Молаг Балу нужен был мой разум, Боэте — мои руки, Ноктюрнал — моё любопытство, быть может, Азуре нужно всё это и ещё наша любовь, что самое главное. — «Призыв Азуры» Автор Сигилла Парат
Пожалуй, ни разу в жизни Эйнир не спал в тишине. В спальне скрипучего родного дома то откуда-то были слышны шаги деда, потерявшего к старости сон, то кто-то из братьев ворчал во сне, а ночи в Скайриме приходилось коротать либо в казармах Форта и постоялых дворах, либо вовсе под звездами. Как ни странно, мертвая тишина Каирна Душ лишь мешала: ухо безрезультатно пыталось выловить в ней хоть звук, и сквозь сон все явственнее проступала необъяснимая тревога. Ворочаясь между дремой и явью, Эйнир поймал в щели между веками знакомое золотистое свечение подле себя. Ото сна не осталось и следа. В ребрах немедленно стало настолько тесно, что он совсем перестал дышать, и от монстра это не укрылось. Его глаза — глаза Харкона — горящие хладнокровным безумием, крутанулись в орбитах и уставились на Эйнира. Ему показалось, что он вновь чувствует тошнотворный запах собственной горелой плоти и вязкий холод на запястьях. Рефлексы сработали прежде, чем на ум пришел хоть один Крик, и припрятанный под постелью столовый нож с размаху устремился к мертвецки бледному горлу. Одна ледяная ладонь перехватила его руку, а вторая с силой выдернула из кулака нож и отшвырнула за кровать. Оставшись абсолютно беззащитным, Эйнир в панике не смог выдавить из себя ни звука, только судорожно втянул воздух, как заяц в змеином кольце. — Эйнир, это я! — не менее испуганно произнес негромкий голос, и вокруг глаз самого мерзкого чудовища Нирна вдруг проступили совсем другие черты. Он никогда раньше не замечал сходства Сераны с отцом. Если ее родство с Валерикой было очевидно с первого взгляда, то текущую в ней кровь Харкона мог разглядеть разве что счастливец, увидевший обоих вблизи. Опершись локтем на соломенный матрас, она сжимала запястье Эйнира крепкой, но безболезненной хваткой до тех пор, пока к его лицу не вернулся цвет. — Прости, — просипел он, опустив руку, медленно отвернулся и сел на край кровати. Разумеется, он понимал, что у него не было и шанса навредить Серане, но это не мешало ему горячо захотеть отгрызть себе руку, минуту назад сжимавшую нож. Пускай телесная слабость исчезла без остатка, он чувствовал себя гораздо хуже, чем вчера: голова отрезвляюще покалывала, будто с жестокого похмелья, по коже то и дело пробегал озноб, но прежде всего, поток мыслей, подозрительно долго сливавшихся с будничными переживаниями, неожиданно обрел пугающую четкость. Наверняка, что-то в лечебных зельях помутило его сознание, иначе это произошло бы гораздо раньше. «Харкон вышел победителем. В этот раз я выжил, но сувениры останутся со мной навсегда — достаточно посмотреть в зеркало или в глаза его дочери». — Кошмар? — просто спросила Серана, с легким шелестом придвинувшись ближе. — Имперские пограничники, — попытался отделаться он. — Я ведь рассказывал, как меня чуть не казнили? Она уткнулась холодным лбом в его лопатку и мягко настояла: — Знаешь, я стараюсь не подслушивать твое сердцебиение, но это непросто, когда ты лжешь. — Мне почудился Харкон, — помолчав, признал он. — Пока я не буду уверен, что этого не повторится, лучше нам спать порознь. — Позволишь ему решать, когда и с кем тебе спать? — отозвалась она. Сквозь безмятежность ее голоса едва заметно загудел морозный гнев. — Скорее так, чем позволю себе будить тебя лезвием у горла. — Если тебя это успокоит, я не спала. Серана отодвинулась и Эйнир откинулся назад на кровать, положив голову ей на колени. — С твоей бессонницей надо что-то делать. Говорят, скума помогает. Она запустила пальцы в его волосы, но взгляда не сводила с клейма на щеке. Да, однажды уловив ее сходство с Харконом, Эйнир не мог его больше