***
Рики проснулся один. Крис сидел на корточках у воды. Вокруг него парил белый туман брызг и росли белые цветы с узкими, величиной с ноготь бутонами. Где-то Рики слышал, что эти цветы цветут всего два дня. Крис сполоснул лицо и прополоскал горло. Выбравшись из-под одеяла, Рики подошел и присел рядом с Крисом. Крис повернулся — заглянул в глаза Рики, скользнул взглядом по его взъерошенным волосам и бороде, проследил за движением его протянутых к воде рук. Зрачки его метались, словно он спал или читал. — Нужно осмотреться, — просипел Крис и кивнул на горы. Хорошо бы было позавтракать, залезть по шею в холодную воду и смыть запах пожара, который они тащат за собой с хлопковых плантаций, подумал Рики. А еще после ранения Крису следовало меньше двигаться и больше отдыхать. Но Крис хотел выяснить, где он, и оценить ситуацию. Он не задавал вопросов. Ни о том, что произошло на хлопковой плантации, ни как Рики его нашел. Плен приучил его быстро смиряться с переменами. Рики наполнил мех водой и пошел за Крисом в горы. Он не спешил. Держался удивительно ровно для раненого человека. Иногда он слегка наклонял голову к плечу, будто прислушивался. От постоянной работы на солнце у него шелушились плечи и лопатки, пересушенная кожа на пояснице и локтях морщилась. Несмотря на ранение и худобу, Крис оказался очень крепким и выносливым. Не сбил дыхания, придерживался одного темпа, преграды на пути не обходил — переступал. Не останавливался. За несколько часов ни разу не попросил воды. Оборачивался, только если под сапогами Рики громко ломалась ветка или если его шаги затихали. Солнце взлетело и село на верхние ветки деревьев. Между корней деревьев бегали крысы. Там, где много крыс, должно быть много охотящихся на них змей, подумал Рики. Тропа резко пошла вверх, деревья стали тоньше, под ноги легли, подобно брошенным друг на друга циновкам, большие плоские камни. Крис перешагнул через цепочку черных муравьев. Таща на спинах добычу, они шли строем по четверо в ряд. Когда Рики было лет шесть, Норман водил его посмотреть, как черные муравьи разоряют похожий на стог сена термитник. У муравьев есть командиры, сказал Норман, они первыми идут в бой, желваками хватают термитов и впрыскивают в них яд, похожий на хлороформ. Назад в муравейник командиры черных муравьев тоже идут впереди, а их подчиненные тащат за ними оглушенных хлороформом термитов. Поход черных муравьев похож на захват рабов, сказал Норман, с той лишь разницей, что муравьи жрут своих пленных, а не заставляют работать. Если разрушить муравейник, в нем всегда полно голов и панцирей термитов. Еще Норман показал Рики, что без командиров рядовые муравьи полностью лишены способности ориентироваться в пространстве. Насыпав горку земли, он разделил строй муравьев. Идущие впереди продолжили семенить за командирами. Муравьи, отрезанные от командиров земляным валом, растерялись и застыли на месте. Норман сказал, что эти потерянные муравьи никогда сами не найдут дороги домой, в родной муравейник, повернут назад и вернутся на место набега, в термитник. Иногда Крис задерживался около деревьев, скреб или срывал кору. Один раз он свернул с тропы в заросли и сломал полый внутри стебель, похожий на стебель сахарного тростника, из которого Рики сделал свою первую опиумную трубку. Рядом с тростником росли кусты с покрытыми пушком листьями. От прикосновения к ним руки Криса покрылись красными полосами. Когда солнце переползло зенит, а облака нависли над лесом, как москитная сетка над кроватью, они вышли на вершину. Деревья поредели, на макушке горы уступили место короткой, но густой траве. Покрытые лесами горы тянулись с востока на юго-запад. От горизонта до горизонта. Под напором ветра кроны деревьев на склонах ходили волнами. Хребты на горизонте напоминали спины китов. Пологие, с плавными линиями. По сравнению с Драконьими горами и Столовой горой Кейптауна, горы, пересекающие Тоголенд, были невысокими. Сплошь покрытые зеленью. С влажным мягким климатом — даже послеобеденная жара на вершине ласкала тело. Крис присел на камень. Его грудь блестела от пота. Из раны в плече потекла тонкая струйка крови. Он не замечал ее, пока не перехватил взгляд Рики. — Потом прижжём, — выдохнул Крис тише ветра. Рики кивнул и передал ему мех с водой. Далеко внизу лежала деревня. Сверху невозможно было понять, тростниковые у ее хижин крыши или жестяные, выращивают на ее полях хлопок или табак. На равнине западнее деревни стадо зебр обходило по широкой дуге мертвого слона. Во время Великого исхода Геррит притащил Норману и Рики вкусный кусок мяса слона и рассказал, что туша пролежала два дня на солнце, но толстая шкура слона не позволила ему испортиться. Солнце стекало по небу к земле как масло. Блестящие лучи таяли на затылке и плечах Криса. Рики проследил за взглядом Криса. В футах ста ниже от них по склону среди зелени мелькнули, пропали и снова показались желто-белые спины бонго. Убить такого, и мяса хватит надолго. А шкурой можно укрываться, когда одеяло Рики прохудится и рассыплется. Потеряв интерес к бонго, Крис покрутил в руках трубку и достал из кармана колючки. Когда и где он их подобрал? Догадываясь, что он собирается делать, Рики пошел за ним к деревьям. Небо порозовело перед закатом. Обезьяны дразнили друг друга и бросали вниз желтые фрукты. Разбиваясь о землю, мягкие плоды обнажали крупную косточку. Крис подстрелил двух ворон-носорогов. Рики развел костер. Небо из розового сделалось синим. В последних лучах солнца рана на плече Криса стала черной, как его зрачки. Она больше не кровоточила. Крис ощупал края и не стал ее прижигать. После ужина он снова углубился в лес и остановился около дерева с широким стволом. Рики знал, что зулусы делают из коры деревьев циновки. — Я сам! Он хотел сказать, достаточно с тебя на сегодня усилий и работы, отдохни, не тревожь рану, но лишь замер между деревом и Крисом. Крис не стал спорить, уступил, доверился, показал, как надрезать и снимать кору широкими и тонкими полосами. Из коры и веток они соорудили на границе леса что-то вроде гнезда. Каждый обзавелся своим коконом. С наступлением темноты ветер сорвался на вой, проглотил всхлипы ночных птиц и скрип цикад, заполнил пространство между землей и небом, залепил уши. Но даже несмотря на гул ветра, Рики слышал, как Крис расчесывает ногтями кожу. Днем он коснулся ядовитых растений. Раздражение пройдет через два дня, но сейчас его руки зудели и горели. Рики улыбнулся, впервые за долгое время Крис был рядом, и Рики мог угадать, хотя бы отчасти, что он чувствует. Это было намного больше всего, о чем он смел мечтать. Рики лежал без сна и смотрел на звезды. Впервые в жизни ему казалось, что они хотят не раздавить, разрезать, проткнуть его, а втянуть в себя — высосать и выпить все его мысли, воспоминания и чувства. Из леса раздалось блеяние козленка. Но откуда в лесу взяться козленку? Рики слышал, что есть змея, туземцы называют ее «козьей змеей», за то, что ночами она кричит, как испуганный козленок. Рики повернул лицо к лесу. В темноте ходящие ходуном под порывами ветра ветки напоминали желваки черных муравьев — готовы схватить, впрыснуть хлороформ, парализовать, утащить. Ему снилось, что Крис умирает. Перестал дышать, истек кровью. Его разорвали дикие звери. Его расстреляли и повесили. Вот откуда у него шрамы на шее, Рики распахнул глаза. Влажный воздух забился в рот и нос, раздирая горло. Боясь разбудить Криса кашлем, Рики зажал рот рукой и выбрался из тепла древесного кокона. Трава была мокрой и скользкой, штаны мгновенно промокли, пот превратился в испарину. Из леса выполз, извиваясь как змея, серый туман — вздыхал, прогибался, пенился, заполз под циновку Криса, превратил ее в могильный курган. Прежде чем туман стер черты его лица, Крис открыл глаза. Не осматривался, не шевелился, не моргал, сразу сосредоточился на Рики. Под его внимательным взглядом спазмы кашля отпустили внутренности Рики. Они спускались с вершины через густой лес. Деревья здесь стояли в шаге друг от друга. Более слабые и низкие деревья тянули ползучие ветви к сильным и высоким деревьям, опутывали, обнимали, обвивали их стволы и карабкались по ним к солнцу. Рики подумал, что он как ползучее растение всю жизнь вился вокруг Криса. Привязанная у водопада лошадь съела траву вокруг и взялась за кору деревьев. На ужин Крис убил из духовой трубки обезьяну. Утром над водопадом появилась радуга. Зависла над черной скалой и белым паром брызг. Одновременно прозрачная и яркая. Через три дня волосы Криса начали отрастать. Неровно огибая два коротких шрама. Один тянулся от виска к макушке, второй от затылка к шее. Когда щетина на лице Криса выросла на палец, Рики сбрил бороду. Рики нравилось наблюдать, как Крис разделывает мясо — снимает шкуру, вскрывает брюхо, аккуратно вынимает и отбрасывает прочь желчный мешок, достает сердце, отделяет печень от почек. Иногда Рики думал, что это похоже на ритуал. Иногда хотел слизнуть кровь с пальцев Криса. Иногда представлял, что Крис касается его внутренностей. Дно озера у водопада покрывали острые камни. Крис заходил в холодную воду точно так же, как поднимался в горы. Уверенно, не останавливаясь. Ни разу не оступился, не поскользнулся, будто не чувствовал острых камней и холода. Без одежды его тело не выглядело худым, скорее жилистым, сухим, выносливым. От воды его кожа блестела. По тому, как Крис двигался, Рики отслеживал, как заживает его рана. С каждым днем Крис всё выше поднимал левый локоть. В день, когда под водопадом он потянулся, подняв руки вверх, Рики опустился перед ним на колени. Они стояли на мелководье. Рики всего лишь хотел взять в рот его член. Он не был готов раскрыть перед Крисом ущербность своего изменчивого непостоянного возбуждения. Крис так долго рассматривал его, что Рики испугался, что он его оттолкнет. Поднял руки, чтобы коснуться его бедер и тут же опустил, вспомнив Колсберг. Вспомнил, как хватался за штаны Криса, вспомнил его руки у себя в волосах, на плечах. Вспомнил все свои страхи и неуверенность. Бородавки папы Легбе, он снова совершал ритуал, рассчитывал