Навечно связанные

У Шото гребаная аллергия на гребанные одуванчики. И ему хочется звездануть кому-нибудь под дых при виде очередного желтого цветочка. Этот приторно-сладкий запах преследовал его в течении всего дня, стоило только заметить эти якобы «чудесные и светлые солнышки». И сейчас Бакуго стоял в его комнате, сиял как лампочка, давил неприличную для нормальных людей лыбу и тянул ему этот блядский букет желтых цветочков. Шото молчал. Вдыхал сладкущий запах этого яда и старательно пытался не чихнуть, потому что сияющие глаза Бакуго /почти/ того стоили. Но его комната теперь вся пропахла этим пиздец каким противным ароматом и Шото, не выдержав, шмыгнул за дверь и умчался в сторону душевых, оставив растерянного Кацуки наедине с чудо-букетиком. *** Времени семь вечера, а Шото сидит на полу в душевой, весь сырой, замерзший и обнимает свои колени. Вместо того, чтобы сходить до Исцеляющей девочки и принять что-нибудь от аллергии, он встал под контрастный душ, поздно вспомнив, что нет ни сменной одежды, ни хотя бы полотенца. А в его комнате уже все пропахло этим блядско-приторным запахом. И Шото сидит, тупо втыкает в стенку и пытается понять, в какой момент его жизнь пошла по пизде. Потому что прятаться от желтых цветочков сырым в душевой — это уже клиника. Это уже белые тапочки и палата в дурке, ну, или койка за решеткой. Потому что если Кацуки еще раз притащит ему эту солнечную хуйню, то он его задушит собственными руками, предварительно вызвав себе скорую. В итоге, в десять вечера Шото насквозь промокший и продрогший, нагло вваливается в комнату Бакуго, одевает его шмотки и, не найдя в комнате ненавистного букета одуванчиков, заваливается в кровать, свернувшись в одеяле, как гусеница. И заявляет охреневающему парню, что он спит здесь, и это абсолютно точно не обсуждается.