не замечать. Оттого еще более противоестественным казалось, что рядом с ней, плотью и кровью своего врага, он чувствовал себя как дома. Не об этом ли говорила Стража Рассвета, когда называла их союз нездоровым? — Я думала о том, что повторяю одну и ту же ошибку: многого жду от своей семьи, рискуя при этом твоей жизнью, — Серана прислушалась и еще сильнее понизила голос. — Нужна страховка на случай, если мы не найдем в этой крепости союзника. Хоть Эйнир изначально не был в восторге от идеи открыть Валерике все карты в надежде на взаимную откровенность, он прекрасно понимал, что Серана сменила решение далеко не без горечи. Обдумывать вариант самозащиты означало для нее смириться с мыслью, что ее мать не заслуживает полного доверия. А значит таких людей в ее семье не оставалось вовсе. — Тогда для начала поищем его вне крепости, — оставив при себе свои размышления, предложил он, и Серана с усмешкой покачала головой. — Дай угадаю, очередной безрассудный план с участием моего меча и твоего везения? — Разве не за это ты их любишь?***
Поеживаясь от гуляющего по Храму Небесной гавани сквозняка, Эсберн капнул сургучом на очередной свиток и отложил его на край каменного стола к остальным. От постоянного напряжения казалось, словно в глаза ему кинули песка, но он ни на минуту не откладывал перо. Такая серьезная миссия, как восстановление ордена Клинков, влекла за собой нешуточные объемы канцелярской работы, а уж в этом старик знал толк. С лестницы послышался привычный чеканный шаг и вторящий ему глухой грохот оружия. Когда морозным воздухом пахнуло уже совсем под боком, Эсберн, не поднимая головы, спросил: — Шумиха в Рорикстеде успокоилась? — Напротив, — прямо перед ним шлепнулись на столешницу два влажных листа бумаги. Старик дважды зажмурился, сгоняя усталость, и, склонившись ниже, с удивлением узнал в одном слегка расплывшемся портрете Эйнира, а во втором его вампиршу. Машинально разглаживая пальцами заломы на листе, он вопрошающе взглянул на Дельфину. — Это развешано по всему Пределу, и я молюсь, чтобы только по нему. Стража Рассвета обвиняет недоноска в измене, убийстве и сговоре с вампирами. Если об этом узнают в том же Вайтране, о поддержке Балгруфа можно забыть, — нервно стягивая доспехи объяснила она и, скрестив руки, присела на край стола. — Клянусь, он стал последним Драконорожденным только потому, что Клинки больше бы не вытерпели. Сцепленными в замок пальцами Эсберн поводил по седой бороде и тяжело вздохнул. Всю жизнь его терзал вопрос, кто же выбирает Драконорожденных, но впервые он искренне пожелал этому высшему сознанию зла, причем во вполне конкретном виде. — Репутация безусловно важна для успеха миссии, однако она мало что значит для мертвого Довакина. Если он перешел дорогу и вампирам, и Страже Рассвета, именно этим все скоро и закончится, — мрачно заключил Эсберн. — Думаешь, я этого не знаю? — прорычала Дельфина. — Вдвоем мы не сможем ни защитить его, ни взять под контроль. А орден и вовсе… Наша операция покатилась в Обливион, даже не успев сдвинуться с места. — Ты права, вдвоем нам не справиться, — спокойно согласился старик, а когда лицо собеседницы потемнело, приподнял край портрета и многозначительно обвел мозолистым пальцем печать Стражи Рассвета. Лоб Дельфины постепенно разгладился, но она с досадой покачала головой. — Мы дали ему слово, Эсберн. — А еще прежде мы дали клятву служить миру и порядку на Нирне. Сняв с себя оставшиеся латы, Дельфина собрала их в охапку и шагнула в полумрак импровизированной оружейной Храма. Пряча доспех в сундук, Дельфина задержала взгляд на шлеме Клинков на дне, который не видел неба Скайрима с конца Великой войны, и погладила его по позолоченной резьбе, как старого друга. — Ряды Стражей растут, раскрыть им Драконорожденного значит раскрыть его всему