получить больше, чем заслуживал. Высосать из Криса утешение, успокоение и оправдание для себя, хотя бы на время прогнать свои страхи. Он всегда использовал для этого Криса. Когда Рики решил, что Крис его оттолкнет, Крис коснулся его щеки, погладил скулу, провел пальцем от лба через нос к подбородку, как делал это давным-давно. Рики прикрыл глаза и тут же распахнул их — в его воспоминаниях было слишком много грязи. Принимая на язык член, Рики необходимо было видеть Криса. Его черные глаза, изуродованную веревкой виселицы шею. Он смотрел на капли воды на груди Криса, облизывая головку. На шрам около пупка, пуская член за щеку и сжимая его пустыми деснами. Крис почувствовал мягкую податливую пустоту и прижал ладонь к щеке Рики. Не двигался, позволил Рики насадиться на член горлом. Не дергал бедрами, лишь гладил его щеку. Потом взял его лицо в ладони, коснулся подбородка. Подчиняясь его желанию, Рики закинул голову, шире раскрывая рот и высовывая язык. Теперь взять глубоко не получится, но он будет смотреть Крису в глаза и не моргнет, даже когда член толкнется в нёбо. То ли от волнения Рики разучился различать вкусы, то ли сперма Криса была сладкой, как вода в озере. Заполнила глотку, осела теплом внутри. Крис опустился рядом с Рики на колени. Теперь пришла его очередь довериться, открыться, как только что ему доверился Крис и позволил втянуть себя в дурацкий ритуал. Рики должен быть честным до конца, как в четырнадцать лет. Но сейчас это было намного труднее. Труднее, чем с Руфусом. А может, Рики просто разучился быть честным? Крис коснулся его осторожно, погладил, сжал в кулаке. Рики уткнулся ему лицом в плечо и тяжело втянул в себя воздух. Возбуждение скрутило низ живота, но член не налился тяжестью. — Что я должен сделать? — Шепот Криса царапнул что-то внутри Рики. — Просто дрочи, не останавливайся. — Рики поцеловал мочку его уха, прижался губами к шрамам на шее. Напряжение из живота перебралось в грудь, стиснуло, перекрыло дыхание. Рики свистел и дрожал, но его член оставался вялым. Крис двигал кулаком быстро, плотно, слюнявил руку, целовал в висок. Рики чувствовал под губами его пот, чувствовал, как нагреваются на солнце его плечи, шея и грудь. Шрамы на шее на ощупь были пугающе грубыми и жесткими. — Рики… — Голос Криса напоминал шум водопада. В паху жгло так, что он не смог ответить, лишь инстинктивно втянул живот, будто хотел отстраниться или спрятаться. Крис замедлился, удерживая его вялый член в ладони. Но даже это спокойное прикосновение было мучительно, невыносимо горячим. — Не останавливайся, — всхлипнул Рики. — Хорошо, — прошептал Крис, но вместо того, чтобы дрочить ему, поцеловал в глаз, щеку, уголок губ, погладил по спине и прижал к себе. Вокруг поползли длинные грязные тени. Неужели солнце двигалось так быстро? Сколько они просидели, прижавшись друг к другу, не сходя с места? Достаточно долго, если Крис успел снова возбудиться. Он отстранился. Рики хотел умолять его, чтобы не отпускал, не останавливался, чтобы трахнул, кончил в него. Но он слишком устал. Утомил сам себя несбыточными надеждами. Он слишком много от себя требовал, хотел, чтобы с Крисом его тело реагировало как раньше, хотел, чтобы с Крисом ему снова было четырнадцать.***
— Смотри. — Голос Криса как шелест листьев. Он коснулся рисунка на стволе дерева. Его вырезал человек. Рики догадался, эти круг и линии — что-то из защитной магии туземцев. На нижних ветках дерева с рисунком вертикально лежал пень длиною не меньше трех локтей. — Это улей. — Голос Криса как хлопок птичьих крыльев. Присмотревшись, Рики сообразил: то, что он принял за пень, на самом деле пустой внутри кусок коры. Кору сняли с дерева, сделав один разрез по длине ствола, потому она снова скрутилась в форму дерева, после ее края скрепили колючками. Где-то поблизости есть люди. Меньше всего на свете Рики хотел встретить людей. — Тот, кто сделал этот улей, оставил рисунок-оберег, чтобы никто не смел воровать мед. — Голос Криса как хруст сломанной ветки. Он проткнул кору копьем, мокнул палец в мед и поднес его к губам Рики. Облизывая палец Криса, Рики слышал, как внутри рукотворного улья жужжали и бились о стенки пчелы. День назад они покинули водопад и отправились на поиски бонго. Увидев их рыжие спины с макушки горы, не могли о них забыть. — Самки и детеныши бонго держатся стаями. — Голос Криса как звук расколовшегося от падения кокосового ореха. — Самцы у бонго одиночки. Тропа шла то вверх, то вниз. Они по очереди вели лошадь и постоянно дотрагивались друг до друга. — Бонго слишком резвые, я не достану их копьем. — Голос Криса как звук катящихся со скалы камней. Днем Крис делал веревки из коры деревьев, не уставал, мало пил и воротил лицо от фруктов. Ночью обнимал Рики. Утром возбуждался и осторожно отодвигался. Если Рики настаивал, позволял себе отсосать. Однажды в темноте подловил непостоянное, ускользающее возбуждение Рики и выдавил из него оргазм. Четыре самки и три детеныша бонго приходили к водопою утром, самец-одиночка — вечером. У детенышей тонкие ноги и еще не появились рога. У самок — худые шеи и полоски на спине, блеклые и размытые. Спина самца сияла четкими белыми полосками, когда он шел между деревьев. Он любил солнце и постоянно искал поляны и прогалины. Уши у него, дерганые и нервные, дрожали, когда он жевал. Лежа животами на рыхлой земле около водопоя, Рики и Крис наблюдали за самцом часами. Вокруг жужжали мухи и комары. Самец приходил всегда на закате, когда паутина на ветках начинала розоветь вслед за небом. Крис смастерил веревочные петли и присыпал их песком. Рики протянул веревку между деревьями и позволил ей провиснуть. На третий день наблюдений Рики дернул веревку и преградил самцу путь. Перепуганный бонго подпрыгнул выше, чем на три фута, отлетел в сторону и, петляя, унесся прочь, ломая ветки и царапая деревья рогами. После долгого ожидания и неподвижности засады его маневры развеселили Рики. Начав смеяться, он не мог остановиться. Смеясь, он повалился на песок. Крис опустился рядом. Смеялся беззвучно. В уголках его глаз выступили слезы, к вспотевшему затылку — он опять его брил — и кончикам ушей прилип песок. Рики опрокинул Криса на лопатки и стиснул через штаны его член. — Хочу тебя в себе. На песке вокруг ползали тени дрожащих на ветру листьев. Они опутали руки Криса, тронули его лицо и грудь. Желая прогнать их, Рики накрыл Криса своей тенью. Увидел в его глазах свое отражение, поцеловал, укусил, стер песчинки с его ушей, потрогал и облизал шрамы на шее. Ему как будто чего-то не хватало. Чего-то важного, глубоко внутри. Крис сжал его плечи, погладил спину, подхватил под задницу. С судорожным нервным вздохом Рики выпутался из штанов. Наполовину возбужден, но не уверен, что сможет кончить. Плевать. Он жаждал ощущений, которые заставят его забыться. Не думать, только чувствовать. Крис догадался, почувствовал его настроение, перекатил его на спину, придавил своим весом и втиснул колено между бедер. Не нежничал, но и не спешил. Был сильно возбужден и красиво сосредоточен. Растягивал и давил. Когда растяжения стало слишком много, Рики задержал дыхание и скривился от жжения. Не иначе как между телами попал песок. Мысли о песке вылетели из головы Рики, когда член уперся глубоко внутри него во что-то дрожащее, мягкое, хрупкое, слабое. Крис замер, поцеловал Рики в уголок глаза. На его губах тоже был песок. От песка у Рики защипало глаза. Стало больно смотреть на исчезающее солнце и на блестящие в его последних лучах песчинки на плечах и шее Криса. Рики стер песчинки пальцами и потянулся к плечам языком. Глупо, неудобно, невозможно, если ты распят на земле как лягушка. Бесполезное усилие отдалось болью в шее. Крис поймал затылок Рики ладонью, другой рукой обнял за плечи и начал двигаться. То выходил, дразня, то засаживал на всю длину. Вбивался быстро или замирал глубоко внутри. Рики с остервенением тискал свой член, царапая ногтями живот Криса и свой. Он протестующе заскрипел зубами, когда Крис отстранился. Сев на пятки, Крис потянул бедра Рики на себя. Не обращая внимания на то, что его член почти выскользнул из Рики, Крис положил руку на руку Рики, замедлил его лихорадочную дрочку, раздвинул его пальцы, потер головку, сжал основание. Вынудил его отпустить свой член и довериться. Рики снова почувствовал жжение, будто песчинки проникли под крайнюю плоть. Но дурацкое жжение не остановило приближающееся удовольствие. Оно дразнило путаницей в мыслях и чувствах, манило напряжением и опустошением. Рики забыл горы и лес. Забыл, какое сейчас время дня и как оказался спиной на песке. Он даже не был уверен, Крис склоняется над ним или он завис над Крисом. Он хотел лишь одного — дотянуться, допрыгнуть, подняться, взлететь, упасть, раствориться, исчезнуть. Оргазм выгнул его дугой. Он замер, упираясь затылком в песок и бедрами в Криса. Словно боясь упасть, Рики схватил Криса за руки. Почувствовал на них свою липкую влагу, соскользнул и вцепился крепче. Крис подхватил его под поясницу и посадил к себе на колени. Вбивался быстро, глубоко и резко, размазывая по спине Рики его сперму, смешивая ее с потом и песком, пока она не начала царапать. Рики обнял Криса за шею, скользил губами по лбу, глазам, вискам, носу, бездумно, естественно, позволяя толчкам внутри вести и направлять себя. Крис выдохнул в грудь Рики обжигающе горячим воздухом, стиснул его бедра и замер. У Рики горела кожа и пульсировало внутри. Слепо ткнувшись губами в лицо Криса, он наконец нашел его губы, ощупал языком острозубую улыбку. Чувствовал себя одновременно слабым и сильным, прислушиваясь к успокаивающемуся дыханию и сердцебиению Криса. Когда ветер пощекотал холодом спину, Рики потянул Криса на песок. Крис уткнулся носом ему в шею и обнял за талию. Накрыв ладонью его затылок, Рики закинул ногу ему на поясницу. Даже когда мошкара начала ползать по их рукам и ногам, они не разорвали объятия, лишь одновременно вздохнули, громко и глубоко, отгоняя насекомых.***
