Паша сквозь зубы сплёвывает в урну, туда же кидает и окурок; глубокий вдох, ещё и еще раз на всякий случай. Код домофона - три цифры разом - пальцы захватывают без труда; на четвёртый - последний - этаж: почти бегом, переступая через несколько ступеней сразу. Даня сидит на полу (уже без сил сидеть даже на корточках), смотрит исподлобья, дышит медленно, словно сейчас нападёт, как хищник затаившийся.
– Бля, Дань...
– Паша, твою мать, ты все рекорды мира побил. Два часа. И. Шестнадцать, – быстрый взгляд на экран телефона, - а нет, уже семнатцать. Минут.
– Прости-прости-прости, – лепет, быстрый, словно почти что детский, – слушай там такая запара на работе, новая постановка, да и праздники, знаешь, ну...
Он замолкает на полуслове, стреляет глазами тот самый «прости меня ради всех воображаемых сокровищ мира» взгляд и протягивает руку помощи, чтобы Даня поднялся.
– Я вчера в баре каком-то с чуваком познакомился, он рассказал, что в его коммуналке комнату сдают. Короче, слово за слово, оказалось, что через моё агентство. Это последнее, что я могу, Паш, реально. И так по старой дружбе, но на работе уже начали подозрительно коситься.
– Как зовут? – Паша выдыхает, а не говорит; Даня же кидает вопросительный взгляд, – ну. Твоего вчерашнего знакомого.
– Я что каждого с кем пью по именам запоминаю?
– Тоже верно.
Мустаев уже открыл дверь и, хватая Пашу за лацканы пальто, утягивает внутрь, сразу же осыпая фактами о квартире и районе; Личадеев же послушно плетётся сзади, слушает вполуха, думает, что не сможет жить в этом клоповнике – на восемь комнат два туалета, одна ванная, несколько газовых плит и пару столов на кухне. Даня уже оттащил его почти в самый конец квартиры и подбирал ключ из большой связки.
– Комната небольшая, но всё есть: кровать огромная – почти на полкомнаты, – насмешливый взгляд в сторону Паши, – холодильник, чайник, шкаф. Во дворе есть прачечная – сам понимаешь, коммуналка: со стиралками тут проблемы. Соседей почти нет, две комнаты у семьи из ближнего зарубежья, но они тихие, в ещё одной - полоумная бабка, тоже тихая говорят... Та-ак, ещё в одной какой-то работяга, только спать приходит сюда.
– А твой вчерашний собутыльник?
– Если не ошибаюсь, то справа от тебя он и живёт.
Из соседней комнаты раздавался едва слышный храп в перемешку с каким-то бормотанием и почему-то скулёж собаки. Паша быстро кидает взгляд на комнату и молча кивает, мол, ладно, остаюсь. Мустаев пожимает его руку, оставляя в ней ключи, притягивает парня к себе и похлопывает по спине; в ответ он чувствует как Личадеев кладёт ему руку на талию, притягивает ближе к себе и шепчет, почти касаясь мочки уха:
– Отметим завтра моё новоселье? Я видел бар возле метро.
– Отпусти меня, – почти истерично, надрывая голос, Даня выпутывается из крепкой хватки, – ну, ты! Алкоголик, последнюю гетеросексуальную клетку пропил?
Смеётся, похлопывает по плечу снова и отбегает к двери; слышит, как в коридоре хлопает чья-то дверь, шарканье тапочек по деревянному полу, кашель заядлого курильщика и цокот маленьких собачьих коготков по тому же деревянному покрытию, а затем – хлопок двери. Он уточняет у Паши – точно ли всё ок с комнатой, ещё раз извиняется, что ничем больше не может помочь, но на всякий случай предлагает вызвать грузовое такси для перевозки вещей. Паша же из вежливости и с бесконечной благодарностью отказывается, уверяет, что справится своими силами: говорит вещей у него мало, на такси все увезёт, а кота под пальто спрячет. Он быстро кидает взгляд на ключи, затем на своё отражение в зеркале на стене, улавливает блики от своих очков, усмехается:
– Как в той песне, знаешь, у Зверей.