Скайриму. Несомненно, нам придется выйти из тени, разгорятся политические игры, о Талморе я вообще молчу. Пути назад не будет… — она хлопнула тяжелой крышкой и сурово подытожила: — Мы не готовы к этому. Эсберн не уступил: — Прости мне мой цинизм, Дельфина, но в эти темные дни философии времен расцвета Клинков больше нет места. Ты видишь в Драконорожденном посланника, я же вижу просто оружие. Мы больше не агенты мира, мы его последняя надежда. А надежда, как ты знаешь, часто требует жертв. Опершись обеими руками на противоположную сторону стола, Дельфина возмутилась: — Предлагаешь пожертвовать его потенциалом? Всем тем добром, что мы могли бы принести его руками? Эсберн со скрипом отодвинулся в кресле и в задумчивости обратился к высеченному в стене напротив дракону. — К сожалению, не только. Его первостепенная задача — одолеть Алдуина, а шансы пережить этот бой ох как невелики. Страх сломать меч, однако, не повод избегать войны, согласна? Со хмурой невозмутимостью старик требовал от Дельфины ее вердикт, но та так же пристально смотрела на барельеф дракона, пока ход недолгой, но бурной внутренней борьбы бросал тени на ее лицо. Наконец, с подобающей военной решительностью, она смахнула портреты с захламленного стола, и они осенними листьями полетели в трескучую пасть камина, где с бумажных лиц стала неторопливо слезать бумажная кожа.***
— Во-первых, Харкону необходим Лук Аури-Эля, потому нужно сделать все, чтобы он не попал в его руки… — наставительным тоном начала было Валерика, но, заметив, как Серана и Эйнир синхронно отводят глаза, замолчала, уронила лицо в ладони и прошептала: — О, боги. Они трое сидели за столом переговоров в единственной комнате крепости, где уцелели все стены. Как и вся крепость, она давила своей необитаемой просторностью и неприятной стерильностью. — Он ведь, как и мы, понятия не имеет, что с ним делать, — пожал плечами Эйнир. Встречным взглядом Валерики можно было бы прикончить небольшого зверька. — Содержание моего свитка Харкону давно известно. Единственное, чего ему не хватало, это местонахождения Лука, а вы двое… Как вы могли это допустить? Это позор — Волкихар и Драконорожденный не смогли общими усилиями уберечь легендарное оружие! — Я ведь объяснила тебе, мама, он устроил нам западню, отнял все, что было, и едва не убил, — запротестовала Серана. — Ты как-то обошла тот факт, в замок вы вломились с Луком наперевес, — едко заметила Валерика и переключилась на Эйнира. — Я хочу услышать каждое слово, произнесенное в Хрустальной комнате, смертный. Как много Харкон смог узнать? Эйнира чуть не передернуло. Едва ли он сам хотел бы помнить все, что там произошло, и благодарил рыжую имперскую сволочь за то, что тогда от него периодически ускользало сознание. От него не укрылось, как Серана, которая даже наедине обходила происшедшее стороной, под столом впилась ногтями одной ладони в тыльную сторону другой, и накрыл их своей. — Возможно пару новых ругательств. Рука Сераны под его ладонью расслабилась, но вампиры продолжали смотреть на него с нечитаемыми выражениями лиц. — То есть, — сдавленно добавил он, — я ничего не говорил ему ни о Луке, ни о вас. — Но он сказал мне… — нахмурилась Серана, но тут же с досадой тряхнула головой. — Речь о моем отце, разумеется, он никогда бы не признал неудачу. Эйнир постарался ничем не выдать, что ее сомнение его укололо. Они не возвращались к пережитому в замке, а значит все это время она искренне верила, что его сломали. Что он выторговал бы у Харкона свою шкуру за все, чего они добились потом и кровью. С другой стороны, именно такого человека он видел в зеркале: герой — когда есть кому это доказать, трус — один на один со смертью. Молчал бы он под пыткой, если бы видел хоть малейший шанс, что Харкон правда оставит его в живых? — Из пророчества