Сын мертвого императора

В час зайца - шесть часов утра - в шестой день шестого месяца 1149 года паланкин, который четверо носильщиков несли на плечах, достиг подножия горы за храмом Сейкен-джи в приморском городке Окитсу. В утреннем свете по обе стороны дороги неясно вырисовывались высокие сосны. Из-за непрерывного дождя дорога раскисла, была покрыта скользкой грязью. Загрубелые ноги носильщиков разбрызгивали воду при каждом шаге. Мокрые набедренные повязки шлепали по напряженным мускулам. Звук их дыхания сливался с монотонным стуком дождя и топотом ног. Из паланкина донесся приглушенный стон: у носильщиков округлились глаза и они прибавили шагу. В небе сверкнула молния, и вслед за этим раздался гром, прокатившийся над долиной и отраженный эхом от горы Сатта. Стоны в паланкине превратились в крики боли, сопровождаемые мольбами идти быстрее. Один из носильщиков споткнулся, но быстро выправил шаг. Молнии и гром усилились, дождь хлестал по людям, деревьям, дороге и паланкину. В тусклом свете возникли железные ворота. Их деревянные боковые стойки заканчивались вверху поперечной перекладиной, на манер синтоистских ворот, украшенной нарядной резьбой. С обеих сторон простые каменные оштукатуренные стены уходили в темноту леса. Резная надпись над воротами сообщала, что это - вход в замок Окитсу. Один из носильщиков хриплым шепотом попросил впустить их: говорить громче не было сил. Страж открыл ворота и выбежал, положив руку на рукоять меча. Он заглянул в паланкин. Лицо его сильно побледнело. "Спешите, - закричал он. - Несите их в дом". Он неуклюже побежал, опережая носильщиков, чтобы предупредить домочадцев.Страж придерживал края своей одежды, чтобы не забрызгать ее грязью, и был бы забавен, если бы не выражение его лица. Женщина в паланкине! Если бы с ней случилось что-то, пока паланкин был под его присмотром, это могло бы стоить ему жизни. Спотыкаясь, он взбежал по лестнице к главному входу и поспешно отодвинул засовы, преграждавшие вход. "Комуи-сан! - звук его голоса был похож на женский визг. - Комуи-сан, это ваша сестра, императрица!" Грозовые раскаты и непрерывные вопли в паланкине почти заглушали его голос. Мгновенно замок ожил, люди в спешке сновали по комнатам. Двери раздвигались перед носильщиками. "Сюда, скорее", - голос принадлежал человеку, привыкшему повелевать. Князь Комуи Ли сделал носильщикам знак войти. Они осторожно опустили паланкин. Комуи раздвинул драпировку, за которой оказалась его двоюродная сестра, корчившаяся от боли, а служанка держала ее за руку и старалась успокоить ласковым шепотом. Не отводя от них взгляда, Комуи сделал знак через плечо своему приближенному. "Заплати носильщикам. Заплати им как следует", - сказал он, отослал носильщиков и слуг, и вместе с ними служанку сестры. Императрица была на половину прикрыта пуховым одеялом, которое скрывало ее вздувшийся живот. Даже при том, что родовые боли искажали черты ее лица, не вызывало сомнений, что она очень красива. Широкие рукава лилового кимоно подчеркивали изящество ее рук; и, хотя почти ничего не осталось от косметики, слегка накрашенные брови над миндалевидными глазами, маленький носик, мягко очерченный подбородок обеспечили ее столь удачное замужество. Ее волосы, ранее причесанные на подобие ровного черного водопада, теперь растрепались, но даже это не лишало царственности ее красоту. В свое время князь Комуи сомневался, стоит ли отправлять ко двору, в Киото, столь юную и неопытную девушку, но она сумела переубедить его. Все же, она теперь императрица. Ее тело напряглось, и мертвенно-бледная кожа покрылась потом. Вот оно... Наступает... Наступает после всех месяцев тягостного ожидания. Благодарение Будде за то, что он спас ее и ребенка, которого она носила в чреве, и помог им сбежать, когда начался весь этот кошмар в Токио. Она зарыдала от боли приближающихся родов. Князь Комуи крепко держал ее за руку. Он позвал местную повитуху. Она была уже готова и ждала за ширмой с мягкими полотняными салфетками в одной руке и ведром горячей воды в другой. Князь отпустил руку сестры и встал. Его место заняла повитуха. Комуи ушел за ширму. Он прислушивался к раскатам грома, как вздрагивают стены замка от бурных порывов. Он знал, что ее мужа, императора, убили, что ее жизнь и жизнь ребенка, которого она вот-вот родит, в большой опасности. Его рука легла на рукоять меча. Горе тому, кто осмелится покушаться на жизни его сестры и племянника. В этот момент крик новорожденного прорвался сквозь очередной громовой раскат. - Мальчик! Красавец! Посмотрите. Комуи повернулся. Он увидел Масаку, бледную, лежавшую спокойно: в уголках ее губ притаилась улыбка облегчения и гордости. Повитуха подняла ребенка, чтобы дать его рассмотреть. Гроза грохотала, и молния сверкнула за решетчатыми ставнями. Ребенок вопил, как-будто в него вселились духи всех его предков.