Давай уединимся вместе?

На Эсмеральду нашел какой-то ступор. Она не узнавала себя. Почему она так покорно идет за Фебом? Почему ее язык такой тяжелый, словно туда залили свинец? И горло сжимается так, что она не в состоянии издать ни одного звука?! Ее тело стало совершенно неповоротливым, закостеневшим, она с трудом двигала ногами! И дышалось до безумия тяжко, словно на грудь положили обломок скалы… В глазах началась сильная резь, их заволокло слезой, губы свело, как в судороге… Она все же подняла руку и вытерла лицо, пока никто (тем более Феб!) не видит влажных дорожек на ее щеках — слезы все-таки хлынули. Джали тут же уткнулась в ее ладонь своим мокрым носом. Эсмеральда вздрогнула. Затем вздохнула от облегчения и почувствовала себя виноватой — она настолько ушла в себя, что забыла про свою рогатую подружку. Хорошо, что Джали рядом — она хоть немного привела Эсмеральду в чувство. А Феб все тащил и тащил ее за собой, подальше от этого проклятого дома. Эсмеральда не обращала внимания, куда он ее ведет — не до этого было. Наконец они остановились, и Феб повернулся к Эсмеральде. Глаза свои, однако, он от нее прятал, смотрел куда угодно, только не на нее. «Вот еще одна грань его человеческого лица…» — с горечью подумала она. Да, он стоял там, все видел и слышал. Слушал, как эти знатные индюшки говорят о ней свои гадости, и не издал ни звука. Феб открыл рот, и Эсмеральда приготовилась. Что он сейчас скажет? Что она сама виновата, раз ходит в таком жалком рванье? Или что похуже? — Эсмеральда, — тихо сказал он, — мне очень жаль… Ах вот оно что. Ему, значит, жаль! Гнев подступал потихоньку, но неотвратимо. Это было похоже на горькие зерна, которые посеяли у нее внутри, и теперь они начали прорастать, впиваясь в сердце и раздирая душу. — Жаль тебе, да? — ее ответ прозвучал сипло, словно она неделю кричала в полный голос. — Почему в глаза мне не смотришь? Он вздрогнул и поднял на нее взгляд. Боль, тоска, вина и сожаление — все смешалось в его глазах. В другое время, когда-то давным-давно — наверное, лет сто назад — Эсмеральда посочувствовала бы ему. Но не сейчас. Нет. Ни за что. — Знаешь, обычно ты бываешь более разговорчив, — усмехнулась она. — И куда только все подевалось, да? Феб вспыхнул, но затем снова поник. — Слушай, я правда не мог вмешаться, — желваки на его скулах заходили ходуном. Эсмеральда посмотрела на него так, будто видит первый раз в жизни. В этом было что-то отстраненное, холодное. Вроде как у нее вдруг открылся третий глаз, и она изучала человека, который стоял перед ней и неловко переминался с ноги на ногу. Боевой офицер, солдат. Был героем на войне — что-то она такое слышала. Не убоялся гнева судьи Фролло в соборе, когда тот требовал вытащить ее оттуда. Даже посмел спорить с судьей. Но, как только оказался в компании знатных женщин, — тут же засунул язык в то место, где солнце никогда не светит. Эсмеральда сильно прикусила губу — истерический смех так и рвался из ее горла. Во рту тут же появился металлический соленый привкус крови. — Ладно, Феб, — сказала она, удивляясь, насколько спокойно звучит ее голос. — Ты возвращайся. Тебя там наверняка заждались. Провожать не надо, не заблужусь. Я — взрослая девочка. Идем, Джали. Эсмеральда развернулась и пошла домой, в убежище. Двор Чудес — вот где ее место, но не рядом с этим мужчиной. Она не оглядывалась — ей было неинтересно, смотрит ли он ей вслед или испарился, как только она повернулась к нему спиной. Коза бежала рядом, тихо цокая копытцами. По дороге Эсмеральда потихоньку приходила в себя, становясь самой собой. Не то чтобы ее отпускало, но холод, сковавший ее душу, начал исчезать из нее. И потихоньку в голову лезли другие мысли. Ладно, Феб. Что с него взять — он по сути просто солдат, исполняющий приказы. Судья Клод Фролло — другое дело. Уж ему-то никто, кроме короля, не указ. Он позволял себе смотреть свысока даже на знать — к чему ему было опасаться, если в его руках такое могущество и связи. Одного его слова было достаточно, чтобы все эти знатные индюшки заткнулись и затрепетали в страхе. Но он не только не заступился за нее, Эсмеральду, но даже унизил. Чудовищно