я выношу, что ему нужны особые стрелы, окропленные кровью Дочерей Хладной Гавани, — вновь заговорила Валерика, а металл из ее голоса несколько улетучился. — «Выстрела» в солнце достаточно, чтобы затмить его свет на сутки, но вот в чем подвох: чтобы воцарилась вечная ночь, необходима кровь двух Дочерей сразу. Вся. — То есть Харкон готов убить вас обеих ради пророчества? — уточнил Эйнир, чувствуя необъяснимое желание устроить в замке Волкихар внезапный и разрушительный поджог. — Не сомневайся, — подала голос Серана. — Жаль, он умрет первым. Давайте сосредоточимся на первостепенной задаче — разберемся с Луком. Его можно уничтожить? — Нельзя, как и Свитки, — отрезала Валерика. — Тогда сперва придумаем, как вытащить тебя отсюда. Валерика хлопнула ладонью по столу, звякнув перстнем, и прошипела: — Ты совсем меня не слушаешь, Серана? Мы должны держаться как можно дальше от Харкона. Ты останешься здесь, в безопасности, а Драконорожденный пускай займется Луком. — Ты недостаточно продержала меня взаперти? — вспылила та. Валерика отреагировала без малейшего колебания: — Для твоего же блага. Много лет эти слова были написаны на теле Эйнира багровыми подтеками, вычерчены полосами шрамов и кустарно выбиты чернилами. Слишком много, чтобы не вздрогнуть, даже когда эта мантра предназначалась не ему. — Разве? — прищурилась Серана. — Не в интересах ли Пророчества, которое ты пытаешься исполнить сама? Они с матерью невыносимо долго смотрели друг на друга, не проронив ни слова. Валерика сдалась первой и опустила взгляд. — Как ты… — тихо начала она, но Серана, зажмурившись, остановила ее жестом. — Пожалуйста, скажи, что речь о другом пророчестве. Мама? Пожалуйста. Жесткий изгиб губ Валерики вдруг растаял, и она приоткрыла их, подбирая слова, однако, видимо, не нашла в себе сил солгать или оправдаться. В конце концов, она с удрученным вздохом подперла лоб костяшками пальцев и уставилась в сведенное разочарованием лицо дочери. — Что будет, когда ты получишь Лук и стрелы? — снова напала Серана. — На этом же столе я окажусь уже освежеванная? Валерика резко вскинула голову и без привычного достоинства выпалила: — Не смей так говорить! Чем, думаешь, я занималась все эти годы? Я искала аналог нашей крови, Серана, и рано или поздно я наткнусь на верную формулу. Мне просто нужно больше знаний, больше времени, больше ресурсов. Кто знает, может его кровь, — она указала подбородком на Эйнира, — и есть ключ! Нужно лишь провести эксперимент… — Вы устроили побег именно потому что понимали, насколько безумен план Харкона, — перебил он. — Что изменилось? Валерика презрительно скривилась. — Я и не рассчитываю, что примитивный разум смертного поймет тайну, спрятанную за фабулой Пророчества. Потушить светило — не конечная цель. Вечная Ночь приблизит Нирн к Хладной Гавани как никогда раньше, и тогда ничто уже не встанет на пути Молаг Бала. На смену Тирании Солнца придет Тирания Жнеца Душ, а мы с Сераной станем его орудиями. С каждым словом в ней проступало какое-то лихорадочное упоение, а в ранее уверенном голосе появлялась дрожь. Серана и Эйнир ошарашенно таращились на нее, будто ту подменили. Ему невольно вспомнились жрецы Ситиса, которых им с братьями однажды выпало выслеживать близ Нортпоинта. Жуткий неосмысленный восторг не покидал их лиц, даже когда они, загнанные в угол, кидались на мечи с именем своего бога на устах. — Ты не в себе, — выдохнула Серана. — Ты абсолютно потеряла рассудок… К Эйниру тихонько подкрадывалось ощущение, что этот разговор стоит заканчивать. Он стал украдкой оглядывать комнату и саму Валерику, а та улыбнулась дочери со снисходительной тоской: — Я всегда видела, что твоя вера недостаточно сильна. Но я знаю, дочка, со временем ты поймешь, что я делаю все это ради тебя. Серана задохнулась от гнева и подалась