На следующий вечер они таки поймали бонго. Крис накинул ему петлю на шею, Рики перерезал ножом горло. Теплая кровь попала на губы и залила рубашку. — Без рубашки ты гораздо красивее. — Голос Криса напоминал звук, похожий на звук, с каким крошится панцирь черепахи под сапогом. Он поцеловал Рики, вытряхнул его из рубашки и толкнул в воду. Река здесь была мелкая, желтая от песка и перегнивших листьев. Купание вышло коротким. Самец бонго весил больше двухсот килограмм. В последних лучах заката Крис разделал тушу. Окорок подвязал к веревке и перекинул через плечо, остальное обмотал пальмовыми листьями и прижал камнями ко дну реки. Так мясо сохранится несколько дней. Когда показалась луна, Рики и Крис начали подъем на вершину. Чем выше они забирались, тем ниже становились деревья и ярче мерцало звездное небо. Оно казалось бесконечным. Зеленые горы под ним в темноте заполнили весь мир. Крис развел костер. Ветер украл у огня искры и разбросал их над головами Криса и Рики. Небо втянуло дым. Правда, что зулусы считают, что небо — это дым тысячи костров, которые когда-либо горели на земле, хотел спросить Рики Криса, но промолчал. Ночью они кутались в одно одеяло и по очереди утыкались носом друг другу в плечо. Утром с вершины открылся прекрасный вид на окружающие зеленые хребты. Они походили на тело гигантской гусеницы, растянувшейся от горизонта до горизонта, — изогнутое длинное тело, множество растопыренных во все четыре стороны света лап. — Мы еще в Тоголенде? — Голос Криса напомнил звук, с каким рвется веревка. Рики пожал плечами. — Думаю, там, на юго-западе, лежит английская Гана, а дальше на северо-востоке — французский Бенин. — Он встал лицом к солнцу и раскинул руки в стороны. Мышцы приятно натянулись, подрагивая после вчерашней охоты. Солнечный свет ласкал кроны бесконечного леса. Так много земли не было даже у ван Райнбергов в Капе.***
Крис сделал для себя и для Рики набедренные повязки из оливковой шкуры павиана с собачьей мордой. Протянул веревку через бедра, прикрыл переливающимися на свету оливково-серыми хвостами пах и ягодицы. Рики любовался тем, как хвосты подпрыгивают, скручиваются и рассыпаются при каждом шаге Криса. Сам чувствовал себя в набедренной повязке идиотом. — Надеюсь, ты не попросишь меня снять сапоги, — пробормотал Рики. Крис опустился перед ним на колени. Провел пальцем по коже над голенищем сапог, пощекотал впадины под коленями, погладил раскрытыми ладонями внутреннюю сторону бедер. Отсосал Рики, сглотнул его семя, а потом сорвал с него обезьяний мех и выкинул его в кусты. Рики не знал, отчего у него так сильно колотится сердце: оттого, что он только что кончил, или от того, как легко и быстро Крис выкинул вещь, над которой трудился два вечера.***
В сезон дождей они укрылись в пещере. Карниз над входом напоминал змеиные клыки. На пороге пещеры вился вьюнок. Внутри было просторно, как в фурах, в которых буры покинули Кап. В дальнем конце пещера сужалась, узкий лаз уходил под углом в глубь холма. Первые двадцать футов этого лаза можно было пройти, наклонив голову и согнувшись, чтобы преодолеть последние десять, пришлось опуститься на четвереньки. В конце туннеля сидел скелет с венком из красных перьев вокруг черепа. — Этому захоронению, должно быть, больше ста лет. — Голос Криса крошился, как сухие кости. Из-за дождей земля перед пещерой размякла и раскисла. По склонам потекли ручьи. Крис и Рики выходили на охоту раз в два дня, возвращались мокрыми и грязными. Мылись в дождевой воде, которую собирали в скорлупы кокосовых орехов, и кутались в шкуры, которыми успели обзавестись до сезона дождей. Иногда они целыми днями лежали без слов и смотрели на стену дождя. По утрам она была белой, днем прозрачной, по вечерам — голубой. Возбуждение Рики по-прежнему давало осечки. Временами это злило его, и тогда он дрочил себе так неистово, что потом член три дня оставался болезненно чувствительным. В сезон дождей Крис редко кончал в Рики, они чаще дрочили и размазывали сперму по телам друг друга, будто чувствовали странную потребность перебить своим запахом запах дождя, костра и лошадиной шерсти. Перед сном лежали обнявшись, Крис отбивал подушечками пальцев усыпляющий ритм на плечах, спине и шее Рики. Рики не мог перестать пробовать на вкус его кожу. В пещере под шум дождя Рики впервые назвал Кристофера полным именем. Сначала шепотом, прижимаясь губами к его коленям, потом в голос, глядя в глаза. От постоянно горевшего в пещере костра ее потолок и стены потемнели. Иногда Рики дурачился, рисуя по копоти пальцем. Когда из-за дождей начались оползни, Рики и Крис затолкали упирающуюся перепуганную лошадь в пещеру. От непогоды у Рики часто ныли челюсти и старые переломы. Подозревая, что Кристофер страдает от того же, Рики подолгу массировал его ноги. Укладывал их себе на колени, часами гладил икры и бедра. Сначала под его руками волоски на голенях Кристофера вставали дыбом, потом скатывались от пота. — Можешь мне кое-что пообещать? — спросил Рики однажды, стискивая колени Кристофера. — Обещай, что, когда я умру, похоронишь меня здесь. Кристофер приподнялся на локтях и бросил взгляд в глубь пещеры. — Обещаю быть смирным мертвецом и не потревожить его, — Рики усмехнулся. — Я серьезно. Ты можешь себе представить более спокойное, надежное и мирное место захоронения, чем это? — Его голос сорвался, Рики сглотнул и быстро заговорил снова: — Я видел, как людей бросали умирать в пустыне, видел, как гиены и стервятники обгладывали трупы и растаскивали кости, видел, как мертвых оставляли болтаться в петле много дней, видел, как тела сваливали в кучу и сжигали, видел, как их на отъебись присыпали камнями, а потом собаки воровали кости… Кристофер коснулся его колена, и Рики замолчал. — Обещаю. — Голос Кристофера слился с потрескиванием костра. Он притянул Рики к себе, уложил его голову себе на грудь, запустил пальцы в отросшие волосы. — Почему ты думаешь сейчас о смерти? Рики сосредоточился на ударах его сердца, тепле кожи под щекой, слабой вибрации вдохов, урчании в животе. В этом было больше жизни, чем в любых словах и мыслях. — Рики? Стыдясь своего дурацкого беспокойства, Рики мотнул головой и прижался губами к груди Кристофера. Слизнул влагу. В период дождей всё — стены пещеры и даже шкуры — пропитывалось влагой. Коснулся языком напрягшегося соска. Твердого, нежного, окруженного ареолой с маленькими пупырышками. Их можно почувствовать языком, но ни за что не почувствуешь губами. Губы Рики слишком сухие, невнимательные, бесчувственные, жесткие, поверхностные, глупые и эгоистичные, как он сам. Они вечно путают любовь с утешением и оправданием. Иногда Рики кричал во сне. Кристофер будил его, прижимаясь губами к виску. Иногда Рики не мог заснуть и до рассвета восхищался неподвижным сном Кристофера. Иногда у Рики было так много чувств, что ему казалось, что он сошел с ума. Он свихнулся, и эти прекрасные дни в горах с Кристофером всего лишь его безумная фантазия. Новый самообман. Он выдумал то, в чем нуждался больше всего. Из-за ливней они редко охотились с копьем. Плели веревки из коры и ставили капканы около нор и водопоев. От десяти до двадцати капканов за один поход. Раз в два дня в один или два из них обязательно попадалась ласка, лисица или дикая кошка. Забрав добычу, Кристофер и Рики под проливным дождем чинили порванные капканы и ставили новые. Под конец сезона дождей Рики подвернул лодыжку. Нога распухла и посинела. Дотащив его до пещеры, Кристофер посадил Рики у входа и устроил его ногу на камнях под струями холодного дождя, надеясь, что холод снимет отек. Весь вечер у Рики горело лицо от жара костра, а нога леденела, будто ее заковали в лед. В следующий раз обходить капканы Кристофер отправился один. Ливень быстро заглушил его шаги, проглотил его тень. Вездесущая навязчивая влажность вымыла его запах из пещеры, выела из шкур и слизала с кожи Рики. Закутавшись в шкуру, Рики смотрел, как вода рвет вьюнок и точит камень на пороге пещеры. Дни и ночи напролет дожди гнали с гор потоки грязи, рыли землю и обнажали корни деревьев, выкорчевывали молодые неокрепшие пальмы и старые ослабшие коряги. Вырывали их из земли и тащили по склонам вниз. Когда толстая ветка зацепилась за вьюнок порога и забилась о камни под напором воды, лошадь испугалась и начала нервно топтаться на месте. Перевернула кокосовую скорлупу с дождевой водой, наступила на угли потухшего костра. От движений большого тела в пещере потеплело и густо запахло шерстью. Откинув шкуру, Рики взял лошадь под уздцы. Он хотел ее успокоить, но вместо этого потянул к белой клокочущей стене дождя. Лошадь упиралась, мотала головой, крошила копытами камни. За миг до того, как сунуть голову под ливень, она заржала и попыталась укусить Рики. Ветер толкал его в спину, дождь затекал в глаза, нос, рот и уши, ноги по щиколотки увязли в грязи. Лошадь была тяжелее Рики и сразу начала оступаться. Размякшая земля проваливалась под ее копытами. Рики тянул лошадь всё дальше и дальше от пещеры, через корни, водовороты грязи, царапающие ноги коряги, пока ее колени не подломились и она, испуганно крича, не покатилась по склону. Лошадь ударилась о камень, грязный поток вокруг нее окрасился красным. Она попыталась встать, несущийся по склону пень переломил ей колено. Вода утянула ее дальше, перевернула на спину, повесила на шею сломанные измочаленные лианы, изрезала тело камнями, вонзила в некогда красивый и гладкий коричневый бок острую и кривую ветку. В пятидесяти футах вниз по склону от пещеры лошадь застряла между двумя деревьями. Несмотря на гул дождя, Рики слышал ее жалобное ржание. Нужно спуститься и перерезать ей шею. На четвереньках он заполз в пещеру и взял нож. Зная, что не удержится с вывернутой лодыжкой на ногах, упал на бок и заскользил вниз по грязной земле, глотая воду и царапаясь о ветки. Поток грязи и воды едва не протащил его мимо лошади. Обняв ее за шею, Рики долго всматривался в темноту ее огромного черного глаза. Видел в нем боль, страх и себя. Восстановив дыхание, он перерезал лошади сонную артерию, прекращая мучения покалеченного животного. Дождь быстро смыл кровь с его рук и тела лошади. Рики вжался лбом в мокрую шерсть и заплакал. Не нужно было этого делать. Смерть лошади ничего не изменит. Если Кристофер захочет уйти, ему не понадобится лошадь. Дожди закончатся. Выйдет солнце. Кристофера потянет к людям, рано или поздно он покинет эти горы. Дождь пригвоздил Рики к земле, под потоками холодной воды кожа онемела и утратила чувствительность, мышцы дергали мелкие короткие судороги. Он не заметил, когда Кристофер коснулся его плеча. Он вернулся после обхода капканов, через плечо перекинута веревка, за спиной болталась ласка, у живота — обезьяна. Он не спросил, что случилось, поднырнул под руку Рики, обнял за пояс. Вонзая в землю перед собой короткую палку, поднялся на коленях по склону. В пещере Кристофер развел костер. Его тело блестело от влаги. На мочках ушей, подбородке и кончике носа подрагивали прозрачные капли. Глаза светились ярко и возбужденно. — Рики, освежуй обезьяну и начинай жарить, я спущусь вниз. — Его голос звучал как рвущаяся под ножом кожа. Рики кивнул и закусил губу. Стена дождя посинела перед наступлением темноты. Кристоферу не управиться с лошадью до прихода ночи. Он ни за что не захочет, чтобы мясо испортилось, а значит, ему придется работать во тьме. Кромешной и непроглядной. Рики чувствовал себя бесконечно виноватым перед ним.***
