Грибы с сырным соусом и зелёной пыльцой

— Что или кто для тебя Джиггалаг? Обратная сторона тебя или вечный соперник? — Джиг-га-лаг? Почему ты заговорил о нём, смертный? Почему ты спросил о нём именно сейчас, когда по всему моему царству, как гнойники на лице красотки, прорастают кристаллы Порядка? Ты что-то знаешь? Ты не знаешь ничего, верно? Поэтому и спросил, да-а… Джиггалаг — это не-я, это назойливое было-я, которое рвётся наружу, на свободу — каждую эру, стремясь нарушить моё безупречное безумие, мою безумную безупречность… Джиггалаг — тень моего величия, но тень жуткая, мощная, отвратительная в своей токсичной, разъедающей нормальности. Джиггалаг — не-вдохновение, не-веселье, не-страдание, Джиггалаг — скука, серость, безразличие, заб-ве-ни-е. Безупречный и неотразимый, непобедимый и бесстрашный! Бессмысленный, бесполезный, блёклый, разрушительно правильный… нор-маль-ный. Понимаешь ли, мой смертный лягушонок, мои Острова — часть меня, а я — само безумие, заключённое в эту прелестную оболочку. Ах, да… ты же меня не видишь. Ладно, смотри на мою статую — она прекрасна, не так ли? Кстати, скульптор, создавший её, всё ещё жив, хоть и считает себя роем пчёл. Так вот, каждый раз, когда приходит Серый Марш, когда приходит Джиггалаг, мои Дрожащие Острова трясутся так, что раскалываются от его отвратительной поступи — каждый шаг Порядка наносит невосполнимый урон моей златой Мании, моей гнилостной Деменции. Они начинают болеть, покрываясь безжизненным серым Порядком, как струпьями. В безумии нельзя ничего упорядочить, не повредив, в порядке не может быть сумасшествия. Парадокс, который я вижу каждую эру. Кстати, ты слышал? Кто-то убил императора. Грядёт новая эра. Грядёт Джиггала-а-аг! Соперник ли он… о, я хотел бы встретиться с ним лицом к лицу! Хотя бы для того, чтобы понять, есть ли у него вообще лицо, а если есть — так ли оно правильно и можно ли его исказить, подмять под набалдашник моей трости, слепить новое! Он мне не соперник, дружочек-уголёчек. Думаешь, я совсем выжил из ума, чтобы соперничать с собственной тенью? Аха-ха! Ну конечно, я выжил из ума настолько. Неужели тебя никогда не злило, что на закате твоя тень становится огромной, ужасающе-грозой, густо-чёрной, так и норовя поглотить тебя самого в надвигающихся сумерках? Вот и сейчас солнце эры заходит на Островах. Моя тень набирает силу, обретает форму, и я уже чувствую собственные сумерки в грядущем Сером Марше. Моя тень смотрит на меня из-под забрала своего кристального шлема, геометрически правильного, где выверено всё до последнего миллиметра, даже солнечные лучи падают на кристаллы Порядка под нужными, правильными углами, чтобы дать, разбившись, только один цвет. Белый. Белое сияние зальёт Острова, сотрёт всю их насыщенную безумную яркость, испортит всё — чтобы потом я на этом белом, чистом полотне вновь нарисовал их. Кармином и охрой — Манию, смущающую умы творцов и прочих служителей искусства… Деменцию — углём и болотной слизью, присыпав сияющими грибными спорами — для тех, кто утонул в пучине отчаяния, потерь, горя. Грядёт Серый Марш, смертный. Он уже совсем близко, я слышу, как грохочут шаги в моём дворцовом саду. Не ходи пока на мои Острова. Сейчас там ужасная погода. Да здравствует Порядок! Да здравствует Джиггалаг!