к столешнице, выплевывая каждое слово, щедро сдобрив ядом: — Мне не нужно силы, не нужно мирового господства и меньше всего на свете мне нужно вновь оказаться рядом с этим чудовищем! Валерика вскочила со стула и вцепилась в края стола так, что его ножки зависли над полом. — Может стоит запереть тебя еще на пару веков, чтобы ты научилась следить за своим языком? Серана встала следом, и кожа ее начала темнеть. На руках Валерики один за другим вытянулись крючковатые когти. Эйнир, чувствовавший себя таким же уместным, как злокрыс в драке троллей, поспешил встрять между ними, взяв Серану за плечо. — Спокойно! Не начинайте то, о чем обе пожалеете. Она глянула на него и оттенок состарившейся стали сошел с ее лица. Эйнир слегка наклонил голову, задавая немой вопрос, но вместо ответа, Серана опять обратилась к матери: — Ты уже испытала на своей шкуре, как мало для Молаг Бала значат даже самые верные последователи. Как бы преданно ты ему не сослужила, он надругается над тобой и… — Тогда мы были никем, и он вручил нам свой дар за столь ничтожную цену, — прервала ее Валерика, примирительно опустив стол на место. — В этот раз все будет по-другому. Теперь мы завоюем его благосклонность: он увидит, что служение ему — дело всей нашей жизни. — И жизней тысяч других живых существ, — черство бросил Эйнир. — Быть может ваша победа над Харконом прекратит кровопролитие? Люди протянут руку вампирам, потерявшим лидера, и в Тамриэле воцарится мир? — взорвалась Валерика и схватила дочь за запястье. — А ты готова выбирать меж концов топора, когда грядет казнь? Серана стряхнула ее кисть и бесстрастно сообщила: — Я услышала достаточно. Эйнир обещал ей дождаться четкого сигнала, но нужный момент неумолимо подступал, а Крик приходилось уже силой душить в горле. Валерика застыла с протянутой рукой и сокрушенно поднятыми бровями, но стоило Серане сделать шаг от стола, как лицо ее вмиг стало прежним. — Ты покинешь Каирн Душ через мой труп, — констатировала она. Эйнир кинул отчаянный взгляд на Серану, и та наконец кивнула. — Strun Bah Qo! Не успев даже сомкнуть губ, он сгреб Серану в охапку, шмыгнул за стоящий у стены массивный книжный шкаф и вжал ее в стену, заслонив грудью. Снаружи грянул раскатистый гром, за ним еще более оглушительный взрыв. В стене как по волшебству открылась зияющая пасть. Валерика вскрикнула, сбитая неожиданным фонтаном обломков. Пара случайных осколков полоснула Эйнира по спине, но основной удар браво взял на себя шкаф, половина которого превратилась в дымящиеся опилки. Серана вынырнула из-под локтя Эйнира, сунула ему в руку свой меч и исчезла за плотной завесой пыли, где что-то все еще грохотало. У дверного проема проступил горбатый силуэт горгульи, и Эйнир проскрипел самое грязное ругательство, какое пришло на ум. Идти на каменную тварь с одним мечом и без брони не входило в его заветные желания, но в оседающем облаке то и дело загорались всполохи заклинаний, а значит, Валерика была достаточно цела, чтобы дать отпор. Он не мог допустить, чтобы Серане пришлось отбиваться от них обеих. — Fus Ro Dah! — рявкнул он, и горгулью вытолкнуло обратно в коридор. Чудовище влетело в стену, пустив по ней паутинку трещин. Шипы, покрывавшие его кожу и крылья, надломились, часть их осталась среди каменных кирпичей, другие сразу осыпались на пол, и оно взревело от боли. Стремительным рывком подскочив прямо к морде горгульи, Эйнир хотел было всадить меч ей в пасть, но та остервенело замахала могучими лапами. Он еле увернулся от удара, который раздробил бы его левое плечо в фарш, и крикнул: — Tiid Klo Ul! Горло обожгло спазмом: использовать три Крика подряд было опрометчиво. Остановившееся время застало горгулью с уже сжатыми клыками, поэтому Эйнир, недолго думая, острием клинка выколол ей глаза, даже не пытаясь ломать