В первые солнечные дни после сезона дождей Рики заметил, что в уголке правого глаза Кристофера на одну морщинку больше, чем в уголке левого. Они покинули пещеру, в лесу зацвели цветы, из земли полезли грибы. Красные и синие — ядовитые. Белые — сладкие и сочные. Если есть их сырыми, в животе надолго поселялась приятная сытая тяжесть. Рики полюбил после еды валяться в траве, рассматривать метания листьев на фоне неба, наблюдать за извилистым путем вверх змей-древолазов. Он забавлялся, протягивая руку к ядовитым и крупным, похожим на дикобразов гусеницам, представлял боль от прикосновения к их иголкам и тут же отдергивал руку. Еще забавней было наблюдать, как усмехается, замечая его дурачества, Кристофер. С бесконечным наслаждением Рики изучал улыбки Кристофера. Быстрая и азартная часто освещала его глаза и губы во время охоты. Довольная, едва заметная улыбка скользила по губам, когда он облизывал пальцы после еды. По утрам он улыбался Рики уголками губ и вцеплялся в него внимательным взглядом, будто хотел убедиться, что с ним всё в порядке, что за ночь он не поранился и не заболел. За этой улыбкой и осмотром обычно следовало прикосновение. Ни в какое другое время дня Кристофер не пах так собой, как по утрам, когда ветер еще не успел разбавить запах его кожи запахами трав, фруктов, птичьих перьев и пыли. Пока Рики считал иголки ядовитых гусениц, у Кристофера к гусеницам был другой интерес. Он искал гусеницу, из высушенных внутренностей которой можно было сделать парализующий яд для дротиков. То тут, то там в лесу они видели следы гепардов. Ни Рики, ни Кристофер никогда не охотились на хищников без ружья. — Ты слышал о том, как бушмены охотятся на львов? — сказал Рики, валяясь в траве после обеда. — Они выслеживают льва, ждут, когда он наестся и станет ленивым и спокойным, потом идут за ним до его логова. Один бушмен пускает стрелу, другие накидывают на голову льву бычью шкуру. — Глупости. — Кристофер выплюнул травинку, которую жевал. — Гереро всегда берегли патроны и на хищников охотились с помощью хоно. Шрам от пули на плече Кристофера напоминал по форме муравья. — Сначала они вырывали яму и прикрывали ее бревнами и ветками, потом втыкали бревна в землю вокруг ловушки. — Пока Кристофер говорил, ему на плечо опустилась стрекоза с зеленовато-прозрачными крыльями, и Рики смахнул ее. — Они выстраивали из бревен коридор, широкий на входе, сужающийся к яме. Потом десятки гереро махали копьями и загоняли хищника в этот коридор. — Для гепарда такая яма должна быть в два человеческих роста. Они сошлись на том, что охотиться на гепарда без ружей слишком опасно. Но это не мешало Кристоферу готовить ядовитые дротики.***
Первым водопад заметил Рики. Хлопнув Кристофера по плечу и показав на сияющую ярче далекого солнца воду, он заглянул ему в глаза, ловя в них отблеск ее сияния. По молчаливому согласию, не тратя время на обсуждения, они разбили у водопада лагерь. Водопад был слаб, молод и неопытен. Судя по острым, как зубы хищника, краям низкого, чуть выше человеческого роста, утеса, водопад появился в этот сезон дождей. Однако для такого юного водопада вода в озере была удивительно глубокой и холодной. Кристофер предположил, а Рики с ним согласился, что вода, падавшая с утеса, добралась до подземного источника, освободила его воды и соединилась с ними. Утром над водопадом одна радуга запрыгивала на спину другой. Вечером по зубам утеса прогуливался орел. Рики нравилось погружаться с головой под воду и сидеть на дне, пока легкие не вспыхивали огнем. Кристофер всегда был хорошим охотником. Чутким, терпеливым, наблюдательным. Он с детства предпочитал не расспрашивать, а присматриваться. Война и плен отточили и заострили его внимание и проницательность. Рики всё еще таскал с собой мешок, с которым он прошел Камерун и Тоголенд. Шерстяное одеяло давно рассыпалось, Рики его выбросил, в мешке осталась фотография Согоди, подзорная труба, полупустая коробка с бесполезными без ружей патронами, мешочек с табачной пылью на ткани. Когда Кристофер достал фотографию Согоди, у Рики появилось ощущение, что он давно о ней знает. Проверил мешок Рики, рассмотрел фотографию, затаился и ждал подходящего момента. Рики почувствовал себя загнанным в ловушку зверем. Но загнал его в ловушку не Кристофер, а его собственные чувства. Если бы Кристофер спросил, почему он прятал от него фотографию Согоди, Рики не знал бы, что ответить. Но Кристофер редко задавал вопросы. Они сидели на берегу после купания. Рики показалось, что Кристофер разглядывает фотографию бесконечно долго. Радуги над водопадом успели подраться, проглотить друг друга и исчезнуть. — Он любил меня, а я любил его, — сказал Кристофер. Рики почувствовал облегчение и благодарность — Согоди любили, он не был одинок. Когда Согоди становилось страшно, когда его мучили сомнения, он мог посмотреть Кристоферу в глаза. Он мог взять Кристофера за руку и почувствовать, как под кожей бьется пульс, мог подстроить свое дыхание под его и почувствовать себя сильнее, смелее и лучше. С края утеса сорвался камень и упал в воду с похожим на пощечину плеском. — Расскажи мне о Согоди. — Рики смотрел на ноги Кристофера. Мокрые после купания волоски на голени подсохли и подрагивали на ветру. — Он всегда спал на правом боку. — Голос Кристофера сорвался, засипел и перешел на шепот. — После еды он облизывал пальцы, начиная с мизинца. Подходя к реке, приседал и пробовал воду рукой, никогда ногой. Садясь, он обычно поджимал под себя левую ногу. Он спал с приоткрытыми глазами и часто вздрагивал. В десяти шагах от них к берегу озера подбежала ласка. Подняла голову, дернула носом и изогнула спину, опустив морду в воду. — Он научил меня, как обрабатывать шкуры, чтобы сделать набедренную повязку легче. Он ненавидел оружие. Ружья и ассегаи. Он был любопытным и внимательным, на лету схватывал всё новое, тянулся ко всему необычному и непонятному. Он хотел учиться. Его притягивали загадки, тайны и знания белых людей. Он мечтал научиться читать и прочесть все книги белых. Кристофер говорил медленно. Рики зажмурился, давая глазам отдохнуть от яркого света. — Он стыдился своих увечий. Когда ел, поворачивался ко мне спиной. На людях прикрывал лицо. Однажды в Капе, когда Рики было девять или десять, Норман взял его охотиться на буйволов. Когда они подстрелили одного из буйволов, другие подбежали к раненому и наклонили головы. Казалось, они собираются поднять его на рога и унести в безопасное место. Так подумал десятилетний Рики. Но на самом деле буйволы хотели добить раненого и набросились на него всем стадом. Потом Рики много раз видел, как стадо атакует, изгоняет или уничтожает своих раненых. Так делали все — буйволы, антилопы, зебры. Стоит одному животному ослабеть, и остальные набрасываются на него всем стадом. Норман сказал, что это такой инстинкт, сказал, что так животные заботятся о выживании и здоровье своего стада. У людей тоже был этот перекрученный, извращенный инстинкт. Солнце резало веки Рики красными линиями; когда жжение под ресницами стало невыносимым, он открыл глаза. Ветер царапнул лицо, и Рики часто заморгал. — Согоди не должен был возвращаться в Булавайо. Не должен был привязываться ко мне. Не должен был терпеть насмешки и издевательства братьев. Не должен был жить в военном краале. Не должен был верить проповеднику. Не должен был подчиняться Лобенгуле. Не должен был доверять мне. Согоди нельзя было сражаться вместе с нами. Нельзя было идти с нами к горам… Голос Кристофера стал резким и злым, слова зазвучали быстро и отрывисто, как осечки затвора неисправного ружья, а потом смолкли, будто от затвора отвалился курок. Фотография всё еще лежала между ними, Рики ухватился за нее взглядом. — Что с ним стало? Джемисон спас его, хотел, но не смог добавить Рики. Он ничего не рассказывал Кристоферу о своей жизни в Кейптауне. Не знал, с чего начать. Как объяснить. — Его повесили в Ньюкасле. — Кристофер скрипнул зубами. Над водопадом крутилась стая мелких птиц. Тупые, нервные и дерганные, птицы раздражающе часто взмахивали крыльями, то носились по кругу, то резко меняли направление, будто ударились о невидимую преграду. Кристофер взял Рики за руку и сжал его пальцы. На предплечье Кристофера виднелись свежие царапины, но ладонь оказалась удивительно мягкой и нежной. Несмотря на охоту с копьем — без единой мозоли, словно сок деревьев, из которых он плел веревки, роса и вода озер сгладили неровности и шероховатости. Очарованный его мягкостью, Рики зашел за Кристофером в воду. Солнце терзало зенит; раскаленное, тяжелое и отвратительно яркое, оно мешало рассмотреть Кристофера, заставляло хмуриться до боли в висках и кривиться до зубовного скрежета. Кристофер увлек Рики на глубину. Холодная вода облизала живот и обхватила грудь, замедлила