унизил. Холод уходил, но на смену ему потихоньку разгоралось пламя. Она-то, безмозглая дура, искренне думала, что он относится к ней как-то по-особенному. Гораздо теплее, чем к остальным людям. А что она могла подумать еще, коли он отпустил ее? Оградил от стражников? Целовал так, что у нее голова кружилась… Но и судья, стоило ему оказаться рядом с этими знатными девицами, он… Предал ее. Да именно так! Предал! Ни единого слова в защиту не сказал! Даже более того, он сделал еще хуже. Вышвырнул на улицу, как шелудивую собачонку! Хлестал словами так, что ее сердце разрывалось… А ведь он ей нравился! Нравился вопреки тому, что про него говорили люди, тому, что говорил про него Клопен. Никому нельзя верить! А Фролло — особенно. И доказал он это весьма действенно. Можно сказать, с грохотом доказал. Лицемерный! Подлый! Двуличный сукин сын! Эсмеральда плакала в своем шатре во Дворе Чудес два дня. Не было настроения куда-то идти, что-то делать. И хуже всего — от слез не становилось легче. Только нос забился и голова заболела. А огонь уже не тлел. Он разгорелся так, что стало дурно. Пылал мозг, и тело пылало. Хотелось увидеть судью прямо перед собой, вцепиться ногтями в его длинную рожу и располосовать ее, плюнуть в бессовестные глаза, а потом и их выцарапать! Эсмеральду лихорадило так, что ее лицо покрывалось пятнами, а потом снова бледнело. Она то обессиленно опускалась на свой старый топчан, то вскакивала с него и носилась из угла в угол. Терпеть это было невозможно. Она попросила Клопена присмотреть за Джали. — Куда это ты пошла?! — он с подозрением нахмурился. — Пройтись хочу. Столько дней уже сижу тут, мочи нет! Мне надо подышать, Клопен, — ее глаза так горели, что Клопен понял — если будет препятствовать, она точно запустит в него чем-нибудь тяжелым и все равно сбежит наверх, на улицы Парижа. — Будь осторожна, — только и сказал он. — Не нарывайся на неприятности, умоляю тебя! Она молча вышла из шатра. Наверху стало чуть легче — по крайней мере, она не задыхалась уже так сильно. Был теплый вечер, весь Париж освещался лучами предзакатного солнца. Прямо как в тот день, когда Эсмеральду так опозорили. Ноги сами понесли ее ко Дворцу Правосудия. Она ни минуты не сомневалась, что судья все еще там сидит, как сыч, над своими бумажками. Фролло сидел за столом и разбирался с делами, когда в дверь его кабинета робко постучали. Он сердито фыркнул. Настроение в последнее время у него было ни к черту. Все думал об Эсмеральде, о том, как она на него смотрела, когда капитан уводил ее из того проклятого дома. Душу щемило все время. Он ощерился и громко сказал: — Ну, кто там еще?! В кабинет просочился стражник. — Простите, ваша честь, но там одна цыганка… Она хочет вас видеть. Что еще за цыганка? Мало ему неприятностей с этим племенем, так еще и сюда сунулись, невзирая на то, что он их терпеть не может. Впрочем… — Как она выглядит? — Черноволосая такая, с зелеными глазами. Часто танцует на улицах, ваша милость. Эсмеральда. Но что ей здесь понадобилось? И как ей духу хватило прийти, когда он с ней сотворил… такое?! — Немедленно привести ее сюда! Живо! — Фролло сделал рукой нетерпеливый жест. Стражник тут же испарился, и через некоторое время в кабинет вошла Эсмеральда. Стражник все топтался за ней, и Фролло рявкнул: — Оставь нас! Тот исчез, плотно прикрыв дверь. Однако, робкой Эсмеральда не выглядела. Ей вообще была несвойственна робость, но сейчас ее глаза полыхали, ноздри раздувались, руки судорожно сжимались в кулаки. И дышала она весьма и весьма тяжело. — Что привело тебя сюда? — он постарался казаться спокойным. — Ты еще спрашиваешь?! — прошипела она и медленно пошла вперед. — Я начала тебе верить! Думала, что ты не настолько монстр, как о тебе говорят люди! А ты! Ты унизил меня! Перед всеми этими знатными индюшками! Вышвырнул меня за дверь, словно никчемную, жалкую крысу! Мерзавец! Подлец! Эсмеральда осыпала его ругательствами, но судья почти ничего не слышал. Только смотрел на нее, приближающуюся к нему, грозную в своем гневе. И прекрасную. Желание накатило с такой силой, что в паху заныло. Он даже не сомневался, что она хочет убить его, прямо