меч о каменную шкуру. Вампиры тем временем исчерпали запасы маны и продолжали поединок в форме Лордов, по-звериному пустив в ход клыки и когти. Валерика была застигнута врасплох и ранена взрывом, а от сражений явно отвыкла за те столетия, что провела в Каирне Душ. Будучи несомненно слабее в магии, Серана все же имела очевидное преимущество, но окончить схватку не решалась. Приглядевшись, Эйнир понял, в чем дело. Серана сдерживалась. Она пыталась нанести матери как можно меньше вреда, не сделать больно, не покалечить. О Валерике нельзя было сказать того же: та собиралась одержать верх любой ценой. Ход времени возобновился, встреченный натужными завываниями ослепшей горгульи. Мир превратился для нее в хаотичный поток звуков, и, за неимением другого ориентира, она в панике помчалась на шум сражения. На середине комнаты она почувствовала, как на ее спину карабкаются по обрубкам шипов и захлопала израненными крыльями. Хватка не ослабла, а наоборот переместилась выше, к ее рогам. Тогда горгулья с размаха стукнулась спиной о стену, едва не выбив из наездника дух, и тут же сгорбилась в попытке скинуть его. После сиплого вдоха, над ее морщинистым ухом прозвучало: — Wuld Nah Kest! Чудовище рвануло вперед вместе с седоком, и весь их вес обрушился на холодное плотное тело впереди, впечатав его в стену. Под мордой что-то зловеще чавкнуло, затем вокруг стало очень тихо. — Ис…чезни, — простонала Валерика. Беззлобно свалив изрядно побитого Эйнира с плеч, горгулья наощупь двинулась к выходу. Через пролом в стене было видно, как за барьером напротив собираются, словно зеваки, костяные и туманные люди. К вампирам вернулся человеческий облик, обе были измучены и перемазаны кровью. Лоскуты одежды Валерики сбились в липкое красное месиво на животе, куда пришелся страшный удар рогов; сама она делала рваные вдохи, неотрывно следя за Сераной из-под полуопущенных век. Та, зажав рот рукой и пошатываясь, ковыляла по остаткам мебели до растянувшегося рядом Эйнира. — Живой? С последним Криком ему в легкие будто залили кипящее масло, поэтому он ограничился утвердительным взмахом рукой. Удовлетворенная таким ответом, Серана вытянула из-за лопнувшего пояса припрятанный серебряный скальпель и обреченно повернулась к матери. Даже выпрямилась, насколько возможно. Скрипя зубами от боли, Эйнир стал осторожно приподниматься на локтях, чтобы довести дело до конца, но Валерика, пусть и тяжело раненая, сдаваться не собиралась. Рывок, искры из глаз, он снова на полу. Из последних сил она потянулась и одним движением подтащила его к себе за волосы, ободрав и без того покалеченную спину. — Сверну ему… шею, — с надрывом пообещала она Серане. «Неужели опять…» — подумал Эйнир, ища взглядом потерянный в груде обломков меч. Сил на страх не было — слишком саднили раны. Серана тоже не выглядела напуганной, лишь катастрофически уставшей и безнадежно печальной. Она ни за что не стала бы отвечать на заданный без слов вопрос матери: «я или он?». Та, кто рассказывала ей легенды о героях, или тот, кто сошел со страниц этих легенд? Та, кто защищала ее от всего мира, или тот, кто готов был его показать? Та, кто сделала ее той, кто она есть, или тот, кто делает ее лучше? «Он или я?» Обессиленная превращением, Серана не устояла на ногах и безмолвно осела на одно колено. Эйнир почувствовал, как разжимаются пальцы на его затылке. — Что я наделала? — прошелестела Валерика. Со внезапной оторопью она перевела изрисованные лопнувшими сосудами глаза с дочери на Эйнира, остановившись на алых дорожках под его носом и отдернула от него руку, как обжегшись. — Серана! — ахнула она. С трудом отодравшись от стены, Валерика каким-то чудом добралась до нее, взяла ее лицо в ладони и зашептала: — Прости меня, прости, прости… Сильно больно? Я вышла из себя, прости меня. Я слишком