***
С утра пораньше выбрался на пробежку — нужно форму поддерживать. А то Машка только сладкое да мучное готовит, дочь не пойми чем кормит, и мне тоже приходится блинчиками завтракать. Терпеть их не могу, а она ещё кленовый сироп льёт, как будто подозревает, что я мужиков люблю и хочет, чтоб у меня жопа слиплась. Машка, кстати, — это жена моя. Она, хоть и княжеского рода, имя имеет человеческое. Наверняка отец выбирал, он у неё нормальный, без пиздинки. Мы с ним даже как-то на охоту вместе сбежали, от баб подальше. Ему-то вообще не повезло, в вечной осаде находится: жена и трое дочерей — это вам не шуточки, а ежедневная война за выживание и здоровье психики. Ужрались так, что матерей родных забыли, хорошо хоть ружья тоже забыли, а то точно бы подстрелили не того, кого надо. А так красота — стреляли только сигареты друг у друга, по очереди. Увильнув от попытки жены пихнуть мне в дорогу контейнер с макарунами, я выехал с проверкой в новый недавно отстроенный офис. Говорят, что столовую там ещё не открыли, это мне вчера настроение испортило. Обычно я хоть обедал и ужинал нормально, как мама приучила: борщ с мяском, баклажаны под сыром или оладьи кабачковые со сметанкой. А тут сплошное расстройство: ни тебе столовой, ни семьи нормальной, ни мужика рядом, который бы согрел да приголубил. Ни, блять, дорог! Нежно любимый мной серебристый Мерин дёрнулся, подпрыгнул и остановился под моим резким ударом по тормозам. Оказалось, что ямы в этом филиале Ивановского ада — мама не горюй! И я умудрился погнуть диск, влетев в одну из них. Выйдя на дорогу и тут же запачкав свои туфли от Аюберси в пыли, я с тоской глянул вдаль и понял, что лучше купить вертолёт. Двухполоска напоминала минное поле или фронтовую дорогу, разбитую бомбёжками и танками. — Приплыли, проинспектировал филиал. Вздохнув, я понял, что такси буду ждать до вечера и делать нечего. Сел в пострадавший Мерин и, включив космическую вторую скорость, покатил до места, по дороге пообещав себе поймать мудака, ответственного за укладку асфальта в городе и выебать. Офис очень даже ничего оказался: напротив столовка была. Меня, конечно, смутило название «У Ашота», но, когда они согласились мне щи забацать, да на мясе, которое сами «зарЭзали», все вопросы отпали. Мерин мой, опять же, в свой сервис забрали, обещали к вечеру сделать. Хорошие мужики, душевные. Даром что волосатые все с ног до головы, да ещё зубастые, как выяснилось, когда я одного анекдотом про Вовочку насмешил. Хотел их отблагодарить, от души, а не только бабками. Снял часы Монблан, Ашоту по-братски на руку надел. А он как давай орать. Кожа пузырится, шипит, сам тоже шипит и рычит как-то так страшно. Вернул он мне часы, короче. Сказал, что на серебро аллергия. Ну, я пообещал завтра свои платиновые Ролексы притащить, а то не дело это — хорошего человека обижать зря. Пока с текучкой разобрался, пока Мерин починили, уже дело к вечеру. Валить нужно было срочно, пока солнце не село. А то с фонарями в этом городе так же, как с асфальтом, — никак. Обратно поехал осторожно, напевая тихонько: «Мы вели машины, объезжая мины, По путям-дорогам фронтовым». На горло песне наступил сам, так же, как утром, резко вдарив по тормозам. На этот раз причиной задержки стала не яма, а плакат у обочины, с которого призывно улыбался до того красивый мужик, что член встал по стойке смирно и в увольнительную не планировал. «Киренский Август Юрьевич. Честный мэр — лучшему городу!» — гласила надпись на плакате. И если в честности Августа можно было усомниться, то в том, что за такого кандидата я бы не только проголосовал, но и лично предвыборную компанию ему бы устроил — это факт. Теперь мысли о том, чтобы кого-то, а точнее кое-кого конкретного выебать, приобрели совершенно новый оттенок.***
