Сквозь таймлайны

— Нам нужно поговорить.  — Не о чем. — отчужденно сказал он, отворачиваясь к пропасти.  — Тогда просто послушай…  — С чего ради? Я выгляжу так, будто мне не все равно?  — Санс, я просто хочу поговорить. — Уходи. Тяжело вздохнув, понимая, что разговор не вяжется, ты присела рядом с ним. Вы оба молчали. Казалось, время будто остановилось, и только шумные капли, падая на твою голову свидетельствовали о том, что секунды идут своим чередом. Ворох вопросов накладывались друг на друга у тебя в голове и наконец, они все собрались воедино.  — Что произошло? — . . . И что ты ожидаешь от меня услышать?  — То, о чем я не могла бы догадаться.  — Чувство, словно я говорю с инопланетянином, ты совсем пустоголовая? Ты никогда меня не поймешь. Ровно как и я тебя. — . . . — . . .  — Ты прав, я не могу полностью понять тебя. Но это продолжится ровно до того момента, как ты мне всё не расскажешь. — . . .  — Я знаю, что совсем не та, кому хотелось бы раскрывать личные переживания, но пожалуйста, позволь мне понять тебя. Он еще долго молчал, смотрел вниз, будто превратился в каменную статую для подношений: «Памятник самому задумчивому скелету в подземелье.». Но сравнение тут же развеялось, как только он протяжно глубоко вздохнул и начал говорить.  — Ты уже слышала, что обо мне говорят здешние. «Настоящее отродье.»  — Да, слышала.  — Не думала, что на то имеется причина?  — Думала, но понятия не имела, что ты мог сделать. Он вновь долго будто не решался начать свой рассказ. Тебя томило много мыслей, буквально от тех каким образом этот монстр поставил всех против себя, до того, насколько же сидеть возле этой пропасти было опасно.  — Чтож, думаю, ты достаточно взрослая, чтобы понять. — . . .  — Люди всегда испытывали ненависть к монстрам. А всё из-за чего? Из-за твёрдого убеждения в том, что раз мы владеем магией, то являемся угрозой и опасностью для их существования. Смешно, не правда ли? — усмехнулся он без злобы, будто ему по-настоящему было смешно. — Всего лишь одна душа человека могла с легкостью одолеть большую часть монстров. Но они боялись до дрожи в позвоночнике, что однажды мы ополчимся против них и тогда их ждёт погибель. Именно из-за страха люди развязали войну и заточили нас здесь.  — Как это все связано с ненавистью монстров к тебе?  — Когда гражданские попали в эпицентр поля боя, Папирус, я и мой отец — были там. Началась атака со стороны военных танков, снаряды летели по небу, с писком и взрывами приземлялись на пустынную землю. Мне было страшно. Я бежал и нёс Папируса на своих руках, плотно укутав его в одеяло, лишь бы он не видел всего того, что происходило там, а может я просто по-детски надеялся, что волшебное одеяло спасёт его от пули, как всегда спасало от монстров под кроватью. Нас с отцом разъединила бегущая толпа монстров, что тоже пытались спастись. Я был зол на всех: на толпу, на пыль в воздухе, что комками собиралась у меня в легких, на чёртовых людей, на себя, который не смог послушаться папу и держаться рядом… Ты представила наполненные ужасом глаза невинных семей, что всеми силами хотели сбежать с эпицентра бойни, как они, не разбирая дороги, мечутся словно рыбки в аквариуме.  — Потом люди запустили свой магический снаряд прямо в толпу. Я понимал — никто не успеет убежать. Никому не выжить. Я не смогу спрятать Папируса, я не смогу спасти его… Он замолчал.  — Тогда… Что-то щёлкнуло во мне. Что-то, что будто никак не могло пробудиться во мне все эти годы. В тот момент я подумал обо всём, что я ещё мог сделать со своим братом. Не знаю, как это произошло, но… моя сила вмиг возросла и я смог, выставив руку, расколоть снаряд на тысячи осколков… Но я допустил большую ошибку… Папирус всё еще был у меня в руке. Когда я расколол магический снаряд, то устроил резонанс. Моя магия, смешавшаяся с магией людей, металась миллионами комочков энергии во все стороны. Один из них случайно задел Папируса, что оставило большой шрам на его глазу. И я был всему этому виной. «Я всё еще не могу понять… почему монстры вдруг стали его ненавидеть?»  — А потом мне открылась правда: монстры были ничем не лучше трусливых людей. После того как победу одержали люди и нас запечатали в подземелье, жители начали распускать слухи и все дошло до того что мне пришлось иметь дело с их страхом.  Его плечо дрогнуло, на лице была безнадежность, холодный страх и... непонимание.  — Те злые подростки злорадствовали, издевались и избивали меня, пока я не переставал кричать или терял сознание. Позже я узнал, что все считали меня «хуже человека», говорили: «Откуда у него такая сила в столь раннем возрасте?» - говорили скептики, «Он продал душу!» - констатировали верующие, «Он всех нас уничтожит!.» - кричали параноики. Но всё в корни изменилось, когда они узнали о шраме брата, то, о чем я сожалел больше всего и за что всегда себя винил. Тогда они перестали смеяться, они начали бояться меня. Они желали мне смерти. Обзывали Папируса калекой и инвалидом. Всё что у меня осталось — мой брат, самый родной и любимый мне монстр. Я думал: «Один ты на моей стороне, Папирус. Совсем скоро ты вырастешь и узнаешь как ко мне все относятся.» Позже, конечно, он смог отвоевать себе звание лейтенанта и заодно расположить к себе большую часть подземелья. А что до меня? Я просто стал для всех пустым местом. Все эти годы я жил, чувствуя себя виноватым, лишенным возможности смыть своё горе. «Теперь я поняла, почему так не нравлюсь тебе.»  — Интересно, всего этого не было бы, если б отец в тот момент не пропал? Будь он здесь, рядом с нами, он бы сказал: «Я разочарован в тебе, сын. Смотри, кем ты стал.»…Наверное, Папирус тоже так считает. Думаю, он меня ненавидит. Я прожил десятки лет, полные тоски, унижений и мрака, и сейчас чувствую дикое счастье на закате жизни. Думаю этой погибелью я примирюсь с собой и своими чувствами. Ты спокойно все выслушала, но на последних словах боль кольнула твою грудь толстой иглой. Ты... понимала его. Все эти дни что ты провела в подземелье, ты была будто в прострации. Словно сам Господь вершил послать тебя сюда, дабы переосмыслить всё своё существование.  — Я много думала о своей жизни на поверхности. — начала ты, облокотив голову о сложенные на согнутых коленях руки. — И это чувство… я всё больше понимаю, настолько она была лживой и мёртвой…  — Будто… — начал он, и вы сказали вместе:

ты чувствуешь себя самым одиноким во вселенной