долго была одна, я лишь хотела… Серана не шевелилась, но и не отстранялась. С горем пополам, Эйнир смог подняться, хоть каждое движение и откликалось выстрелом в хребет. Что делать, он не знал, поставить себя на место Сераны не мог, и вместо этого пытался определить, как ссутулиться так, чтобы ни один позвонок точно не выпал. — Что произошло? Что это был за взрыв? — легонько потрясла дочь Валерика. — Дюрневир, — бесцветно откликнулась та. — Гадкая ящерица. После всего, что я для него сделала, будь он проклят… — Вы подсадили его на скуму, не вижу причин для благодарности, — не удержался Эйнир и тут же болезненно скривился. — У нас было соглашение, был мир, — неестественно спокойно сказала Валерика. — Довольно об этом, помоги мне встать. Последнее, чего Эйниру хотелось, это взвалить на себя вампира, которая минуту назад драла Серану когтями. К счастью, Серана опередила его собственным ультиматумом: — Мама, я хочу знать все, что ты не договариваешь о Луке Аури-Эля. Ты понимаешь, что даришь наше драгоценное время отцу? Что-то в лице Валерики заставило зрачки Сераны превратиться вдруг в щелочки, и она отшатнулась от матери, как от заразной. Груда обломков, на которой они стояли, тихонько просела. — Ты защищаешь его! — в ужасе выпалила Серана. — Ты защищаешь его от меня! Валерика не стала отрицать: — Послушай, твой отец принес себя в жертву так же, как и мы… Не дав ей договорить, Серана вскочила на ноги, в гневе несколько переоценив свое состояние. Эйнир поймал ее, когда та пошатнулась, но ей тут же пришлось ловить его самого. — И зачем я притащила нас сюда, — прошипела она сквозь зубы, когда они поддерживая друг друга двинулись к выходу. — Давай поосторожнее. — Серана, выслушай меня, прошу! — окликнула ее Валерика. Серана продолжала идти, чуть крепче схватившись за влажную от пота рубашку Эйнира. — Харконом управляет Молаг Бал! Они замерли, переглянулись и медленно обернулись. Эйниру уже доводилось видеть тех, кому власть выбивала рассудок, пускай и не в масштабах вселенского завоевания. В таком зле не было ничего даэдрического. Скорее сугубо человеческим оно и было. — Он… одержим? — настороженно спросила Серана. — Одержимость — удел смертных, Харкон же позволил ему направить каждую свою мысль, все свое естество к достижению нашей священной цели. Возможно, и мне была бы дарована такая милость, но я недостаточно сильна: я не смогла поставить свой долг служительницы выше долга матери. Протяжный вздох Сераны выразил больше, чем Эйнир смог бы выразить словами. — Отец был чудовищем до того, как стал вампиром. Я поняла еще ребенком, что он не способен любить никого — ни тебя, ни меня, только себя самого и свою силу. Ему всегда будет мало... Неужели ты забыла все, через что он заставил тебя пройти? Раны Валерики уже заметно затянулись, а с щек сходила болезненная зелень. Отчего-то стало легче, чем когда-либо, поверить, что она действительно живет на свете много столетий. — Это правда, своими темнейшими днями я обязана твоему отцу. Но и самыми светлыми тоже. Однажды ты меня поймешь… — она с трудом сглотнула и протянула Серане ладонь, начертив на ней замысловатый символ, застывший в воздухе синеватым свечением. — Я помогу вам всем, чем смогу, но при одном условии. Поклянись убедиться, что я неправа. Поклянись доказать себе, что в Харконе нечего спасать. Серана измотанно спрятала лицо у Эйнира на груди. Он знал, что это была попытка обдумать свое решение как можно спокойнее. Очередное решение, от которого он не мог бы ее уберечь, но мог просто быть рядом. Валерика наблюдала за ними с непонятным ему выражением лица. — Я не знаю, как выполнить такую клятву, даже если захочу, — в конце концов сказала Серана. — Это несложно, — уголок рта Валерики недобро дернулся, — нужно всего лишь призвать Молаг Бала на Нирн.