Я буду рядом

Когда-то давно Цзян Чэн грезил о женитьбе. Ну, как грезил? Тогда казалось естественным в молодую пору влюбиться и… жениться. Пускай Вэй Усянь наступал по всем фронтам, но в любовных делах тот был полный профан, уж это-то то его бессменный шиди знал как никто другой. Да и нравились им с Вэй Усянем разные девушки. Так что юный наследник Притсани Лотоса в вопросе женитьбы мог не оглядываться на вечное сияние Вэй Усяня. Так думалось когда-то… Потом была война с Вэнями. Кровопролитная, болючая до колик война. Война в которой вся мечтательная – хоть мало-мальски душа – душа Ваньиня выгорела. Серым пеплом от нее осталась только подростковая вклюбленность в Вэнь Цин. Но она отвергла его. Не прямыми словами, но поступками. Для Цзян Чэна, привыкшего после войны, судить о людях только по этому критерию,все было ясно. «Если бы я пришла с этим», - она смотрит на когда-то подаренный ей гребень, - «Вы бы пошли за Вэнь Нином?» Вопрос, на который она уже знала ответ. Вопрос, на который он не знал ответа, потому что она так его и не задавала в нужный момент. Горькая горечь тогда упала ему на душу. Единственная девушка, которая ему Настолько нравилась, оценила его и вынесла вердикт: уж лучше она обратится в Вэй Усяню. Что ж… И тот не подвел. Стоял за Вэней до конца. Аж даже до своего конца… Спустя года Цзян Чэн даже благодарен, что она, Вэнь Цин, не поставила его перед выбором – она и ее брат или клан ЮньМэн Цзян. Но тогда… тогда он был менее черств, менее циничен, менее… Иногда ему кажется, что никто не знает, как бы он поступил, приди она с гребнем и своей просьбой к нему. В любом случае… она не пришла. Тень Вэй Усяня опять его затмила. Какая неожиданность, хах… И почему он тогда удивился? Почему было так горько от осознания, что люди вокруг замечают сияние лишь Вэй Усяня, но не его? И как он только уже не привык? И почему это до сих пор царапало так больно? Прошли года. Вэй Усяня не могли найти уж который год. Очередной вшивый чернокнижник оказывался лишь мелкой подобией названного брата. Встречались и талантливые, которые приносили немало проблем, но никто их них даже в подметки не годился Вэй Усяню. Оттого слава Шаньду Шеншоу разрасталась на многие мили вокруг, все дальше и дальше. Какая ирония, думалось ему тогда. В кои-то веки незыблимая слава Старейшины Вэй Усяня в кои-то веки играла на руки его шиди, бесталанному, как правило, Цзян Ваньиню. - Ты опять пьешь? – голос раздается неожиданно, Цзян Чэн не вздрагивает только потому, что интонации в знакомом голосе мягкие, такие как всегда. Взглядом он находит серые глаза, и улыбка совершенно неподконтрольно наползает на уста. Все, что произошло с ним за последние недели, кажется сном, мифом, шуткой, сказкой. Чужие пальцы осторожно заправляют ему прядь за ухо. - Почему ты здесь? – спрашивает Ваньинь, совершенно не в силах отвести взгляда. - Мне уйти? – с совершенно мизерной толикой игривости спрашивает Сичень, и от этого хочется только одного – прижать его к себе, не отпускать. - Мы целовались не раз, - начиная эту фразу, Ваньинь уже начинает понимать, что несколько перебрал. На трезвую голове он не осмелился бы спросить. – Но лишь несколько из наших поцелуев были осознанными, - он делает еще глоток. – Так вот… мне интересно, почему ты еще здесь? Я тебе нравлюсь? – и взгляд поневоле прикован к этим выразительным красивым самым упомрачительным глазам. – Или же тебе просто некуда пойти? Человек напротив вздрагивает, и – о небеса – это говорит о многом… - Какой бы ни была правда, - он успевает ухватить его за руку, вернуть взгляд этих бесподобных серых глаз. – Просто скажи мне. Я выдержу, ты же знаешь. На самом деле, он сам не знаешь, выдержит ли. Одна надежда на крепость Императорской улыбки. В самом худшем случае, он уйдет в запой, а для управления Пристанью Лотоса у него есть Вэй Усянь – пусть разбивается с последствиями! А с него хватит, он итак уже отпахал тринадцать лет. На самом деле предательство Цзинь ГуаньЯо… Мэн Яо… пошатнуло его. Намного сильнее, чем кто-либо мог представить, и уж тем более, чем клана Гусу Лань мог позволить своему главе. Хах, наверно в том была какая-то кара ордена Гусу Лань. Каждый его глава натыкался из стену из человеческих чувств, желаний, пороков – и результат был един: глава более не мог считаться им. Почти сразу после событий в Юньпине Сичень ушел в отшальничество. Прежние пустяковые дела и распри между старейшинами, с которыми он мог когда-то играючи справиться, теперь казались неподъемной пошей. Ничто в этом мире более его не интересовало и тем более не радовало. Человек, в которого он верил годами, с которым у него было столько светлых ярких и радостынх воспоминаний оказался предателем. Хотелось умереть. Весь его мир в одночасье рухнул. И как – о, небожители, как?! – после этого продолжать жить? Общаться с людьми? Как-то выживать в их