Даня проходит взглядом тот же путь: ключи, очки, усмехается:
– Почти. Если хочешь, могу снять брелок.
– Не надо, мне нравится, – Паша крутит связку ключей в руке и начинает напевать, – думаю, соседи будут не в восторге от такого соседства со мной.
Входная дверь снова хлопает – опять цокот коготков по дереву, шарканье тапочек и запах табака по всему коридору, Даня открывает дверь – табачный дым врывается в комнату:
– Я думаю, тут все такие, или всем похуй, Паш.
Он выходит и тут же с кем-то здоровается, Личадеев из щёлки слышит отрывками:
– Ага... да вот соседа тебе привёл... Отличный парень... Нет, не пью на работе... Может как-нибудь потом... Да...
– Дань, так завтра после десяти в баре?
Паша просовывает голову в дверной проём – больше из любопытства к собеседнику, чем из-за самого ответа: окидывает взглядом вчерашнего собутыльника Дани, усмехается и после утвердительного кивка Мустаева скрывается за дверью. Личадеев действительно в одну поездку на такси увозит из прежней квартиры все свои вещи: два чемодана, дорожная сумка, кот под мышкой, да аккордеон на плече. Весь вечер он разбирает вещи и пытается уместить всю свою жизнь на тринадцати квадратных метрах, спасает количество навесных шкафов и полок – словно бы тут жила барахольщица с манией свои вещи выставлять на полки для всеобщего обозрения. Периодически он слышит хлопки дверей, чьи-то разговоры, кашель, смех; его окутывает ощущение, что именно так и звучит
жизнь, он чувствует спокойствие и даже немного ностальгию по общажной жизни – кажется, это было целую вечность назад. Вечером он даже набирается смелости выйти на общую кухню, чтобы познакомиться с некоторыми соседями, заводит непринуждённую беседу и интересует укладом жизни; он улавливает доброжелательные нотки от своего соседа из большой семьи, пока они курят в форточку на кухне и следят за тем, чтобы старая бабка не пришла им устраивать скандал. Паша узнает, что старуха эта выходит из комнаты ровно четыре раза в сутки: чтобы искупаться, приготовить еду, сходить в магазин и сходить в туалет.
– По ней часы сверять можно на самом деле. Мать моя иногда успевает её выловить на кухне и они разговаривают час или два. Лучшее время в день, редкое правда, но лучшее, – с ноткой сожаления говорит собеседник, – жалко её, эту старуху на самом деле.
Паша узнает всё о большой семье собеседника: о его матери, жене, двух дочках и старшем сыне, с которым он зарабатывает на жизнь всей семьи. Ненароком спрашивает и о работяге, по словам Дани «приходящего только поспать», но ничего внятного не узнаёт, только имя – Санёк, и что у него на голове волосы постоянно как гнездо. Узнаёт ещё, что здесь можно шуметь почти в любое время дня и ночи, (в этот момент Паша легко выдыхает); в какой-то момент сосед предлагает «хлопнуть по рюмашке», и парень считает своим долгом согласиться. Вскоре его собеседника зовёт жена, а Паша возвращается в свою комнату, и думает, что всё не так уж и плохо, – и здесь жить можно. Уже сквозь полудрёму он слышит звук скрипки – где-то далеко, словно за морем, она окружает его, убаюкивает и утягивает в полноценный сон, и парень не понимает: это наяву или же нет.
***
Весь следующий день Паша приводил своё жильё в уютное гнездышко, закупал продукты и готовился к знатной попойке с Даней; он на всякий случай уточняет место и время и направляется туда заранее. Почти все его сбережения ушли на оплату первых трёх месяцев проживания, питание на себя и Муху, поэтому он посчитал правильным выделить пару тысяч на небольшой праздник. В баре они не задерживаются – Даня живёт буквально на соседней линии, и во избежание конфликтов и для сбережения денег они отправляются к нему домой, по пути заскочив в круглосуточный магазин.
