имеем, где он был. Его не было несколько часов – весь день, фактически, но он клянётся, что прошло всего несколько минут, полчаса максимум. Доктор Хейворд лечил его от обезвоживания в отеле. Мы думали, что он придёт в норму. Но Дейл поскользнулся и упал в ванной. Разбил головой зеркало. Пришлось накладывать швы прямо там, но потом… всё стало очень странным. – Например? – Различные мелочи, – шериф откинулся на спинку стула и снова вздохнул, выводя в воздухе перед собой круги свободной рукой. – Он менялся. В одну минуту был самим собой, а в следующую был… слишком непринуждённым, а затем чересчур серьёзным, а потом начинал смеяться… как-то дико и сумасшедше смеяться. И так по кругу. Это как-то… – с губ Трумэна сорвался безрадостный смешок. – Купер всегда был довольно странным парнем, но… заказывать чашку кофе, а потом пить его прямо из графина? А затем звать на кухню, чтобы пожаловаться на обожжённый язык? Нет, это не он. Задумчивое, протяжное «хм» раздалось из динамика телефона в ответ. – Ты прав, это не он. – Было ещё кое-что, – продолжил Гарри. – Он не был уверен, что Энни Блэкбёрн была действительно Энни. Всё бормотал о Красной комнате, о каком-то кольце. Я не представляю, что всё это значит. До сих пор не понимаю, – сокрушённо покачал головой шериф. – Он просто не был самим собой. Прошло какое-то мгновение, прежде чем Трумэн снова вздохнул. – Доктор Хейворд порекомендовал себя в качестве лечащего врача. Городской госпиталь не достаточно хорошо оборудован, чтобы провести необходимые анализы, которые нужны для постановки верного диагноза. Но, основываясь на проявляющихся симптомах, врачи полагают, что у него отёк мозга. Возможно, от удара по голове, возможно, от того, что произошло с ним там, где бы он ни оказался той ночью. Я не знаю, – признался он. – Купера ввели в медицинскую кому на тридцать шесть часов, чтобы постараться немного улучшить его состояние. Какое-то время они сидели в тишине. – Как дела у победительницы конкурса? – Пока без сознания, – ответил Трумэн. – Не знаю, что с ней будет. Я даже не могу до конца понять, что произошло. Это уже не загадка, это какой-то чёртов бардак. – Гарри, всё будет хорошо. Мы с Гордоном вылетаем из Филадельфии при первой же возможности. Я позвоню, как только мы приземлимся. – Хорошо, спасибо, Альберт. – А пока, насколько я могу судить по твоему голосу, мне кажется, что ты ешь только несвежие пончики и – что там Люси делает для тебя? – то тройное варево. И заливаешь всё это маленькой порцией скотча из верхнего ящика? Гарри посмотрел на кружку. Чёрт, а он хорош! – подумал Трумэн. – На самом деле, это виски, – усмехнулся он. – Ладно, что ты посоветуешь вместо этого? – Обычно я рекомендую печень с луком, – невозмутимо отозвался Альберт в своей серьёзно-шуточной манере, – Однако я слышал, что у вас в городе есть женщина по имени Норма, которая готовит лучшие пироги в штате. Трумэн улыбнулся. – Да, всё верно. – В таком случае я предлагаю тебе немедленно выпить ещё немного и сходить позавтракать в «Дабл Р», – приказной тон Альберта ясно давал понять – никаких возражений он не примет. – Я позвоню тебе, как только узнаю что-нибудь ещё. – Принято, – кивнул Трумэн. Попрощавшись с Альбертом, шериф встал из-за стола. Бумаги подождут. Впервые с тех пор, как Купер пропал, Гарри ощутил нечто похожее на надежду. И оставалось только надеяться на то, чтобы это чувство оставалось при нём как можно дольше.