движение и дыхание, отразила солнечные лучи, ослепила. Рики переплел свои пальцы с пальцами Кристофера, следуя за ним почти на ощупь, вслепую ступил под струю водопада и оказался в тени утеса. Солнечное давление исчезло, в тени мир стал четче, ярче, полнее. Прикосновения рук Кристофера под водой, как теплое течение, развернули Рики сначала спиной к свету, потом — лицом. Приглушенный падающей водой свет больше не мешал любоваться Кристофером. Напряжение покинуло его лицо: морщина между бровей исчезла, линия губ смягчилась. Крылья носа вздрогнули. Рики и раньше замечал, как по-разному вода омывает его шрамы и гладкую кожу. К гладким предплечьям льнет плавной ровной линией. У шрамов на груди волнуется изломанной кривой. Вода вспенилась и фыркнула брызгами за миг до того, как Рики прижался к Кристоферу всем телом. Рики закинул руки на шею Кристофера, погладил затылок, взъерошил короткие волосы. Привычно и всё равно каждый раз, как в первый. Кристофер коснулся носом носа Рики. В который раз Рики поразился тому, как долго он может не моргать. Он захотел лизнуть подбородок Кристофера, Кристофер потянулся к его губам. Неловко столкнувшись, они вжались друг в друга щеками. Рики увидел свои пальцы на затылке Кристофера. Свет исчез за спиной Рики и снова расплылся пятном над головой и плечами Кристофера. Кристофер погладил поясницу и живот Рики. Рики скользнул губами по его скуле, линии подбородка, обхватил его член и разозлился на воду. Она крала ощущения и мешала ему насладиться кожей Кристофера, но почему-то подыгрывала Кристоферу и усиливала его ласки. Он прижал член Рики к животу и потер большим пальцем головку. Сильно, чувствительно. Рики судорожно вдохнул, и Кристофер резко отпустил головку и потянул его член вниз, будто хотел прижать к яичкам. Вода вокруг отозвалась всплеском, когда Кристофер повернулся к Рики спиной, потерся о его бедро и прижал его член к своей ягодице. Он всё еще слишком крепко его сжимал. Отчего у Рики пульсировало в паху и груди. Кристофер упер руку в скалу. Он подставлялся. Хотел быть выебанным. Хотел отдавать. Подчиняться. Нуждался в этом так сильно, что забыл о переменчивости возбуждения Рики? Не подумал, что он может не справиться, быть недостаточно твердым, недостаточно долго. Или не забыл? Кристофер повернул голову, поймал взгляд Рики и долго его удерживал. Он ничего не забыл, и ему всё равно, справится Рики или нет, он готов принять его со всеми его изъянами, путаницей и недомолвками. Рики усмехнулся, Кристофер повторил его ухмылку. Больше не боясь облажаться, Рики обнял его бедра и вжался членом между ягодиц. Кристофер тут же расставил ноги и прижал его ладонь к своему животу. Пока Рики втискивался в него, вода плескалась между лопаток Кристофера всё сильней и сильней. Когда Рики уперся лбом в его шею, вода вокруг пошла рябью. Он услышал, как глубоко Кристофер дышит. Подстроил свое дыхание под его и начал двигаться. Рука Кристофера на стене превратилась в когтистую лапу. На шее выступил пот. Рики так сильно любил его вкус. Он больше не боялся всё испортить, полностью расслабился и позволил движению поглотить себя. Ускорялся и замедлялся. Не боялся ошибиться. Рядом с Кристофером он не мог ошибиться. Рядом с Кристофером всё, что бы Рики ни сделал, будет правильно. Эта странная иррациональная уверенность сломала внутри Рики какую-то преграду, он сорвался, кусался, бросал вперед бедра и чувствовал себя как никогда свободным и цельным. Кончая, он впился в Кристофера, членом, руками, зубами. Несмотря на холодную воду, Рики показалось, что он почувствовал ладонью тепло спермы Кристофера. Почувствовал, поймал, впитал кожей. Он закрыл глаза и прижался лбом к спине Кристофера. Он готов был простоять так целую вечность, но Кристофер сжал его запястье. Неожиданно и сильно. Оттолкнувшись ногой от скалы, он опрокинул Рики на спину. Придавил своим весом и погрузился вместе с ним в воду. Инстинктивно Рики закрыл рот и распахнул глаза. Десятки пузырьков воздуха устремились к поверхности воды. Рики коснулся спиной дна. Тяжесть Кристофера в руках была приятной и необходимой. Вода над ними успокоилась и отразила белое пятно мира и острую тень утеса. Вода сдавила уши и затекла в нос. Легкие вспыхнули от недостатка воздуха. Рики закрыл глаза, запрещая себе шевелиться. Кристофер раскинул руки в стороны и вытащил их на поверхность. Развернулся, потряс головой, вытер мокрой ладонью мокрое лицо Рики. Этот жест рассмешил Рики так сильно, что у него на глаза навернулись слезы. Он чувствовал себя заново родившимся. Глупым и беспечным. Подставляя Кристоферу подножку, он не знал, чего хочет — утянуть Кристофера на дно или просто переплести с ним ноги. Они добрались до берега и грелись на камнях, пока дыхание не восстановилось и сердцебиение не успокоилось. Солнце заползло за утес, поцарапалось о камни, красный свет потек по склонам и верхушкам деревьев. Лучи заострились и вонзились в небо, солнце из последних сил старалось спастись от заката. Солнце крошилось и ломалось, пока утес не подмял его под себя, разбросав тени по воде, траве, рукам и ногам Кристофера. Он повернул лицо к Рики. — Я… — Рики задержал дыхание. — Я всегда мечтал увидеть тебя восставшим, сражающимся, бунтующим, убивающим, но так никогда и не увидел. Может, это судьба? Моя судьба? Не видеть, как ты сражаешься, но узнать, как ты умеешь любить. Увидеть твою нежность. Увидеть твою преданность. В тебе их так много, что хватило на меня и Согоди. — Рики сглотнул. — На Джонни, на твоего отца, хоть они этого не заслуживали. Ты подарил свою преданность мтабела. Может, это твоя суть? Ты родился не для того, чтобы сражаться, а для того, чтобы любить? Кристофер нахмурился. — Мы все родились для того, чтобы любить. — Когда он заговорил, голос его был похож на всплеск воды. Нет, мы все хотели бы, но не все умеем, Рики вжался лбом в его плечо.***
Рики не понимал, зачем Кристоферу понадобился веревочный мост. Со всех сторон их окружали холмы. Мягкие, покатые, с густыми лесами и плодородной землей. И только часто встречающиеся водопады напоминали о том, что внутри холмов жила твердая горная порода. Карл говорил, что огромные пласты твердой породы залегают повсюду под землей. Обкуренный опиумом Карл говорил, что в сердце земли, в ее ядре, клокочет огонь, и только очень твердые и большие камни способны сдержать этот огонь, чтобы он не выжег всё живое. Карл говорил, что иногда огонь прожигает камни, тогда огромные слои твердой породы ломаются и сдвигаются, из-за этого на земле появляются горы и моря. Иногда огонь из сердца земли вырывается на поверхность. Так появляются похожие на горы вулканы. Вершины этих гор как жерло пушки. Карл говорил, что, если заглянуть в жерло вулкана, можно почувствовать, как воняет сердце земли. Он говорил, что огонь в ядре земли воняет серой, из страха перед огнем в сердце земли люди придумали воняющий серой ад. Ущелье, разрезающее спокойствие зеленых холмов, не пахло серой. В длину оно было около ста футов, в ширину не больше пятидесяти. Такое ущелье легко обойти. Черные отвесные склоны выставили друг против друга острые выступы и короткие карнизы. Глубину разлома Рики не мог определить точно. Он лишь знал, что днем, если прищурится, сможет рассмотреть трещины на дне. Ночью, в темноте, пропасть казалась бесконечной. Кристофер не видел дна и днем. Может, поэтому он захотел перетянуть через ущелье мост? То, что не смог объять зрением, решил покорить веревкой? А может, ему просто хотелось что-то построить? Может, ему надоели охоты и захотелось иного усилия, иного продумывания и планирования. Так или иначе, ущелье завладело их мыслями и фантазиями на несколько недель. Кристофер и Рики разбили около него лагерь. До ближайшего озера отсюда было полдня пути. Они снова таскали повсюду с собой мех с водой и использовали скорлупу кокосового ореха для запасов воды. Животные как будто боялись ущелья. Иногда Кристофер и Рики проходили в поисках дичи несколько миль, иногда довольствовались птицами. Рики сам не заметил, когда у него появилось чувство, что пропасть всегда была рядом. Не понял, когда полюбил сидеть на ее краю и смотреть вниз. Не понял, когда это занятие превратилось для него в ритуал. Обычно он делал это в сумерках, когда дно исчезало, а темнота еще не заполняла собой пустоты, в это время дня пропасть восхищала и очаровывала своей глубиной. Очаровывала настолько, что он чувствовал себя неудовлетворенным, если они задерживались на охоте до темноты. Если бы не Кристофер рядом, Рики мог бы всматриваться в пропасть часами. Иногда это созерцание очищало его голову от мыслей, иногда заливало внутренности холодом, иногда рождало фантазии. И безумные мысли, дурные, одновременно чуждые и смутно знакомые. В одной из этих фантазий Уоррен задушил Рики. В другой — выколол ему глаза и Рики прожил длинную жизнь в темноте. В иных фантазиях Рики всю жизнь искал Кристофера, десятилетиями ходил от одной плантации к другой, работал на рудниках, голодал, надеялся, сомневался и умер в канаве, так и не достигнув цели. Пропасть оказалась изобретательна на кошмары. В одном из них, когда Рики нашел Кристофера, Рики был болен сифилисом. Его шанкры не было видно снаружи, но они покрывали рот и ноздри Рики изнутри, раздували, растягивали изнутри его уретру и задний проход. Кажется, Джемисон говорил, что в некоторых случаях первые симптомы так и выглядят. В конце этого кошмара Рики плакал и умолял Кристофера к нему не прикасаться. В этом кошмаре он то прогонял Кристофера, то умолял, чтобы Кристофер его убил. Пропасть могла создавать кошмары до бесконечности. Глядя вниз, на тающее в сумерках дно, Рики представил, как Кристофер перекидывал свой мост, но веревки оказываются недостаточно прочными, и Кристофер падает вниз, ударяется о камни, ломает спину, но не умирает, а навсегда остается с Рики в этих горах, в этом лесу.***