сейчас, но его телу было решительно наплевать на это. Оно отреагировало так, как если бы она лежала перед ним обнаженная, в его постели. Он смотрел на ее раскрасневшееся от ярости лицо, и — бог ты мой! — мог поклясться, что сквозь рубашку видит ее соски, так они напряглись и стояли торчком. Рот сразу заполнился слюной от вожделения. Эсмеральда кинулась к нему, выставив вперед руки с распяленными пальцами. Когда Эсмеральда увидела судью, гнев в ней всколыхнулся с новой силой. Фролло не выглядел виноватым, он был спокоен, только скулы слегка порозовели. Как всегда — благообразный, с аккуратно уложенными волосами, чисто выбритый, в опрятной бархатной сутане. Она что-то кричала ему: что — не помнила, а он стоял и молча пялился на нее, чуть приоткрыв рот. Это было невыносимо, и Эсмеральда набросилась на него, чтобы выцарапать ему глаза. Не успела — Фролло ловко перехватил ее руки и завернул ей за спину. Его лицо вдруг оказалось так близко, а глаза горели, словно угли, обжигая ее. Крепкое тело прижалось к ней, и Эсмеральда почувствовала его возбуждение. Она задохнулась, и тут Фролло впился в ее губы. Теперь-то он не осторожничал. Целовал ее жадно, ненасытно, отчаянно. Эсмеральда только и успела подумать, что может вцепиться зубами в язык судьи, разбойничавший в ее рту, и откусить его, но… перед глазами все расплылось. Ярость, чуть не поглотившая ее, вдруг перетекла в желание, дикое, безумное, и… она ответила судье. Так же неистово. Листы бумаги упали со стола на пол, чернильница полетела туда же, расколовшись с жалобным звоном. Судья повалил Эсмеральду на стол, и его руки рванули ее рубашку вниз, обнажая пышные груди. Он сжал их своими длинными пальцами, слегка защемляя соски, и его рот накрыл один из них. Эсмеральда глухо застонала, выгибаясь навстречу его алчному рту, а Фролло обжигал ее своим дыханием. Его язык скользил по соску, зубы легко прикусывали его, судья издавал урчащие звуки, лаская ее грудь, и Эсмеральда сходила с ума. Между ног стало влажно, пульсировало до ломоты. Эсмеральда со всхлипом развела бедра, и пальцы судьи скользнули туда, касаясь нежного места, давя на него, вызывая сладостную дрожь во всем ее теле. И ей было мало, она хотела почувствовать его в себе до такой степени, что жалобно захныкала. Тут же ее промежности коснулось что-то твердое, и Эсмеральда вскрикнула, когда он проник в нее. Двигался нежно, осторожно, и боль была сладкой, долгожданной. Эсмеральда вцепилась в сутану на спине судьи, а он продолжал входить в нее все глубже, и, наконец, медленно задвигал бедрами. Было горячо, жар так и разрастался между ее ног, отдавая в низ живота, и Эсмеральда с трудом осознавала, что происходит, только чувствовала, как Фролло двигается все быстрее, и волна за волной накатывает на нее от его толчков, пока ее полностью не затопило. И тут же все тело вспыхнуло, взорвалось, так сильно, так невыносимо, и это было настолько великолепно, что она закричала, и не могла остановиться — этот крик рвался из нее, и она выгибалась под судьей, сама не своя. Фролло с хриплым стоном бешено заработал бедрами и, наконец, содрогнулся всем телом. Он склонился над Эсмеральдой, его губы накрыли ее рот, и на этот раз он целовал ее нежно, ласкал ее. Потихоньку они начали приходить в себя. Фролло глубоко вздохнул, выпрямился и притянул Эсмеральду к себе, вглядываясь в ее лицо. Она приоткрыла губы, чтобы опять спросить его, зачем он так обошелся с ней, но судья не дал ей произнести ни слова, снова запечатав своими губами ее рот. Отрывался от нее, смотрел в ее глаза и опять целовал, крепко прижимая к себе. И Эсмеральда млела от всего этого. Наконец, он слегка отстранился от нее, мягко провел пальцами по щеке и сипло сказал: — Мне кажется, что мы с тобой должны прояснить несколько вопросов, моя дорогая. Но здесь мы говорить не будем. — Почему не здесь? — ее хватило на лишь на то, чтобы спросить его только об этом. — Я не хочу объясняться в этом кабинете. Во Дворце Правосудия все это будет походить на допрос. Здесь не место для таких разговоров. Вот что мы сделаем: ты сейчас поедешь ко мне, в мой дом. Там мы поужинаем. Ты когда-нибудь принимала ванну