***

Его план провалился. Увидев в зеркале лицо, явно не принадлежащее ему, он незамедлительно воспользовался возможностью уничтожить его. Даже если тем самым он мог сильно навредить самому себе, он был обязан попытаться. Он должен был помешать тому злу, тому ужасному существу сделать то, что оно обязательно попытается сделать – использовать его тело точно так же, как оно использовало тело Лиланда прежде… Но это оказалось бесполезным. Момент силы и управления был упущен. Он ощущал перемены – его телесное самоповреждение, кровотечение, больничную койку – и не чувствовал ничего похожего на прежнюю волю, что помогла бы контролировать себя, хотя бы недолго, во внешнем мире. В том самом мире, что так сильно отличается от того, в котором он находится сейчас – бесконечные извилистые коридоры, странная музыка и уже знакомые лица: теневые сущности, двойники – Лиланд и Лора, Великан и карлик, Кэролайн, Энни… Нет, он прекрасно понимал, что это был другой мир, отделённый от Твин Пикса, от тех гор и елей, что окружают его. Он знал, что не умер. Правила не распространялись на него так же, как на остальных, а слова, что он рискнул произнести, звучали плавно, тягуче. Но его теневое «я» со стеклянными глазами и сумасшедшим смехом, избившее его, не позволившее выйти, отобравшее Энни, обитающее в его теле за пределами Красной комнаты – оно оставалось прикованным к нему. Каким-то образом. Потому что были моменты, когда лёгкость разливалась в нём. Словно он глядел в иллюминатор после страшной бури. Он чувствовал прохладный воздух на своей коже, заставляющий сердце открыться. Когда завеса между мирами поднялась, он осознал, что видит то, что видит «другой он». Больничная палата, пейзаж за окном, треснутое зеркало. Смутные, рассыпавшиеся воспоминания, становившиеся отчего-то всё более и более далёкими, складывались, становились чётче, пока он, наконец, не понял, что произошло. Пока не осознал, что именно он помог Бобу вернуться в реальный мир. Эта мысль испугала его настолько, насколько это вообще возможно. У него не было ни малейшей возможности предотвратить бойню, если Боб решит её устроить. Он понимал, что ему придётся просто сидеть и наблюдать за всем этим. И этого оказалось достаточно, чтобы заставить его утратить веру в свою способность исправить эту чудовищную ошибку. Почти. Однако не полностью. В первый раз, стоило ему только услышать голос Одри, что пронизывал призрачный мир, ставший ему тюрьмой, его сердце наполнилось надеждой. Он мог слышать её. Но могла ли она слышать его? Он был достаточно сильным передатчиком, он знал это наверняка. Но было ли это возможным?... Он не мог позволить надежде и туманной идее покинуть его, не сделав ни единой попытки. Поэтому он начал говорить с ней так же, как говорил прежде с Дайан, наблюдая за красным занавесом, что бесконечно уходил в небо над его головой. Он молился, чтобы она услышала его…

***

Среда 29 марта Одри Хорн перебросила ноги через край больничной койки и поморщилась, вытягивая пальчики вниз в попытке нащупать пол. Состояние было такое, будто по ней проехались как минимум несколько раз. Мокрая от пота, она ощущала боль абсолютно везде. Болели даже те мышцы, о существовании которых она не догадывалась прежде, и Одри молила об облегчении. Казалось, что весь Перкосет* мира не сможет ослабить постоянную, тупую пульсацию, что ощущалась во всём теле от ступней до кончиков волос. Что со мной произошло? Поднявшись с кровати, она некоторое время неуверенно стояла, покачиваясь, пока не восстановила равновесие. Прижав руку ко лбу, Одри направилась в ванную комнату, вход в которую находился неподалёку от койки, и дважды подумала о необходимости включения яркого флуоресцентного света, стоило ей только ощутить обжигающий удар боли в глазах. Зрение её тут же затуманилось, и ей пришлось прикрыть веки, ожидая, пока боль отступит. Когда всё прошло, Одри подошла к зеркалу, висевшему над раковиной. В отражении она увидела своё лицо – разбитое и помятое, но всё-таки определённо своё. По какой-то непонятной причине этот факт невероятно сильно успокоил девушку, словно она ожидала увидеть кого-то другого, пристально смотрящего на неё с другой стороны зеркала. Под правым глазом расплылся синяк. Нижняя губа её была разбитой и опухшей, но уже чуть зажившей. Грубые порезы на скуле напоминали разбитые в детстве коленки. Одри задалась вопросом, останутся ли после этого шрамы. Слёзы подступили к глазам. Подняв руку, она коснулась порезов и синяков. Дотронулась до мешков под глазами и провела пальцами по ресницам, склеившимся