окружении, когда все кажется напрасным? Когда в каждом видится Мэн Яо?... Уединенная медитация казалась единственным решением. Даже дядя с этим согласился. Однако… В холодном одиночестве гор оказалось так удобно грустить о Мэн Яо… Никто не мешает, не отвлекает, не раздражает. И Сичень провалился в эти воспоминания. Вот он в первый раз видит этого однозначно талантливого человека, о котором он уже так много слышал. Тот скромен, учтив, такой мягкий взгляд у него, что несомненно хочется его защищать. Совсем немного времени проходит, началась война, и вот теперь уже он, а не ты, как он всегда полагал, защищает, оберегает, заботится. Те несколько месяцев, что они провели вместе, пока Мэн Яо всеми силами пытался огородить его от солдат Вэней навсегда останутся в его сердце… Война в самом разгаре, и сердце болит. Не за себя, и даже не за брата – что странно – а за друга, что четко сказал тебе, что направляется в стан врага с твердой целью помочь в нелегком деле Анигиляции солнца. Тогда ты не отговаривал его – по глазам понял, что это бесполезно, - но сейчас все кажется, что нужно было что-то сказать, переубедить. Все, что угодно, лишь бы он был в безопасности. Победа одержана. Странная победа, ибо войско Вэй Усяня мало чем отличается от того, кем руководил Вэнь Жохань. Но все же это победа. Это Сичень очень четко чувствует, ибо клинок друга пронзил их общего врага. И быть может только это удерживает Не Миндзюэ от расправы над Мэн Яо. Но Сичень уверен – то, что произошло между ними, лишь недоразуемение. А даже если не очень, то на фоне окончившейся наконец войны – все это кажется таким незначительным. Года идут. Его друг процветает, и Сичень по-настоящему искренне за него рад. И кажется, более не будет никаких проблем, преград, с чем бы они, три названных брата, не справятся вместе. Но оказалось, то лишь ему казалось… Он начал находить себя среди ночи на территории Облачных глубин. Однажды то было маковое небольшое поле у самого склона горы. В другой раз он нашел себя на берегу холодного источника. На третий раз он, как оказалось, разворотил столовую ордена. Последствия пришлось спешно устранять, благо никто ничего не заподозрил… С каждый разом его ночные бдения становились все более опасными – это Сичень очень хорошо понимал. Убитый вепрь, что доставлял проблемы жителям близ лежащей деревни, упокоенный неприкаенный призрак, который на самом-то деле никому не мешал и почти был достопримечательностью тех мест… И на этом список не заканчивался. В тот день, когда очнувшись ото сна, который он в последнее время все время оттягивал до последнего, он осознал себя рядом с Саньду Шеншоу, у него сердце в пятки ушло. Неужели он совершил что-то настолько непоправимое, что по его душу пришел сам грозный и неумолисый глава клана Юньмэн Цзян? По счастью, как оказалось, нет. Пришлось лишь последовать за Цзян Ваньинем в Пристань Лотоса, и удивляться, как только ему сил хватило преодолеть немаленькое расстояние до того места, где они встретились, да еще и сражаться в нечистью. К сожалению – или к счастью? – он заметил, что что-то не так. С этого и началась их история. - … Я тебе нравлюсь? – грозные для всего мира глаза смотрят на него в упор, а ему ни капельки не страшно. – Или же тебе просто некуда пойти? – капля дегтя в бочке меда… - Какой бы ни была правда, просто скажи мне. Я выдержу, ты же знаешь, - и в этих последних его словах такая горечь. Будто вместо них произнесены «сильнее сломать меня невозможно». - Ваньинь… - наверно это в первый раз, когда его голос срывается при разговоре с ним. Глаза сами собой наполняются влагой, и Сичень не знает, что с ними делать. Ему и горько, и плохо, и… - Т-ты чего? – что ж, и эти выражения глаз на чужом лице он видит впервые. Абсолютная беспомощность, и теплые шершавые пальцы, что быстро, но осторожно проходятся по уголкам глаз. – Я… забудь, я… пьян. Кажется, Сичень успевает фыркнуть – совсем точь-в-точь как это делает глава клана ЮньМэн Цзян, - прежде, чем уткнуться ему в плечо. Сильно-сильно, обнимая попутно и руками. Он так устал, он так запуталя… Но в одном он уверен точно. - Ваньинь, ты мне правда нравишься, - пальцы неосознанно сжимают пурпурную ткань на чужом плече, - Но правда еще и в том, что мне также некуда идти. Его трясет, в голове пусто. Он сказал то, что должно. То, что чувствует. Без утайки, недомолвок. Про то, куда его завел его жизненный путь. При всех его талантах, о котором трубят все кому ни лень в этом мире, он зашел в тупик. И единственный луч света, который к нему пробился это мрачный вечно злой и недовольный устрашающий всех и вся Саньду Шеншоу. - Хорошо, - ответ приходит словно через толстый слой воды, - Ладно, ничего, - его обнимают в ответ. Мысли Сиченя разбиваются в пух и прах в попытках понять, что значит этот ответ. – Только не плачь. И сердце замирает. Чтобы потом пуститься в скач.