в мраморной купальне? — Нет. Только в тазу. У меня и купальни-то нет… — Хорошо. Я уверен, что тебе это понравится. После ванны мы с тобой и поговорим. Ты согласна? Эсмеральда, закусив губу, подумала. Терять ей уже нечего, все и так потеряно. Она кивнула. Между бедер было так липко, что Эсмеральда заерзала. — Что такое? — в глазах Фролло вспыхнуло беспокойство. — Тебе больно? — Нет. Но мне очень липко. У тебя нет чего-нибудь такого, чтобы я могла вытереться… там… Фролло издал смешок и вынул из рукава свой носовой платок. — Раздвинь-ка ножки! — велел он. — Эй, я сама могу! Он с улыбкой вздернул брови. Выглядел при этом, как змей-искуситель, и Эсмеральда вспыхнула. Но все же послушалась. Судья осторожно промакнул платком ей между бедер и довольно улыбнулся: на платке остались кровавые разводы — совсем немного, но вполне достаточно, чтобы понять: он у нее был первым. Фролло положил платок в ящик стола и запер на ключ. — Теперь, моя дорогая, мы можем идти, я полагаю? — уточнил он. — Да, — Эсмеральда кивнула и соскользнула со стола. — Боже, мы устроили такой беспорядок! — Ничего. Слуги приберут. Идем же, — судья обнял ее за плечи. Они вышли из Дворца Правосудия, перед которым уже стояла карета судьи. Фролло помог Эсмеральде забраться внутрь и сел рядом, снова обняв ее. Они так и сидели всю дорогу, тесно прижавшись друг к другу. Ехали молча, говорить не хотелось никому. Карета въехала во двор дома Фролло, и он выскочил из нее первый, галантно протянув Эсмеральде руку, чтобы помочь ей выбраться. Ужин уже был на столе — Фролло, как правило, приезжал в одно и то же время, и мажордом обо всем позаботился. Когда Эсмеральда увидела все это великолепие, у нее потекли слюнки. Она и не знала, что так проголодалась. Она вообще очень мало ела в последнее время — аппетита совсем не было. Теперь вот проснулся. Фролло с улыбкой смотрел, как она ест. Живой блеск в ее глазах и здоровый румянец ему нравился гораздо больше, чем тот, гневный, который он видел, когда она появилась у него в кабинете. После ужина они направились в купальню. Фролло не соврал — Эсмеральде действительно понравилось там мыться. Она тихо мурлыкала от восторга, и он почувствовал знакомое напряжение в паху. Но решил с этим пока обождать. У них вся ночь впереди. Но, когда они вылезли из купальни, понял, что не сможет. Он провел ее в покои и потянул за краешек простыни, которой она обернулась. — Эй! — однако, в этом возгласе не было никакого раздражения. — Ты же говорил, что мы будем объясняться! — Не сейчас, дорогая! — прохрипел судья. — Сейчас я не могу, мысли путаются! Он сдернул с нее простыню и залюбовался. Эсмеральда была просто бессовестно хороша. Судья прижал ее к себе и увлек на постель. На этот раз Фролло решил растянуть удовольствие и не спешил. Он медленно ласкал ее, зацеловывал всю, и когда понял, что больше не может терпеть, сел на колени и притянул Эсмеральду к себе за бедра. Мягко толкнулся в нее, и она тихо застонала, вцепившись руками в простыни. Фролло заработал бедрами и потянулся к ее груди, с наслаждением сжимая ее в своих ладонях, осторожно теребя пальцами соски. Эсмеральда раскраснелась, ее глаза слегка закатились, и тогда он ускорился, доводя ее до экстаза, от которого она вся выгнулась с криками. Его собственная разрядка была настолько мощной, что он сам не удержался от крика и повалился на Эсмеральду, вколачиваясь в нее. Затем они затихли, пытаясь восстановить дыхание. Фролло устроился рядом с Эсмеральдой, улегся, оперевшись рукой о подушки, и смотрел на нее, улыбаясь. Она открыла глаза. В комнате стояла уютная тишина, судья лежал рядом, и лицо у него было умиротворенное и спокойное. Он сейчас совершенно не был похож на того высокомерного сноба, каким представал на парижских улицах, у себя в кабинете и вообще на виду у всех остальных. «Так вот, как он выглядит, когда остается один», — подумала Эсмеральда. Она смотрела на его лицо: влажные волосы растрепались и падали ему на лоб, скулы были такие острые, что о них можно было порезаться, но зато суровые складки у уголков рта разгладились, и судья выглядел значительно помолодевшим. Фролло вдруг хихикнул. — Что