от слёз и старой туши. Захотелось умыться, но мысль о том, что придётся натирать грубой тканью больничного полотенца обожжённую щёку, вызывала слабость в коленках. Одри на мгновение прижалась к тумбе, прежде чем развернуться и выйти из палаты в главный коридор больничного отделения. Одри знала, что его недавно доставили в госпиталь, она услышала это от медсестёр и врачей в коридоре. Но ей совершенно не нужно было рассказывать, как его найти. Ноги сами привели её. И, пробравшись по больничным коридорам незамеченной ночными дежурными к его палате, она долго стояла в дверном проёме, прежде чем пересечь порог и войти в тускло освещённую Луной комнату. Под тонкой простынёй он выглядел совсем маленьким. Голову его опутали бинты, игла, закреплённая в руке, мерцала в лунном свете, а трубка, идущая от неё, огибала перила койки и тянулась к стойке с капельницей. Одри передёрнуло. Не отрывая взгляда от его лица, она подошла к кровати. Долгое время она просто стояла рядом, покачиваясь, прежде чем опуститься на стул, найденный ею в палате, и потянуться к его руке. Она пересчитала его пальцы – один, два, три, четыре, пять… один, два, три, четыре, пять – и переплела их со своими, наслаждаясь его теплом. – Я не помню, что случилось. Я была в банке. Я заставила их позвонить в участок и всё рассказать тебе. Тебе передали? Там был взрыв. А потом я очутилась где-то в совершенно другом месте. Там было очень страшно. Но я не была там по-настоящему. Это было, словно я смотрю телевизор, или что-то в этом роде, – Одри сглотнула, во рту пересохло, а язык отказывался двигаться. – Я видела тебя там. А ты меня видел? Она всхлипнула и поцеловала его сжатую руку. – Я не понимаю, что происходит. Ты мне нужен. Прямо сейчас. Мне нужно, чтобы ты проснулся и был здесь со мной. Чтобы помог разобраться во всём. Но ничего не произошло. Одри и не ждала, что это сработает, ведь происходящее вокруг не было какой-нибудь мыльной оперой. Крепко сжав его руку в своих, она коснулась её губами и заплакала. Внезапно обрушившиеся воспоминания о самых страшных и глубоких ночных кошмарах заставили Одри открыто зарыдать, цепляясь за слабую ладонь Купера. Красные шторы, чёрно-белый пол, искажённые речи, доносящиеся отовсюду, беспорядочные формы, цвета и звуки. Но Дейл был там вместе с Энни и другими людьми, которых она знала или думала, что знала. Людьми, которых, как ей думалось, она не должна была больше никогда увидеть – однорукий продавец обуви, сова, так сильно похожая на Джози Пэккард, Мэдди Фергюсон, Лиланд и Лора Палмеры. Они не видели её, или им было всё равно на её присутствие. Они смеялись и плакали. Иногда их раны, которые Одри никак не могла разглядеть, кровоточили, затем исчезали, а потом снова появлялись и окрашивали их кровью такой же красной, как и окружавший всё вокруг занавес. Маленький человек в костюме и мужчина в джинсах – тот, чьё лицо было на листовках, тот, что убил Лору и Мэдди – тоже были там. Они кружились в танцах по углам, ни разу не взглянув ей в глаза. Но Одри была уверена – они знали, что она была рядом. От воспоминаний всё тело прошила дрожь. Реальный мир вторгся в мысли. Гул медицинских приборов и едва различимый звук равномерно капающей из капельницы жидкости вытеснили голоса. Стерильно белые и авокадно-зелёные стены больницы выстроились вокруг неё вместо обжигающе горячих красных огней. Одри продолжала держать руку Купера. Она снова прижалась губами к тыльной стороне его ладони и потёрлась щекой о кожу. – Я не могу понять всего этого. Ты мне нужен, слышишь? Мне нужно, чтобы ты вернулся. Пожалуйста, – умоляла она. – Пожалуйста, Дейл, ты должен вернуться… Её присутствие в его палате было, наконец, обнаружено. Её крики Куперу отражались от голых стен больничных коридоров, даже когда медсёстры, что увели её, успокоили Одри. Через несколько минут она вернулась в свою палату, оказалась, изогнутая, под одеялом, болезненная и грустная, постепенно возвращаясь в мир снов, который не хотела видеть больше никогда в жизни. Она бежала. Бежала по красным коридорам. Бежала сквозь комнаты с креслами и статуями и пела, смеялась. Вокруг неё витали голоса, задушенные и искажённые, будто раскручиваемые в машине для сладкой ваты, вращаясь, обращающиеся нематериальными клочками, преобразовывающиеся в вещи, исчезающие, стоит только на них взглянуть. Однако сквозь всё это она услышала его голос. Зовущий её по имени снова и снова. Одри… Ты слышишь меня, Одри? Помоги мне… пожалуйста, помоги мне, Одри… __________________ *Перкосет – популярное в США болеутоляющее.