Рики нравилось смотреть, как Кристофер работает, как двигается, нравилось впрягаться вместе с ним в казавшееся глупой прихотью дело. Рики чувствовал странное облегчение, когда лежал вечером рядом с Кристофером и пересказывал ему подаренные пропастью кошмары. Не все — лишь немногие из них. — Иногда я думаю о том, что бы было, если бы, когда я нашел тебя, у тебя была бы семья. — Он переплел пальцы с пальцами Кристофера на своем животе. Прислушивался к дыханию Кристофера, смотрел на мигающие звезды и с удовольствием ощущал, как между ягодиц стекает сперма. Недавно его возбуждение снова его подвело, но Рики это больше не беспокоило. — Жена. Дети. Я ведь не смог бы от тебя отказаться. У меня бы не хватило сил уйти. Я бы крутился рядом и портил тебе жизнь. Кристофер перевернулся на бок и положил ногу на бедра Рики. — Ты никогда не портил мне жизнь. И никогда бы не смог ее испортить. — Голос его шуршал, как трава. — Тогда бы я испортил ее твоим детям. Твоей жене. — Нет, Рики. — Кристофер взял его за подбородок, повернул его лицо к себе и долго рассматривал, не позволяя отвернуться. От его внимательного взгляда Рики смутился, кошмар, навеянный пропастью, растаял, из-под него проступили старые, хорошо знакомые страхи. — Я всегда вмешивался в твою жизнь. Разрушал то, к чему ты привык. Ненавидел тех, кто был рядом с тобой. Ревновал и злился. — Нет, Рики. — Кристофер отпустил его подбородок и обхватил грудь и плечи, отбирая свободу движений. — Ты всегда спасал меня. Ты не дал Отису пристрелить меня. Мысли о тебе помогли мне не свихнуться в тюрьме Ньюкасла. Ты освободил меня год назад. Я жив и свободен благодаря тебе. Рики вздохнул, не потому, что ему был нужен воздух, а для того, чтобы полнее почувствовать объятия Кристофера. Он вспомнил хлопковую плантацию с ее большими полями и плохой охраной, и понял, что сбежать с нее было нетрудно. Кристоферу не нужна была помощь Рики. Он просто не думал о побеге. И это было страшнее любого кошмара, навеянного пропастью. — Я был достаточно упрям, чтобы привлечь твое внимание, — заговорил Рики, прогоняя воспоминания о неправильной, болезненной неподвижности Кристофера на плантации, — и достаточно глуп, чтобы потерять тебя. Я бесконечно благодарен тебе за то, что ты… самый яркий, красивый, смелый, сильный и искренний человек, которого я встречал в жизни. Кристофер уткнулся носом в шею Рики и прижал бедром его живот, сдерживая дыхание и успокаивая волнение.***
Редко они встречали в лесу следы пребывания людей. Иногда ульи, иногда старые ловушки, находили пепелища костров и гильзы. С вершин гор видели деревни, поля и пастбища у подножия. Однажды столкнулись на одном из перевалов с женщинами и детьми. Они бежали из деревни, которую сожгли немцы. Нервный мальчишка с ружьем принял Рики и Кристофера за грабителей и не позволил им приблизиться. Рики и Кристофер никогда не задерживались долго на одном месте. Ночевали у водопадов, на продуваемых ветром вершинах, около ручьев, в узких, как колыбельная, оврагах и в пещерах. Перед сезоном дождей они выследили гепарда. Старого и худого. Кристофер попал ему в бок дротиком с ядом; когда гепарда скрутил паралич, Рики перерезал ему горло. Мясо старого хищника оказалось слишком жестким. Кристофер снял с него шкуру и долго возился с ней, пока она не стала мягкой. Иногда Рики или Кристофер ходили в лес в одиночку. Пострелять птиц, собрать птичьи яйца, фрукты, мед или съедобных моллюсков со дна озера. После одной из таких прогулок Кристофер принес Рики красное перо. Весь вечер они вдвоем фантазировали о птице, которой оно могло принадлежать. В другой день Рики принес Кристоферу лесные орехи и узнал о нем то, чего не знал раньше. В то время, как Рики часто попадал в зависимость, Кристофер всегда был сдержан в своих привычках: умерен в еде, никогда не напивался, легко отказывался от табака. Рики очень удивился, когда увидел, что Кристофер может сильно увлечься орехами и объесться ими до желудочных колик. Не то чтобы Рики после этого открытия специально и часто приносил лесные орехи, но он испытывал необъяснимую, глупую радость каждый раз, любуясь тем, как Кристофер закидывает в рот орехи — он мог делать это даже на ходу, — и такое же глупое неуемное удовольствие, гладя потом его твердый, как камень, живот. В день, когда по небу ползли тучи, похожие на лесные орехи, Рики ушел в лес и встретил людей. Трое бастеров в поношенной одежде. С царапинами на шее, один с раной в боку. Они как будто убегали или прятались. Горы — отличное укрытие, Рики знал это по собственному опыту. В горах можно спрятаться от врагов и от себя. Но ничто на свете не длится вечно. Он узнал Руфуса, как только увидел. Узнал и замер, теряя драгоценные секунды. Заметив Рики, бастеры подняли винтовки. Руфус остался на месте, двое других начали обходить Рики слева и справа. Если он побежит сейчас, один из бастеров его достанет. Кристофер услышит выстрел и нарвется на опасность. Всё, что Рики оставалось, это надеяться вовремя успеть достать из сапога нож. Потому он стоял и не двигался, наблюдая, как Руфус приближается. Сначала он хмурился, потом хищно улыбнулся. — Помнишь меня? Я уже перестал надеяться, что мы снова встретимся. Ты уехал из Рехобота не попрощавшись. Я даже не сразу заметил твое отсутствие, так много бед на меня навалилось. Немцы повесили троих моих друзей. И мне пришлось оправдываться, врать и изворачиваться, чтобы не присоединиться к ним. Всё это время, пока немцы меня допрашивали, я волновался, что ты валяешься пьяный где-то в канаве. Что тебя пьяного затопчет лошадь или переедет телега. Или какой-то дикарь перережет тебе глотку. Точно так же Руфус часами болтал в Рехоботе о политике. Точно так же многословно объяснял предателю, где он прокололся, прежде чем застрелить его. Затыкался ненадолго, только когда трахал Рики. — И только через месяц я узнал, что перед тем, как свалить из Рехобота, ты побывал в кабинете Лейтвина. Ты ходил к Лейтвину и сдал ему моих людей. — Руфус упер дуло винтовки Рики в живот. — Сколько с тобой человек? — Я здесь один. — Рики мысленно отругал себя за поспешность. Не нужно было отвечать. Теперь он не мог избавиться от ощущения, что выдал Кристофера. — Хорошо смотрите по сторонам, парни, — крикнул Руфус бастерам. Используя винтовку как штык, он толкнул Рики в живот. Когда он согнулся, Руфус ударом приклада в ухо сбил его с ног. Не давая времени прийти в себя, Руфус пнул его ногой в живот. В пах. В солнечное сплетение. Выбил воздух, заставил задыхаться, извиваться, закрывать голову руками и сучить ногами в бесполезной попытке прикрыть живот. Внезапно Руфусу надоело пинать Рики, и он наступил ему на колено. — Я тебе доверял, сука! Я не дал тебе подохнуть в пустыне! Я позаботился, чтобы у твоей белой шлюхи и ее бастардов был дом. — Весил Руфус не меньше лошади. Он перенес свой вес на колено Рики, и Рики заорал, чувствуя, как крошится сустав. — Я всегда подбрасывал тебе работу. Я познакомил тебя со своей женой и детьми! Я даже дал в морду из-за тебя своему другу детства. Он сказал, что ты чужак и пьяница. Сказал, что чужаку и пьянице нельзя доверять. Его убили из-за тебя, сука! Руфус убрал ногу с колена Рики и пнул его в живот. Вспышка боли под ребрами заглушила боль в колене. Громко, надсадно дыша, Руфус то ли сплюнул, то ли вытер с лица пот. Рики смотрел на него через пелену слез и видел лишь размытую, нечеткую тень, закрывающую солнце. В животе у Рики плескался огонь, легкие больше не пропускали воздуха. С трудом он сжал кулак и судорожно вцепился в траву, словно боялся провалиться под землю. Стоило поднять голову, перед глазами повисло красное марево. Марево дышало как Руфус. Усмехалось как Руфус. — Куда ты, сука, ползешь? — Судя по смеху и по тому, что он больше не бил Рики, Руфуса забавляли его попытки подняться. Стоило Рики двинуться, боль в животе перекинулась на поясницу, из красной пелена перед глазами стала черной. Руфус толкнул Рики ногой в бок и перевернул на спину. Присел рядом и сжал его горло. — Скажи мне, — голос Руфуса раздавался как будто издалека, — когда ты снюхался с немцами? До того, как залез на мой хуй или после? Ты с самого начала собирался предать меня или эта мысль пришла в твои гнилые пропитые мозги позже? — Руфус сжал пальцы на горле Рики. Дотянувшись до сапога, Рики судорожно вцепился в рукоятку ножа. — Отвечай, пока я не сломал тебе шею. Что такого предложили тебе немцы, чего я тебе не давал? У Рики хватило сил всадить нож Руфусу в бок, но не хватило сил его вытащить и ударить еще раз. — Ах ты сука. — Руфус взвыл и навалился на Рики всем телом. Дыхнул в лицо, уселся на грудь и впечатал кулак в нос Рики. Рики захлебнулся собственной кровью. Руфус ударил снова, что-то лопнуло в голове Рики, но он не смог отключиться полностью. — Сука, блядь, ублюдок, гниль, дрянь, блядь. — Голова Рики моталась из стороны в сторону от ударов Руфуса. Вдруг непонятно почему удары прекратились. Рики слышал лишь, как Руфус ругается и шипит. Потом и эти звуки стихли, осталась только тяжесть Руфуса на груди. Еще немного, и он раздавит Рики ребра. А может, уже раздавил? Рики начал проваливаться в долгожданную темноту, когда услышал голоса. Незнакомые. Далекие. Непонятные. — Держите его на прицеле, — прогремел над Рики Руфус. — Да, я его тоже знаю. Блядь, вот дерьмо. Руфус слез с Рики. Рики перевернулся на бок и его вырвало кровью и желчью. Он попытался вдохнуть, и что-то острое вонзилось в небо. Кость. Руфус сломал ему нос, осколок кости вонзился в носоглотку. Распухшие от ударов веки едва поднимались. Он мог только всхлипывать как слепой, разрезанный на части червяк. — Я думал ты умер, Кристофер, — прогудел Руфус. — Я тоже не надеялся увидеть тебя живым, Руфус. — Его скрипящий голос царапал Рики изнутри, делая боль невыносимой. — Отложи копье, Кристофер. Рики увидел острую, как ножи, траву. — Так слухи врали, ты не попал в плен, смог выйти из Калахари? Рики видел ноги Руфуса. Потрескавшиеся сапоги. Руфус оступался и шатался. По тому, как он зарычал, Рики догадался, что он вытащил нож из бока. — Не врали. — Шипящий змеей голос приближался. — Что ты здесь делаешь, Руфус? Как вышло, что ты так далеко забрался от Рехобота? — Осел Корнелиус ван Вик таки поднял восстание. — Руфус больше не шатался, твердо