Parents

      Его разбудил раскат грома, эхом разнёсшийся по комнате. Беснующийся ветер трепал жалюзи на открытых окнах, пол перед хлопающими балконными дверьми залило дождём. Дневная жара, угнетающая всё живое, вылилась в ночную грозу. Запахи озоновой* свежести и мокрой земли медленно проникали в комнату с улицы, мягко обволакивая Фрэнка искрящей атмосферностью.       Он любил грозу. Яркие всполохи молний на небе никогда не вызывали страха, от грохота грома не закладывало перепонки, а ритмичный стук капель дождя по черепице Фрэнк мог слушать наравне с творениями Листа* или Гайдна*. Грозовое небо переливалось всеми оттенками синего, начиная от сапфирового и ультрамаринового, отливавших в чёрный, заканчивая бледно-васильковым. Свинцовые тучи плотным куполом закрывали яркий диск луны и звёзды; единственным источником света были зигзаги молний, лишь на миг освещающие потонувший в тьме стихии мир. Дождь холодными каплями писал на стёклах свою мелодию, подвластную, быть может, лишь лире Орфея*. Ему не нужны нотный стан, диезы, бемоли и бекары — он един с этой песней, песней вырвавшейся на волю природы и очищения.       Фрэнк босыми ногами прошлёпал по мокрому полу до балконных дверей, немного постоял там, впитывая в себя свежесть грозовой ночи и понял, что сегодня больше точно не заснёт. Кляня на все лады джетлаг*, каждый раз одолевавший его по приезде домой из Сиэтла, Айеро направился в столовую с твёрдым намерением сделать себе чаю и просто побыть наедине с собой.       Винтовая деревянная лестница тихо поскрипывала под осторожными шагами. Особняк спал. Прислушайся, и сможешь услышать, как чуть слышно дышит сам дом, стараясь успеть вобрать в себя спасительную прохладу грозы. Ночная тишина — просто прикрытие, нужно лишь уметь слушать и слышать.       Вспышка молнии осветила просторную столовую и высокую сгорбленную фигуру за барной стойкой. Фрэнк досадливо вздохнул, мысленно ставя надгробие на своём одиноком ночном любовании грозой за чашечкой ароматного чая, и подошёл ближе. Таинственной фигурой оказался младший Уэй, склонившийся над пузырьком с таблетками. Чуть поодаль стояла откупореная бутылка виски - напиток юноша распознал благодаря терпкому запаху, окутавшему столовую.       Удивляться новым жильцам уже не приходилось — в доме Айеро часто поселялись деловые партнёры отца из другого города или штата, для удобства заключения сделок и обсуждения новых проектов. Места хватало всем, да и Фрэнка они практически не трогали — их интересовали лишь выгода и акции, биржа труда и курс валюты. Фрэнк всегда боялся стать таким взрослым - погрязшим в трясине бытовухи и грызни из-за места в метро, одержимым не новыми комиксами Marvel, а новыми бумагами из бухгалтерии. Они забывали, какого это — мечтать, любить и верить, превращаясь в машины с промытыми мозгами. Развлечения становились пустой тратой денег и времени, семья — дармоедами, скряга внутри жалел и считал каждый цент, словно забывая о сотнях долларов в элитнейшем банке в Швейцарии. Ну, а что по итогу? Будь ты богат, как Билл Гейтс, или беден, как Лазарь, — окончание жизни, конечная точка, будет отличаться лишь вычурностью могилы или урны для кремирования. Все дороги ведут в Рим.        — Что, бессонница?       Собственный голос прозвучал слишком громко в ночной тишине, затерялся под высоким потолком и тихим эхом вернулся обратно. Уэй недоуменно обернулся, скользнул по Фрэнку удивлённым, немного испуганным из-за его внезапного появления взглядом и ухмыльнулся.        — Кошмары.       Джерард бросил эту фразу так небрежно и одновременно с тем напряжённо, словно это не относилось к нему, словно не он сейчас сидел над этими чёртовыми таблетками, не решаясь выпить хоть одну. Он был где-то далеко, но точно не здесь; тело и часть сознания, конечно, были сейчас в Бельвилле, сидели на жутко неудобном барном стуле в жутко неудобной позе, но его мысли были далеко за пределами Нью-Джерси, континента, и, быть может, даже Вселенной.       Удар молнии заставил Джерарда, вздрогнув, вернуться из своего выдуманного мира в реальный. Испуганно скользя взглядом по помещению он, пытаясь за что-то зацепиться, остановился на Айеро, которого словно и не замечал до этого момента. Фрэнк буквально ощутил этот взгляд на своей коже. Обретший материальность, он внимательно изучал каждый миллиметр его лица, пытаясь проникнуть под кожу, вывернуть наизнанку в попытках узнать Айеро как человека и можно ли ему доверять без сложных и отчасти болезненных для обоих разговоров. Приняв какое-то решение, Джерард отвернулся, вновь возвращаясь к таблеткам. Закинув белую капсулу в рот, он, не глядя на Айеро, произнёс чуть заплетающимся языком:        — Так значит Фрэнк, правильно?.. Позволь дать тебе совет, Фрэнк, — утомлённые грозовым безумием и бессонницей карие глаза поймали взгляд Айеро, — не позволяй им забрать твой внутренний свет. Мне двадцать два и я сказочно богат благодаря своему отцу. Многие мне завидуют, говорят, что были бы рады побыть хоть день на моём месте, а я лишь хочу хоть день побыть для своего отца сыном, а не просто протеже. Вся моя семья ненавидит и презирает меня за то, что я не в силах изменить, а я даже рассказать об этом никому не могу, кроме как тебе. Безумие, верно?       Он слез со стула, пошатнувшись, виновато улыбнулся Фрэнку, как бы извиняясь за свою исповедь, и быстро вышел из столовой, аккуратно прикрыв за собой дверь. Всё это произошло настолько быстро, что Айеро не успел задержать Джерарда, и, оставшись в таком желанном двадцать минут назад одиночестве, почувствовал странное оцепенение. Уэй словно говорил его мыслями и ощущениями, сумел высказать то, что тревожило Фрэнка на подсознательном уровне, но не могло всплыть на поверхность.       Гроза за окном успокаивалась. Молнии сверкали всё реже, песня дождевых капель становилась всё тише и под конец затихла совсем. Фрэнк сидел на холодном полу перед панорамным окном, пил невероятно крепкий чай и думал о том, что с Джерардом нужно будет поговорить.