Санс смотрит на тебя с блеском надежды в глазах, точно ребёнок, которого успокоил родитель от бесконечного плача.  — Приходя сюда уже который раз я… постоянно думаю об этом, о своём прошлом, о том, что сделал, и что не смог сделать. И этот мерцающий потолок… Оказавшись здесь, под землей, взаперти, в ловушке, монстрам так хотелось чувствовать себя свободными, будто они всё еще на поверхности… Эти… камни… словно звезды, исполнят любое твое желание… я никогда ничего не требовал от них, но каждый раз, будучи ребёнком задавал им вопросы, надеясь услышать ответ из ниоткуда. «Почему все боятся меня?» «Неужели здесь нет никого, кому бы я мог довериться?» «Будет ли кто-то плакать, если меня вдруг не станет?»… Но звезды всегда молчали. Вновь кроткое молчание, прежде чем он не захотел закончить разговор.  — Тебе уже пора. Мы выслушали друг друга, а теперь позволь мне уже, наконец, прекратить всё это. — . . . Ты понятия не имела, что у него на уме, но знала, чтобы его успокоить, надо самой сохранять самообладание.  — Знаешь, Санс, я поняла кое-что ещё, пока была здесь.  — И что же?  — Я поняла, что несмотря на отсутствие сил двигаться дальше, навязчивые мысли избавиться от этого бренного тела лёгким путём, здесь всё еще остались те, на кого можно положиться. Я считала, что потеряла всё чем так дорожила, когда упала сюда, но на самом деле я приобрела что-то более ценное. И я рада, что оказалась здесь. — ты повернулась к нему. — Я знаю, что ты чувствуешь, и я прекрасно понимаю, почему ты выбрал именно этот путь… Но я не считаю его правильным. Мои друзья, приют, воспитательницы — всё это будто перестало являться моим прошлым. Будто та девочка с поверхности никогда не была связана со мной настоящей. Но теперь у меня есть вы, ребята. Скелет нахмурил брови, он всё так же смотрел на мерцающие потолочные камни.  — А у тебя всегда был Папирус. — уверенно сказала ты.  — Ты видела, как он ко мне относится.  — Ты прав, видела, но это та его часть, которую он тебе показывает. На самом деле он заботится о тебе, так же как и я, Санс. Он невидяще оглянулся на тебя, сейчас его взгляд выглядел так, будто он и вправду все эти годы сидел в своей полупустой сырой комнатке и горько плакал. Скелет сидел смирно, ожидая твои следующие слова, а может он просто до сих пор не мог понять, почему он разговаривает с человеком. И вновь тот детский блеск в глазах. И вот он, казалось бы, — опасный монстр с бушующими чувствами, которому достаточно клацнуть острыми зубами чтобы съесть, и ведь не подавиться же. Но тебе больше не хотелось убегать от него. Тебе было не страшно.  — Поверить не могу, что меня, как открытую книгу сейчас читает какой-то… человек… — последнее слово было наполовину проглочено, а сам скелет уставился за твою спину. Его глазницы вмиг расширились и он привстал. Ты обернулась Прямо позади вас стоял высокий скелет.  — Вот вы где! Я вас везде обыскался!  — Папирус, как долго ты здесь стоишь?¿ — не своим голосом воскликнул Санс, поняв, в каком он сейчас положении.  — Достаточно. — на удивление спокойно сказал он. Слышал ли лейтенант слово «человек», непроизвольно вылетевшее из уст Санса? Сейчас его ответ запутал и напугал тебя больше всего того, что он мог ответить. Высокий немного постоял на месте и подойдя к вам, присел посередине. Хоть вы и сидите молча, наблюдая как стеклышки от бутылок падают в черную пропасть, двое из вас скоро вот-вот умрут от страха. Вы оба не знаете что теперь делать. Что сказать?  — На самом деле я все слышал. — Те слова, которых вы боялись больше всего именно здесь и сейчас. — Санс. Почему ты не говорил мне об этом шраме?  — Я думал, ты уже давно знаешь.  — Нет, не знал, ты же мне ничего не рассказывал! — надулся младший.  — Прости… мне правда жаль… — . . . — Он распахнул свои длинные руки и прижал вас к своей груди, где билось его теплое живое сердце. Лицо Санса вытянулось в, то ли испуге, то ли удивлении, таращась на тебя. Вдруг, среди капель дождя начали проблескивать сверкающие солёные слезы. Но не успела ты поднять головы, как Папирус сжал вас ещё крепче в своих объятиях, да так что аж кости захрустели.  — Санс, ты… дубина!.. Почему ты все время молчал… Почему жил так, будто всё образумится само собой… пустая ты черепушка…  — Папс… — скелет не верил, что его брат взаправду плачет и говорит такие вещи. — Успокойся…  — Успокойся? — он отодвинул от себя старшего и начал тыкать ему в лоб кончиком фаланги, причитая. — Как я могу успокоится когда мой родной брат хотел превратится в пепел? Тут же он взял того за плечи и начал трясти старшего туда-сюда, пытаясь донести до него свои слова.  — Как ты вообще мог подумать о том что я тебя ненавижу? То есть, да! Я ненавижу тебя! Ты никогда не убираешь кухню после своих ночных заходов, никогда не стираешь свои вещи и никогда не работаешь! Ты всегда раздражающий, невообразимый лентяй!  — Ты сегодня знатно расщедрился на комплименты, Папс.  — Но каким бы раздражающим ленивым идиотом ты не был, я люблю тебя и всегда буду дорожить тем, что мы братья. Он снова притянул вас обоих к себе, уже в более крепкие, но не менее теплые объятия. Дождь мягко закончился. В воздухе маленькими молекулами витала орошающая влажность и запах свежей земли. Зонтик, выпав из твоих рук, плавал ручкой к верху по слою воды, присоединившись к остальной кучи мусора. Тебе тут же стало хорошо, облегчение налегло на тебя после падения с плеч огромного груза грусти, который больше всего приходился именно на Санса. Сейчас же скелет обнимает своего брата в ответ. Ты чувствуешь его руку у себя на плече, и как он шёпотом кратко говорит, слегка улыбаясь:  — Спасибо. Недолго продолжались объятия, ведь Папирус через несколько мгновений отпрянул и стукнул вас обоих по макушке.  — Ой, а это за что?  — За то что вы, идиота два, сидели под дождем. Вы ведь могли простыть, как никак!  — Но дождь ведь закончился.  — Вы были под ним 10 минут! Этого достаточно, чтобы заболеть. Особенно тебе, Санс! А насчёт тебя… — Папирус повернулся к тебе и вдруг вы все втроем вспомнили роковую ошибку Санса. — Ненавижу, когда меня держат за дурака! Почему вы оба наврали мне что ты не человек?  — Ребёнок — это маленький человек. — очевидно сказал старший.  — Что… правда? Но я читал книгу о людях и там ни слова не было и ребёнках!  — Монстры уже столько лет под землёй, откуда ж им знать как называются…  — Я всё это время думал, что у них личинки, а не «ребёнки»! Человек! Это правда, что у вас нет личинок?  — Она ведь ребёнок, откуда ей знать?  — Почему ты так решил? Я уже не ребёнок.  — Правда? И сколько же тебе тогда? — удивленно спросил Санс.  — Мне почти 18 лет.  — 18 лет? Да я ведь в несколько раз старше тебя. Ну, то-то и понятно, монстры живут намного дольше людей… Для меня ты совсем малышка.  — У нас данный возраст считается достижением совершеннолетия.  — А имя у тебя есть? Или люди обычно безымянные? — спросил Папирус, искренне интересуясь у тебя столь невинными вопросами.  — Да, оно у меня есть. Т/и.  — Приятно познакомится, Т/и! Я Папирус!  — А я Санс. — улыбнулся скелет.  — Ох! Точно! Как насчет похода к Гриллби? Я так проголодался пока искал вас по этой чащобе!  — Он ведь открыт до 2-х ночи?  — Конечно!  — Тогда прекрасно. Пошли, Т/и.