стоял на земле, вминая пятки в землю. Жаль, что Рики ранил его недостаточно сильно. — Немцы загнали нас в Сэм Кнубис и перебили всех наших. Нас взяли в плен и сослали на плантацию в Тоголенд. — По тому, как звонкий незнакомый голос бойко дополнил рассказ, Рики догадался, что один из прихвостней Руфуса, а может, и оба, знал Кристофера и доверял ему. А ведь сколько Рики ни спрашивал в Рехоботе, Руфус всегда говорил, что не знает никого из людей Витбоя. Что оружие им всегда передавал через посредников или оставлял в яме на условленном месте. — Два дня назад Руфус свернул шею охраннику, и мы сбежали. — Да, помнишь лопоухого Сина, Кристофер? — Руфус откашлялся. — Помнишь, он возил опиум Витбою, когда его ранили? Так вот, лопоухого Сина немцы повесили из-за этого предателя! Руфус ударил Рики ногой и перевернул на спину. Яркое солнце помешало Рики рассмотреть стоявших над ним людей. Он видел лишь мускулистые бедра и оливково-серые, разной длины хвосты набедренной повязки. — Да, я помню лопоухого Сина. — Кристофер смотрел на Рики сверху вниз, холодно и жестко. — Он… — Руфус снова шатнулся. — Он втерся ко мне в доверие и обманул… — Голос Руфуса дрожал и срывался от гнева. Он снова бил Рики ногами. В живот, грудь, пах. Боль заглушила для Рики все звуки. Он больше ничего не видел, кроме пятна света. Сжимающегося, ускользающего. Свет потемнел, пошел рябью, задрожал, удары ненадолго прекратились, а потом что-то тяжелое, как дерево, рухнуло Рики на ноги. Не в силах кричать, он заскулил. Услышал выстрел, инстинктивно прикрыл голову руками и вжался избитым лицом в землю, будто хотел заползти в нее, как червяк. Он ничего не видел, не узнавал звуков, чувствовал себя дрожащим беспомощным безумцем. Кто-то коснулся его локтя. Рики увидел совсем рядом холодные, жесткие глаза Кристофера и в ужасе шарахнулся в сторону. От резкого движения мир снова сузился до пятна света, через два удара сердца упала темнота.***
Он открыл глаза в подсвеченных желтым светом костра сумерках. Искры бились о каменные стены. Черный дым собирался под потолком. Много месяцев назад Рики написал на этом потолке имя Кристофера. Сейчас от надписи остались всего две полустертые буквы. Рики хотел быть похороненным в этой пещере. Он вздохнул с облегчением и закрыл глаза. Он мечтал снова провалиться в темноту, но в тело вернулась боль — сдавила сломанные нос и колено, запульсировала в животе, разбитых губах и бровях. Словно защищаясь от нее, Рики подтянул колени к груди. — Рики, всё хорошо, ты в безопасности, — прошептал Кристофер. — Руфус мертв. Они все мертвы. Открой глаза. Посмотри на меня, Рики. Он сидел на коленях, склонился над Рики, но не прикасался к нему. Из взгляда ушел холод, но осталась настороженность. — Прости, — всхлипнул Рики. — Прости меня. Уоррен научил его находить утешение в жалости к себе, и Рики ничего не мог с собой поделать — начав плакать, он не мог остановиться. — Прости меня. Он говорил правду. Из-за меня убили его друзей. Я… — Тише, Рики. Это неважно. Слышишь? Руфус и сам многих предал. Вечером он передавал нам оружие, утром сжигал по приказу немцев наши краали. — Прости, прости меня. — Слезы перехватили горло Рики, из носа снова пошла кровь. — Рики… — Он больше не шептал, его голос надломился и рассыпался. Он положил руку на плечо Рики. Мягкую и прохладную. Сосредоточившись на этом прикосновении, Рики понял, что у него жар. — Перестань. Ты ни в чем не виноват. Это всё неважно. Всё закончилось. Рики сглотнул заполнившие горло кровь и слезы. Дрожь отступила, и он закрыл глаза. — Нет, не вырубайся, — очень медленно, почти по слогам прошептал Кристофер. Его кожа и кокосовая скорлупа в его руках блестели золотым. — Сначала выпей это. От горьких трав Рики едва не вывернуло. Он скривился, вспомнил Кап и Магдалину. Когда он упал с лошади, она лечила его похожей настойкой. — До дна. — Кристофер вытер кровь у него под носом, убрал со лба волосы. Он гладил Рики по плечу, пока он не уснул.***
Проснувшись, он дернулся и вытянулся всем телом. Ударился пяткой о стену и застонал от боли в сломанном колене. Стон прозвучал на удивление громко. Или дело было в том, что у Рики больше не звенело в ушах? Он сжал кулак и осмотрелся. Яркий день резвился у входа в пещеру. Солнечные лучи ползали по камням, листьям и траве за порогом. От ночного костра осталась горка углей. На расстоянии вытянутой руки от Рики лежало ружье. Кристофер принес его в пещеру не умирать, а чтобы он даже раненый мог защитить себя в случае нападения. Но пока он без сознания, Кристофер не оставит его одного. Рики услышал, как хрустнула ветка и зашуршали камни. Кристофер держался рядом с пещерой и услышал стон. Он принес Рики мелкие куски мяса, нанизанные на палку. — Старайся не тревожить колено. — Глаза и кожа Кристофера светились, в отросших волосах застряла травинка. Когда он подполз к Рики, свернул шкуру и подложил ему под спину, движения его были завораживающе плавными и медленными. Сломанный нос Рики не чувствовал запахов. Он мог лишь догадаться, что Кристофер развел костер и пожарил мясо рядом с пещерой. Вместе с нюхом пострадали и вкусовые рецепторы, Рики не мог определить, мясо или птицу приготовил для него Кристофер. Он ломал голову над этой загадкой, пока ел. В конце концов решил в пользу птицы, слишком мягкими и мелкими были куски. Невольно Рики улыбнулся, представляя, как Кристоферу пришлось повозиться, отделяя птичье мясо от костей. За проблеском короткого сытого веселья накатили стыд и чувство вины. Он вспомнил, как испугался Кристофера, и снова почувствовал себя раздавленным червяком. — Теперь выпей травы. — Кристофер забрал у него из рук палочку. Глупое, смешное движение, преисполненное ненужной заботы, будто Рики сам не мог бросить ее в яму костра. Рики скользнул взглядом по пещере и заметил у дальней стены три пары сваленных в кучу сапог. Кристофер проследил за его взглядом, дернул уголком губ, но глаза его не улыбнулись. — Однажды ты сказал, что ни за что не станешь ходить босиком. Теперь, когда твои сапоги развалятся, у тебя будут другие. Пока Рики спал, Кристофер выпрямил его сломанную ногу и наложил шину. Распухшее колено смазал смесью целебных трав. Кожа под ними зудела. Когда Рики выпил горькие травы, Кристофер подвинулся ближе и вопросительно взглянул на Рики. — Я хочу еще раз смазать твое колено, — он как будто спрашивал Рики, можно ли к нему прикоснуться. Там, в лесу, рядом с Руфусом и его прихвостнями, Кристофер заметил страх Рики. Когда он наклонился над ним, Рики отшатнулся и попытался уползти. Ради него Кристофер убил людей, которых знал, с которыми его связывали общие тайны, страх Рики не мог не ранить его. Рики был бесконечно виноват перед Кристофером. Легкими круговыми движениями Кристофер смазал его колено. Смесь из трав была холодной, влажной и густой. Отсутствие обоняния помешало Рики понять, развел Кристофер толченые травы древесным соком или животным жиром. — Полностью отек пройдет дней через пять. Синяк продержится дольше. Хорошо бы смазать еще твое распухшее лицо, но эта лечебная смесь раздражает слизистую, а других я не знаю. Ты должен набраться терпения и не делать лишних движений, пока кости не срастутся. Вопреки словам Кристофер хмурился. Он не сказал, что Рики больше никогда не сможет согнуть колено. Рики видел похожие травмы в Колсберге и всё понимал — раскрошенный сустав не собрать заново, остается надеяться, что кости срастутся так, что он сможет ходить без трости. Но пугало сейчас Рики другое. — Прости меня. Прости за то, что я испугался тебя. — Так бывает. Тебя избили. Ты был почти без сознания. В таком состоянии люди пугаются друзей и просят пощады у врагов. — Я не должен был бояться тебя. Я должен был доверять тебе. — Что-то тревожное, пугающее металось в голове Рики, но он никак не мог это сформулировать. — Не должен был бояться, что ты выслушаешь Руфуса. Не должен был бояться, что ты выслушаешь его и согласишься с ним. Признаешь, что он прав, и встанешь на его сторону. Я должен был верить в тебя. — Рики, я не смог бы к нему приблизиться, если бы не заговорил с ним. — Я… — По щекам Рики снова потекли слезы. Он достаточно окреп, чтобы есть, но всё еще не мог контролировать свои нервы. — Я очень виноват перед тобой. Бесконечно виноват за то, что усомнился в тебе. Не верил в тебя. Боялся тебя. Даже если бы ты согласился с Руфусом, я не должен был бояться. Лучше бы ты убил меня, чем он… Кристофер сел рядом и осторожно прижал Рики к себе. — Не надо. Не мучай себя. — Погладил по спине, поцеловал в висок и не отпускал, пока Рики не перестал всхлипывать.***