Дома, конечно же, жрать было нечего. Хорошо, что Ашот, душа-человек, завернул с собой шашлыка. Он ещё сказал дома сегодня сидеть и не высовываться, но как я не высунусь, когда Нюра не пойми где шляется на ночь глядя. Пришлось пойти искать, какая-никакая, а дочь родная. Далеко я, правда, не ушёл. По городу готы какие-то недобитые шарились, глазами красными сверкали. А я наркоманов страсть как не люблю. На нас с мамой однажды такой из подворотни выпрыгнул, так она с тех пор только Укупника стала слушать. Говорит, что он ей радость в жизнь возвращает. В общем я точно не понял, но, кажется, в полиции облава на этих нариков началась. Сирены завыли и всех по домам сгонять стали. Я матерился, конечно, но пошёл. Нюру тоже должны пригнать, вряд ли шляющуюся по городу малолетку без присмотра оставят. Тревожно было, конечно, но до тех пор, пока я не увидел, что Нюрка у подъезда стоит. В странной, правда, компании. Двое парней — ладных, красивых, конечно, ничего не скажешь — сосались, а моя кулёма ревела в три ручья и что-то кричала о предательстве. Я вздохнул сочувственно, покосившись на парней, заваливающихся в обнимку в лимузин родом из девяностых, и пошёл в квартиру. Шоу геев-малолеток – это хорошо, конечно, но Нюрку нужно было утешить. Дочь сидела на кухне, запихивая в рот по два макаруна разом, и размазывала косметику по лицу, то принимаясь плакать, то злобно стуча кулаком по столу и проклиная какую-то Афефину, Макфа и Гафрифела. Добиться от неё, чем можно помочь, я смог только после того, как Нюра уничтожила все запасы «низкокалорийных» сладостей. — А потом она сказала, что нас всех закатают в асфальт. Вместе с предками, герцогами Дрисекскими! — Не Дрисекскими, а Сессекскими, сколько раз можно говорить! И они нам не предки! Наш предок, граф Меллин, один раз был вместе с ними на приёме. — Герцог круче звучит, чем какой-то там граф. Ну так что, ты не позволишь никому нас обижать? Я сказала, что ты её отца в жопу выебешь, а их всех в говне зароешь! А ещё в нос ей двинула! Я вздохнул тяжело и головой покачал. Вот и как сейчас расстроенной девочке, которой сердце разбил осознавший свою гомосексуальность подросток, читать нотации? Нюра, конечно, тот ещё подарочек, кого хочешь геем сделает, прямо как Машка моя. Потому пообещать пришлось, что разберусь с отцом обидчицы по-мужски. На деле же извиниться было нужно за то, что Нюрка моя его дочери в нос двинула. А то вдруг человек обидчивый. Разборки устроит, придётся и правда выебать и закопать. Позвонил Ашоту, он ещё днём сказал, что в городе всех знает. Спросил, кто самая крупная шишка в городе и у кого дочь Аделиной зовут. Он ни секунды не думал, как на духу выдал: — Мэр наш, Киренский, только у него такой изврат с именами. Август, Аделина — всё-то они не по-русски. «То ли дело Ашот», – подумал я, но вслух сказал другое: — Не знаешь адрес его? Мне бы найти его сейчас, поговорить. Вроде сирены стихли. — Киренский сегодня точно в ресторане бухает. Он один в городе, мимо не пройдёшь, «Золотой клык» называется. Но жратву там лучше не бери: шашлык жёсткий, мясо несвежее. — Да зачем мне, Ашот, я завтра к вам приду и поем вкусно. Сообразите борщец? Так я его люблю, сил нет. — Лучше б стейк с кровью попробовал, но можно и борщ. И вот ещё что, не шарься ночью сегодня. Бери Киренского и веди в квартиру, и чтоб до утра не высовывались. Я только невнятно поблагодарил и отключился, уносясь на волне эротических фантазий и думая о том, что именно мне хочется сделать, чтобы не выпускать симпатичного мэра из квартиры до утра. Правильно. Выебать.