На следующее утро Личадеев обнаруживает себя на кухне своей коммуналки, курящим в открытую форточку; он крутит свой брелок в руках, солнце бликует на очках и стекле окна, лёгкий весенний ветер врывается в комнату и наполняет все вокруг свежестью. Паша думает, что ему ее хватает этой свежести и вздыхает полной грудью.
– Ебать ты тело, развалился тут на стуле, – голос скрипучий и в то же время тянущийся, как карамель, разрезает воздух. В дверном проёме появляется человек: в одной руке бутылка пива, в другой – почти выкуренная сигарета, – тяжелое утро после лёгкой ночи?
– Мм, – Паша ещё не в состоянии мыслить словами, только звуки, взгляды, касания и какие-то нелепые попытки выглядеть здравомыслящим человеком.
– Будем считать это за «да». Я – Юра, – Паша окидывает взглядом соседа: шорты, майка-алкоголичка, лёгкая небритость, на фоне которой все равно выделяются усы, волосы чуть растрепаны и Юра часто их откидывает назад всей пятерней сразу.
– Паша, – даже своё имя с трудом выговаривая парень тушит сигарету и кидает её в пепельницу.
– Ну что, Паша, нужен совет от похмелья? – Не дожидаясь утвердительного ответа, уверенный в своей нужности Юра продолжает, – есть два: один проверенный, другой - новый. Тебе какой?
– Со всеми ознакомиться можно? – Паша наблюдает, как его сосед ловко открывает бутылку об угол газовой плиты; после того, как его собеседник сделал глоток, он протягивает Личадееву бутылку, даже несмотря на него.
– Проверенный это суп, чизбургер и дрочка, – он окидывает взглядом комнату, на всякий случай выглядывает в коридор, – тебя это интересует? – Паша, отпивающий в этот момент пиво, едва не давится, стреляет глазами, отрицательно машет головой и возвращает бутылку владельцу, – второй способ я вчера узнал в баре от какой-то девули – говорит, мол, с утра, когда хуёво, всего-то надо приготовить себе блинчики.
Паша усмехается, а Юра уже рассказывает в подробностях рецепт и метод приготовления. Собеседник размахивает руками, вскидывает их то к лампочке на потолке, то к окну, Личадеев же пытается выхватить сначала окурок – чтобы его ненароком не обожгли, а затем и бутылку пива для нового глотка. Юра ловко перехватывает его за запястье, после чего переплетает их пальцы вместе.
– Чужое брать нехорошо, тебе что, мама этого не говорила? – Мужчина наклоняется к лицу Паши, почти выдыхает эти слова, пытается сквозь очки-авиаторы разглядеть зрачки, чуть усмехается, но всё же приставляет к губам парня бутылку, заставляя сделать глоток, и после этого снова выдыхает почти в губы, – так что ты выберешь, ПашМилаш?
Паша от такой наглости чуть не давится (снова), и из уголка его рта течёт тонкая струйка пива, Юра делает большой глоток из бутылки, со звоном ставит её на стол; краем глаза Личадеев замечает – ещё треть в бутылке есть. Он чувствует на своём лице палец, стирающий – на самом деле больше размазывающий по всему лицу – пиво, смотрит в глаза напротив: тёмные, почти чёрные и нахально-бездонные, изучающие, абсолютно дикие и такие завораживающие. В какой-то момент Паша щурится, словно смотрит на солнце (мысленно для себя списывает это на яркую лампочку за спиной). Юра же кидает взгляд на ключи, потом снова на Личадеева и усмехается:
– Только твоего имени на руке не хватает для сюжета песни, ну знаешь, у Зверей, – он начинает напевать, на что получает ворчание «да знаю я, знаю» вперемешку с тёплой улыбкой и ответным подпеванием, – значит, блинчики?
Юра выпутывает свои пальцы –
они что так и стояли тут вот так держась за руки? – Паша не успевает за хороводом своих мыслей и старается просто их отпустить, сквозь пелену слышит, как ему говорят сходить освежиться в душ. Уже на пороге душевой, в спину Юре он говорит:
– Я вообще-то не умею, блинчики...
Ярко-жёлтые очки
Два сердечка на брелке
Развесёлые зрачки
Твоё имя на руке