***

«Хорошо, теперь, когда у нас на одну головную боль меньше… мы можем обсудить план, есть у кого идеи?»  — А ты… что-то типа вроде рожденного призрака? Или ты помер? — спросила Андайн. «Верно, я умер, спасибо что поинтересовалась.»  — У меня просто до сих пор в голове не укладывается вся эта ситуация. — она взялась за макушку, сильно потерев её, разжижая мысли.  — Хм… — Альфис, задумчиво поправив очки, подошла чуть ближе к зеркалу. — Сначала нам надо выяснить, как… как же нам достать тебя отсюда? Ты можешь находится только в этом зеркале? «Нет. Смотри.» Силуэт Чары пропал из отражения. Все сидели молча, пока не услышали тихий стук позади. Обернувшись, они увидели его размножившееся отражение на поверхностях колб и склянках.  — Ты можешь отражаться на любой отражающейся поверхности! «Да, оказывается могу. Недавно об этом узнал.» Силуэт чары снова очертился на большом зеркале и тут он выдает мысль. «Я кое-что вспомнил… кажется, это был рассказ, о котором мне поведал кто-то очень давно…» «Он был о параллельном мире и нашем отражении.» «Док, ты когда-нибудь слышала теорию, согласно которой зеркала — проход в параллельный мир? А наши отражения лишь преграждают нам путь в этот мир?»  — Да… я что-то слышала о ней. «В тот самый момент, когда Т/и пропала, я заметил, что не видел её отражения, когда мы оба сидели подле воды.»  — Это значит что именно в тот момент портал открылся… ее отражение пропало, путь был открыт для неё. Точно, как же я сразу не догадалась? «У нас схожий ход мыслей.»  — Но как же нам самим пересечь границу? «Для этого здесь нужен я.» «В любой другой раз вы бы не смогли пройти сквозь зеркало, но, хоть я и призрак человека, я нахожусь между миром живых и мёртвых, значит здесь будет присутствовать магия.»  — Твои слова имеют смысл, но…в твоей теории есть пара нестыковок. Альфис встала на ноги и прикатила большую доску на колесиках, держа несколько разноцветных маркеров в руке.  — И-итак, если это — поверхность, где живут люди, — вырисовывала она рисунки на белой доске для большей наглядности. — здесь, как мы все знаем, сконцентрирована людская магия, пока здесь — продолжила она, очерчивая большое место под нарисованной горой. — наше подземелье и гора Эботт. Здесь присутствует мощная концентрация магии монстров. «Продолжай…»  — Но, вспоминая те времена, гора Эботт не была магическим местом, она была самой обычной горой, куда ходили местные отряды скаутов. Из этого следует, что мы принесли нашу магию с собой, благодаря чему подземелье пропиталось нашей магией. Что означает??? Все завязано на магии!  — И что это значит? — спросила Андайн.  — Всё буквально завязано на магии. Смотрите. — Альфис начертила силуэт монстра. — Пока монстр находится в этой области, она магическая. Но как только монстр уходит из этой зоны, место становится обыкновенным. Понимаете к чему я клоню? Для того чтобы перейти на ту сторону зеркала нам нужна наша магия. И до тех пор пока мы здесь, мы всё еще можем зайти в зазеркалье. Но как только мы войдем туда, то сразу же перестанем существовать здесь, что означает упадок магии в подземелье. Это значит что есть риск не выбраться обратно.  — Если честно я ничего не понял. — с улыбкой сказал Папирус, таращась на запутанную схему учёной.  — Но магия подземелья же не зависит от одних нас? Неужели если мы пропадем то упадок магии будет настолько большим? Здесь всё еще останутся сильные монстры.  — У нас есть лишь риск и предположение. Будет весьма опрометчиво проверять это дело, но… п-похоже у нас нет выбора. . . . «Чтож, кто первый?»  — Стоп, стоп, стоп. Мы вот так просто пойдём и войдем в зеркало? Как мы это сделаем?  — Не попробуем — не узнаем. — с уверенностью сказала Альфис и подошла ближе к зеркалу, видя своё собственное отражение. Она прикоснулась к поверхности рукой, чувствовалось тепло. «Давай, док, не бойся.» Альфис, зажмурив глаза, шагнула вперед в неизвестность. Ей показалось будто тонкий слой пыли прошёл сквозь неё. Спустя несколько секунд она открыла глаза и ей сразу стало холодно, а ноги стояли в черной тине. Пред ней предстал уже более живой образ призрака.  — У тебя вышло! — радостно хлопнул в ладоши Чара. — Ты как? Все в порядке?  — Да, всё в норме! У нас вышло! Но… что… — Тут она обернулась назад и увидела своё чуть тусклое отражение по ту сторону зеркала, что стояло среди её друзей.  — Думаю с отражениями всё будет в порядке.  — Ты так считаешь? А вдруг они начнут бунтовать, прямо как в фильмах?  — Да брось, видишь? Оно даже не шевелится.  — Тогда, думаю, остальным тоже стоит попробовать зайти. «Милости прошу, можете заходить.» — написал Чара на запотевшем зеркале, когда все были готовыми ступить по ту сторону.