Грибы с сырным соусом и зелёной пыльцой

— Милорд, а расскажите нам сказку! — Сказку? Не легенду, не балладу, не повесть — сказку? Какая отвратительно конкретная просьба. Но сегодня у меня хорошее настроение — хотя я в этом не уверен — поэтому будет тебе сказка, смертный. Располагайся, устраивайся… как-нибудь. Давным-давно — так, кажется, начинаются сказки? — в далёких пустынях Эльсвейра жил да был — жил недолго, но определённо какое-то время существовал — каджит. Звали его Дж’баан. Дж’баан был обычным каджитом, много путешествовал, воровал по-мелочи, молился Азуре в свете Джоуд и Джоун, но и другим даэдра не забывал подношения делать. Да-а-а, шустрый каджит был. Забавный. Разве что наивно собирал все фрукты в одну корзинку, не переживая о том, какая каша может в итоге получиться. Легкомысленность — отличительная черта всех кошек, помни об этом, мой смертный дружочек. Однажды на Эльсвейр обрушилась ещё более страшная засуха, чем всегда, даже их тропические леса изнывали под слепящим солнечным светом. Взмолился тогда Дж’баан к Азуре, принёс ей подношения, упрашивал он даровать дождь на иссохшую почву Эльсвейра. Но осталась Азура глуха к его мольбам, и Дж’баан отправился дальше. Взывал он к Ноктюрнал, которая вела его порою в странствиях, но и Ноктюрнал не ответила Дж’баану, безмолвно было её святилище. Даэдра, знаешь ли, не любят, когда к ним взывают не всерьёз, не искренне. Когда нет благодарности за покровительство, когда оно принимается как должное, само собой разумеющееся… ты же, конечно, так не считаешь? Ты ведь, дружочек, понимаешь, что только один даэдрический Князь заберёт твою душу в свой план? И когда заберёт — спросит с тебя за все твои шажочки-ошибочки. Но да я отвлёкся, вернёмся к Дж’баану. Когда и Ноктюрнал отринула его, Дж’баан ушёл высоко на север, и долог, труден был его путь. Там приник он к мудрости — нелепость какая, искать мудрости в ком-то, а не внутри себя! — жрецов Херморы. Решил он, понимаешь ли, что уж тот-то своими щупалками ему и дождь пригонит, и знания сакральные откроет, и вообще, жизнь его превратит в вечный праздник, осыпанный пылью лунного сахара. Но и Хермеус Мора промолчал, не удостоил Дж’баана своим вниманием. А время шло, и засуха прокатывалась моровыми поветриями с севера на юг, умирали от голода и взрослые, и котята, умирали от жары и духоты — и замерзали в ночи под равнодушным светом двух лун. Отчаялся тогда Дж’баан и пришёл он к святилищу… к моему, конечно же, он пришёл. Святилище Безумного Бога тогда располагалось чуть западнее Топальской Бухты, утопало оно в вечной тропической зелени, а жрецы Скумного кота, как звали меня в тех местах, предавались беспечному безумию, и не терзали их ни голод, ни жара. Дж’баан, не дожидаясь грозы, взмолился — и такими искренними, такими отчаянными были его мольбы, что Безумный Бог… разгневался, конечно. Явился Шеогорат не в грозу, но грозой. — Ничтожный коврик для ног, изъеденный вшами и молью, — гневно встретил он — я, конечно, но он — полную горечи мольбу Дж’баана. — Сколько святилищ и храмов ты обошёл, прежде чем прийти сюда? Дж’баан каялся, клялся в верности только лишь Безумной Звезде, но он — Шеогорат, который я — был неумолим. — Рыдай же, недостойный! Ибо скорбь твоя да умножится, — повелел Шеогорат, и Дж’баан зарыдал пуще прежнего. — Рыдай — и пусть слёзы твои, легковерного и беспутного, умоют весь Эльсвейр! Дж’баан содрогался в рыданиях, устыдившись, что посмел так небрежно раскидываться расположением Принцев и Принцесс даэдра — я на это очень надеюсь, если честно. Слёзы текли по его щекам ручьями, и чем дольше он оплакивал свою беспечность, тем темнее становилось небо над Эльсвейром, пока сухая гроза, принесённая Шеогоратом, исполосовавшая небо молниями, не распотрошила небо, выпустив на волю животворящий ливень. А Дж’баан так и сидел, добавляя свои слёзы к потокам бушующего дождя, поговаривают — сидит там до сих пор, обернувшись камнем, из которого бьют струи солёной воды, которая ручьём впадает в Топальскую Бухту… У сказок должна быть мораль, верно? Ладно, раз уж начал — закончу, как следует. А мораль, мой дорогой дружочек, в том, что если я ещё раз увижу, узнаю, у-ню-ха-ю тебя возле святилища Хермы Моры, то заставлю тебя украсить его статую твоими же внутренностями. Вот и сказочке конец.