***

      Ощущая себя после бессонной ночи как растаявший маршмеллоу, Фрэнк спустился к завтраку в огромном бесформенном худи и рваных джинсах, буквально волоча за собой мешки под глазами. Его не волновали ни воронье гнездо на голове, ни идеальные костюмы окружения (хотя какие чёрта с два рубашки, брюки и туфли в 9 утра?), ни общий потрёпанный вид, — в конце-то концов, он у себя дома! Основными вещами, на которые нацелился Фрэнк, были чашечка кофе и что-то съестное, потому что со вчерашнего вечера во рту Айеро не было и маковой росинки, а его желудок был категорически против таких гастрономических фокусов.       Наскоро сготовленные тосты, так надоевшие за время учёбы, оказались лучшей едой на свете, а домашняя пародия на капучино из кофе-машины ничем не уступала карамельному латте из Старбакса. Этот прекрасный завтрак мог стать ещё лучше, успей Фрэнк вовремя удрать с кухни, и он уже практически переступил порог столовой, как его догнал голос отца:        — Зайди минут через двадцать ко мне в кабинет, нам нужно поговорить о твоём поступлении.       Фрэнк молча кивнул в ответ и направился в свою комнату, чертыхаясь про себя. Иллюзии насчёт права на отстаивание собственной позиции растаяли уже давно. Если Айеро-старший хочет видеть сына в качестве будущей главы своей компании — он увидит, чего бы ему это не стоило. Сломать ли сына, растоптать ли его гордость и самооценку, потратить ли больше ста тысяч долларов на обучение — мелочи, всё это мелочи. Не важны средства для достижения цели, важен результат.       И Фрэнк это понимал. Понимал, и осознание того, что сам он по себе ничтожен, что является просто выгодной инвестицией в будущее, било по больному.       Фраза Джерарда про протеже обретала новый смысл. Их действительно растили как деловых партнёров, а не как членов семьи, вдалбливали в голову возможности принести пользу «общему» делу. Это пугало и расстраивало одновременно, ведь когда ты ребёнок богатых родителей, ты думаешь, что тебе открыто больше дорог, что деньги выкладывают ровную дорожку до мечты без ям и кочек, что люди вокруг, услышав твою фамилию, будут улыбаться шире и становиться услужливее, но не в точности, да наоборот. Суровая реальность била о хребты гор чересчур высоко взлетевшего на крыльях надежды, крича вслед стремительно падающему вниз о том, что ему пора повзрослеть и снять с глаз розовые очки, а не качала в колыбели ветров.       И вот сейчас ему восемнадцать. Из воспоминаний десятилетней давности смотрит смышлёный мальчишка с горящими глазами, который мечтает собрать Мичиган Стэдиум*, а на вырученные с концертов деньги построить приют для бездомных животных, объесться на ланч мороженым и наконец купить себе собаку. Из настоящего откликается разбитый подросток с испорченной в конец психикой, без планов и мечт, которые не уверен, доживёт ли до завтра.       Фрэнк забирает из комнаты аттестат и документ о сдаче ATC* и спешит вниз, к кабинету отца. Останавливается рядом с дверью и, перед тем как постучать, глубоко дышит, считает про себя до десяти и впивается в ладонь ногтями так, что на ней остаются кровавые полумесяцы. Это немного успокаивает Фрэнка и он тихо стучится, в глубине души всё же надеясь, что отца там нет и неприятный разговор можно будет отсрочить ещё на немного.        — Войдите. ------------------------------------------------ [*озоновая свежесть] — во время грозы разряд молнии способен разделить в атмосфере молекулы кислорода и азота, и они, в свою очередь, трансформируются в другое вещество — оксид азота, который взаимодействует с другими химическими веществами в воздухе и образует озон, имеющий «запах свежести»; [*Ф. Лист] — венгеро-немецкий композитор; [*Й. Гайдн] — австрийский композитор; [*Орфей] — легендарный певец греч. мифологии; [*джэтлаг] — сбой суточных биологических ритмов организма в результате смены часовых поясов; [*Мичиган Стэдиум] — самый большой стадион США; [*АТС] — альтернатива нашему ЕГЭ, экзамен для поступления в ВУЗ.