Мужчина достаточно резко хватанул партнершу за талию, придвигая ближе, впиваясь полуукусом ей в лебединую шею.
Он мало соображал, что
происходит, но одна его часть точно понимала,
что надо делать.
Оставшись практически в неглиже, он решил перейти к девушке, распуская ей туго затянутый корсет. Спешно нащупывая шнуровку верхнего слоя убранства, он чувствовал охватывающее его напряжение, отдающее током в кончиках пальцев.
Вот спала ткань платья, вслед за ней — подъюбник, позволяющий создать эффект пышности. Пробираясь через бесконечные предметы белья и костеря их на чем свет стоит, Пушкин желал лишь одного — скорее ощутить прекрасную теплоту женской природы.
Он мог бы бесконечно говорить о том, как это восхитительно — в конце концов, опыта у него было немало. Как поэт, он ненавидел низменное описание этого воистину прекрасного действа, ведь тем самым партнеры оказывают взаимное неуважение. Впрочем, сейчас ему было отнюдь не до размышлений.
Александр дышал урывками, отчего-то возбуждаясь одним присутствием в соседней гостиной постороннего человека. Нетерпеливые руки были горячими и немного вспотевшими от накалившегося в комнате воздуха. Наконец, освободив нимфу, стоящую перед ним, от любой ткани, он испустил тихий стон — громче было нельзя.
Она была прекрасна: тонкая изящная талия, аккуратная, высоко вздымающаяся грудь, округлые бедра, и, что очень ценилось мужчиной, маленькие нежные ножки, словно у фарфоровой куколки.
Писатель сморщился: ассоциация была слишком банальной, не заслуживающей упоминания в одном предложении
с ней.
Внутри у него разгоралось пламя, заставляющее его мелко подрагивать от нетерпения страсти, охватившего его. Он с удивительной для момента нежностью, прижал Натали к стене, нависая над ней и заставляя чувствовать его желание. Хрупкая, беззащитная, она стояла и смотрела на него своими большими глазами, отчего он сам себе напоминал охотника.
— Ну скорее же.. Чего застыл.. — проговорила она на выдохе, скрывая свое нетерпение и слегка ёрзая перед ним. Маленькие ручки оперлись на его бёдра, вызывая приглушенный стон.
Она вдруг притянула его поближе и сгорая одновременно от стыда и собственной, ранее неизвестной ей решительности, отстегнула ремень.
Назад пути больше не было.
***
Пушкин проснулся уже к обеду.
Голова болела так, что он уже успел пожалеть о своем пробуждении, но жажда, иссушившая горло, не давала ему покоя. Он лениво взмахнул одеялом, откидывая его и оставаясь в чем мать родила, что, впрочем, не вызвало у него никакой реакции.
Потому что так надо? Потому что не заметил? Вероятнее всего, второе.
Честные люди не разгуливают по дому голышом. Перед глазами потемнело и Александр проклял вчерашнюю попойку с друзьями и товарищами: последние две бутылки, или даже три, были точно лишними, но сделать ничего уже было нельзя.
Непривычно злорадно отметив, что не он один мучается от мигрени, мужчина таки дошел до находящегося на комнатном столе графина — его и раньше мучила жажда.
Постепенно оклемавшись и осматривая свою спальню, он повернулся обратно к постели, чтобы с ужасом увидеть... Натали?
О милостивый Господь, не примени сделать это всё разыгравшимся воображением!