Отеки спали, колено больше почти не болело. Но Рики продолжал видеть в кошмарах холодный и жесткий взгляд Кристофера. Во сне он думал, что никогда и никого не боялся больше. Пробуждаясь, прижимался к Кристоферу, касался губами его шрамов и чувствовал себя виноватым. Бесконечно виноватым. Днем, оставляя Рики ружье, Кристофер уходил до обеда на охоту. После обеда он помогал Рики выбираться из пещеры. Сначала они просто валялись в траве. Потом стали совершать прогулки. Дней через десять, повиснув на Кристофере, Рики доковылял до водопада. Когда он лег на воду, Кристофер некоторое время поддерживал его спину, будто опасался, что перелом утянет Рики на дно. Карл всегда говорил, что чувство вины одурманивает человека, как опиум, и убивает медленно, как сифилис. Сифилис лишает человека телесных удовольствий, чувство вины крадет его чувства. Карл говорил, что человек либо справляется со своим чувством вины, либо погибает. В воде Кристофер взял Рики на руки. Солнце упало за утес. В лесу проснулись тени. Мочки ушей Кристофера были шелково-нежными и холодными. Касаясь их, Рики думал о том, как ничтожно мало времени они провели вместе и как много — вдали друг от друга. Он мало знал о том, какой была жизнь Кристофера без него. Знал, что он любил Согоди, воевал за мтабела и на стороне Витбоя, попал в плен. Думая о хлопковой плантации, на которой он нашел Кристофера, он снова задавался вопросом, почему Кристофер не сбежал. Он провел там больше года. Мог поджечь плантацию, как сделал это Рики. Мог придумать что-то еще. Наверное, он очень устал. От сражений. От жизни, о которой Рики не знал. О которой боялся спрашивать. Они стали опять спать под открытым небом. В лесу недалеко от пещеры Кристофер очистил участок земли от ползучих растений и застелил шкурами. Эти шкуры казались Рики самой мягкой периной, на которой ему приходилось спать. По ночам убывающая луна то раздвигала кроны деревьев, то пряталась за ними. Но ни разу ее свет не был таким холодным и жестким, как взгляд Кристофера в снах Рики. Любуясь в ее приглушенном, усмиренном свете спокойно спящим Кристофером, Рики не понимал, как ему справиться со своим чувством вины, если он даже не понимает, в чем он виноват. Он предавал, подставлял и бросал людей. Но он никогда не чувствовал себя виноватым. Химеру вины разбудил Руфус. Но Рики не сожалел о том, что выдал его людей. Ни разу не сожалел. Будь у него возможность вернуться в прошлое, он поступил бы точно так же. Как же так получилось, что у него нет сожалений, но есть чувство вины? Химера неуловимой, неосознанной вины мучила его ночными кошмарами, отравляла дни и однажды испортила близость с Кристофером. Когда Кристофер склонился над ним, призрачное чувство вины убедило Рики, что он не заслужил нежности Кристофера, не заслужил его поцелуев, его шепота, его дыхания на своей коже. Рики вспомнил Уоррена. Что может быть отвратительней, чем вялый, невозбужденный член, засмеялся Уоррен у него в голове. — Тебе не противно? — прошептал Рики, когда Кристофер вошел в него и замер, касаясь носом его носа. Ему показалось или во взгляде Кристофера мелькнули знакомые холод и жесткость? Рики вдруг подумал, что так было бы гораздо легче, проще, честнее. Он бы почувствовал огромное облегчение, если бы Кристофер из его кошмаров хотя бы на миг соединился с реальным Кристофером. — Разве мой вялый хуй не уродлив? Разве он не внушает тебе отвращения? Разве он не похож на раздавленного слизняка? Задница Рики пульсировала вокруг члена Кристофера. Он всё так же нависал над Рики, касался носом носа, но вместо того, чтобы двигаться, Кристофер замер — не моргал, даже дыхание его замедлилось. — Разве каждый раз, глядя на мой вялый хуй, ты не думаешь о том, что если я не могу нормально возбудиться, то лучше бы у меня вообще между ног ничего не было? Разве иногда тебе не хочется отрезать мне член или засунуть в него спицу, лишь бы не видеть, как он слизняком лежит на бедре? Раз уж я не могу, как человек… если не хочу по-хорошему… засунь в него спицу и заставь меня дрочить. Может, хоть так от моего упрямства будет какой-то толк. — Рики не понимал, что несет, он просто повторял за Уорреном. Он чувствовал себя пьяным, ему казалось, что он снова в борделе, слышит внизу музыку и голоса. Стиснув свой член, он начал зло его надрачивать. — Если я не хочу, как человек, засунь в меня опиумную трубку, тогда, возможно, до меня наконец-то дойдет, что я не должен забивать себе голову ерундой, должен меньше лениться, лучше дрочить и больше стараться… Если я не хочу по-хорошему… не могу, как человек… не хочу, как нормальный… Просто дергать член теперь было мало, Рики сжал его, впился ногтями в головку, как делал Уоррен. Если не можешь и не хочешь, как человек… Рики зажмурился. Так было гораздо легче и проще избавиться от чувства собственной ничтожности и беспомощности. — Рики… — Кристофер вышел из него и перехватил его запястья. Рики открыл глаза и задержал дыхание. Теперь взгляд Кристофера был таким холодным и жестким, как он и добивался. Кристофер сильнее сжал его запястья. — Если тебе нужно, чтобы тебя мучили, я этого делать не буду. Ищи кого-то другого, — прошипел он. Что я наделал, испугался Рики. Я снова всё испортил. Повел себя хуже и глупее, чем в Колсберге. Тогда у Рики хотя бы остались его идеалы. Теперь у него не было ничего и никого, кроме Кристофера. Он смотрел в глаза Кристофера, на его шрамы и думал о том, что, по сравнению с тем, что пережил Кристофер, все его страдания смешны и ничтожны. Рики сам виноват во всех своих бедах. Он виноват в бедах Кристофера. — Прости. — Перестань, мне не нужны твои извинения. — Голос Кристофера звучал грубо, но он лег рядом с Рики на шкуры. — Прости, что я всё испортил. Прости, что разочаровал тебя. — Перестань извиняться, — Кристофер обнял его. Сжал запястье Рики, ослабил хватку и снова сжал, будто отсчитывал удары сердца. — Я… — всхлипнул Рики. — Ничего не говори. Он был такой теплый. Пах потом и травой. Дышал медленно и ровно. Рики вжался лицом ему в грудь. Сквозь всхлипы прислушивался к биению его сердца до тех пор, пока всхлипы не исчезли и не осталось только биение сердца Кристофера. Стук его сердца, шорохи трав, свист ветра, неожиданные резкие вскрики птиц. Слезы Рики высохли. Он закрыл глаза и снова открыл их. Темнота была абсолютной. Кристофер так крепко его обнимал, а Рики так тесно в него вжимался, что лунный свет не мог пробраться между ними. — Я прятал и перевозил оружие. — Рики не был уверен, что начинать стоит с этого. Он всё еще не знал, что именно хочет рассказать, но хотел быть искренним, честным и смелым, как в четырнадцать лет. — Я догадался. — Нет, не с Руфусом. В Кейптауне. Кристофер выдохнул ему в макушку, но ничего не сказал. — В Кейптауне я жил в борделе. — Я знаю. Рики закусил губу, Норман рассказал ему. Рики не подумал об этом раньше. А Кристофер как обычно не задавал вопросов, оставляя за Рики право решить, что рассказывать о своем прошлом, а что скрывать. В благодарность Рики коснулся губами его груди. — Тебя изнасиловали, — прошептал Кристофер. Рики нервно усмехнулся. Как и с фотографией Согоди, он наблюдал за Рики и дожидался подходящего момента. Видимо, после сегодняшнего срыва решил, что Рики больше не может носить в себе свое дерьмо. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Рики дернулся как от удара. Он и мысли не допускал, что Кристофер мог пережить то же самое. Он дважды был в плену, год провел в рабстве. Рики снова думал и вел себя как эгоист. — Нечего рассказывать, Рики. — Кристофер погладил его по голове. — Со временем становится не важно, что сделали с тобой. Важно только то, что сделал ты. Чувство вины — это химера, которая отравляет сильнее опиума, убивает медленнее и болезненней сифилиса, сказала Ким на похоронах Карла. Светило солнце, Рики прятал под шляпой избитое лицо, дрожал и оглядывался, боясь, что на похороны заявится Уоррен. Ким заметила, как он дергается, и взяла его под руку, положила подбородок ему на плечо. Почему он думал, что про химеру чувства вины сказал Карл? Это ведь была Ким, она не хотела, чтобы он винил себя в смерти Карла. — Кому ты передавал оружие, Рики? — Кристофер выдернул его из воспоминаний. — Бастерам, шони, мтабела. У меня были люди, которые возили оружие в междуречье Замбези и Лимпопо и в Бечуаленд. Кристофер погладил шею Рики. — Я покупал оружие в порту у человека, который воровал его с английских кораблей. Потом в оружейной английской крепости. — Рики шумно выдохнул Кристоферу в грудь, стало очень жарко, лицо вспотело. — Я подставлялся коменданту крепости, Уоррену. Кристофер продолжал гладить его шею и не задавал вопросов. — Я… Он… — Рики вдруг растерялся. — У меня был друг в Кейптауне. Карл. Старик, больной сифилисом. Он подобрал меня после Колсберга, когда я был растерян и напуган. Он волновался за меня и пытался отговорить, когда я связался с оружием. Он был единственным, кто обо мне заботился и беспокоился. Когда я спутался с Уорреном, он помог мне и подключил к нашей сделке малайцев. Рики вжался лбом в грудь Кристофера, открыл и закрыл глаза. Кажется, он ошибся, и лунный свет всё-таки прокрался между их телами — он мог видеть шрамы Кристофера и едва уловимое сияние его кожи. — Когда в дело вошли малайцы, я решил, что больше не хочу подставляться Уоррену. Я направил на него пистолет и запретил ему ко мне приближаться. Я был таким идиотом. — У Рики перехватило дыхание. — Уоррен подловил меня следующим вечером. Втащил в комнату Карла, избил и выебал. Карл… Он… У него остановилось сердце… Я видел, как он задыхался… Все шлюхи в борделе любили Карла, все говорили, что Рики не виноват. Даже Ким не хотела, чтобы он винил себя. Кристофер молчал, лишь крепче обнял Рики. И Рики поверил, что Кристофер всё понимает. Знает, что чувствует человек, когда в нем так много гнева, что гнев пожирает его изнутри. Ему знакомо это странное чувство, когда больше всего на свете тебе нужно прощение, хотя ты и сам не понимаешь, в чем виноват. Или твоей вины так много, что ты не в силах ее осознать. Иногда он тоже верит, что прощение важнее справедливости.***
После сезона дождей Рики нашел раненого детеныша бонго. У него был расцарапан бок и сломана нога. Больше всего маленькому бонго нравилось есть с руки Рики листья деревьев. Листья высоких деревьев, до которых он бы никогда не смог дотянуться сам. Несмотря на то, что в детстве он едва не стал добычей хищника, молодой бонго полюбил спать, свернувшись на шкуре гепарда. Кристофер сказал, что половое созревание у бонго наступает в два года, но ходивший повсюду за Кристофером и Рики самец нашел себе пару только к трем годам. С тех пор он каждый год пропадал на несколько лун, но потом всегда возвращался снова спать на шкуре гепарда. На рыжей спине этого бонго было одиннадцать ярких и тонких белых полос. Как и Рики, этот бонго хромал до конца жизни. Горы тянулись с северо-востока на юго-запад. Чтобы обойти все хребты, требовался не один месяц. С самой высокой юго-западной вершины была видна огромная река. Однажды в небе над горами появился самолет. Он летел так низко под облаками, что можно было посчитать стальные крепления-перекрытия между парами двойных крыльев. Неожиданно для себя Рики вдруг захотел увидеть самолет вблизи, потрогать нагретый узкий корпус, рассмотреть передний винт и похожую на дупло кабину. Устроив голову на бедре Кристофера, он вспомнил Виктора с его рассказами о радио, электричестве и самолетах. Рики взял Кристофера за руку, поднес ее к лицу и долго смотрел на солнце сквозь его пальцы.