ты на меня так пристально смотришь, Эсмеральда, мой ангел? — спросил он. — Я думаю о том, что ты очень красив! — она даже не стала скрывать это. Судья откинулся на подушки и тихо засмеялся. — Боже, дорогая, ты — нечто особенное! — сквозь смех произнес он. — Я впервые в своей жизни слышу такие комплименты! — Это не комплимент! — она возмутилась. — Я говорю то, что думаю! — О, я в этом не сомневаюсь, ты всегда говоришь то, что думаешь. Именно поэтому я велел вывести тебя из дома де Гонделорье. — А можно подробности?! Это было унизительно, Клод! — Эсмеральда снова вспыхнула от неприятных воспоминаний. — Клод?! — Это ведь твое имя?! Я ничего не перепутала? — Нет, моя радость. Просто… Мне нравится, как это прозвучало. Ты меня осчастливишь, если и впредь будешь называть меня по имени. — Клод! — она шлепнула его по груди. Судья накрыл ее руку своей и прижал к себе. — Ну прости меня, сокровище мое, — вздохнул он. — Просто я увидел, как ты покраснела от злости. И когда ты приоткрыла свой прелестный ротик, я понял, что ты сейчас осыпешь этих, как ты их назвала, знатных индюшек самыми отборными ругательствами. Я не мог этого допустить. Ты знаешь, что тебе за это было бы? Эсмеральда задумалась. Она обозвала судью дураком на празднике при всех, и он устроил за ней погоню. Что бы ей было, обругай она тех девиц? — Продолжай. — Хорошо, что ты начала думать. Так вот, самое малое, что тебе причиталось — это жестокая порка. И приказ об этом я, как судья, должен был отдать лично, я ведь при этом присутствовал, доказательств никаких не требовалось. Я знатно перепугался за тебя. Если бы по твоей спине хорошенько прошлись кнутом… я не знаю… Болела бы ты долго, тяжело, могла и умереть, если бы в раны попала зараза. А раны там открытые, всю спину бы тебе располосовали, кожа после подобного свисает лохмотьями. Мне надо было действовать очень быстро, поэтому я сделал все, что мог, и так, как умел. В тот момент мне казалось очень важным поскорее убрать тебя подальше от этих злобных… кхм… — Змей? — Да. Именно. Но будь уверена, чувствовал я себя после этого отвратительно. Чертовы курицы! — он мрачно нахмурился и скривил рот. — Получается, что ты меня спас? — Эсмеральда закусила губу. По здравом размышлении, он ведь сделал именно это. Сейчас, когда ее мозг не был затуманен ненавистью от унижения, она ясно поняла, что на самом деле для нее сделал судья. — Мне только очень жаль, что я спас тебя именно так… Все это время меня преследовало чувство вины. Я уже и не припомню, когда в последний раз ощущал нечто подобное… — Ну… у тебя не было времени. Господи, какая я была дура! — к горлу подступил комок, а глаза увлажнились от слез. — Набросилась на тебя, когда следовало бы сказать «спасибо». Хоть судья и любил манипулировать людьми, но с Эсмеральдой он так поступить не мог. Только не с ней. Да и какая в этом необходимость сейчас? Он пожал плечами. — Ты была в бешенстве, и это можно понять. Я смутно представляю, что бы сделал на твоем месте. — Разрушил бы город, — Эсмеральда вытерла слезы и хихикнула. — Возможно, — Фролло улыбнулся. — За оскорбления мне отвечают почти всегда. И я никогда не прощу этим девицам того, что они с тобой сделали. — Ну, их чувства мне вполне понятны — ревность. Ведь там был Феб. И мне очень интересно, почему он засунул язык в жо… промолчал. — Опять ты о нем?! — Судья ревниво нахмурился. — Клод, тебе не стоит волноваться. Я давно потеряла к нему интерес. Просто мне интересно, почему он, герой войны, храбрец, ничего не сказал. — Потому что спорить со своей невестой на глазах у ее матери себе дороже, мое сокровище. — Что?! — Эсмеральда гневно встрепенулась. — И он все это время строил мне глазки и пытался со мной кокетничать, а сам был помолвлен?! Ах он… Вот скотина! На этот раз судья засмеялся во весь голос. — Чертов ублюдок! Подлец! — Эсмеральда все никак не могла успокоиться и осыпала Феба ругательствами под смех судьи. — Такой уж он есть, — наконец отсмеялся судья. — В нем целая куча достоинств, но это — его огромный недостаток. Жене он будет изменять, у меня нет никаких сомнений. Эсмеральда притихла на какое-то время. — А ты бы своей жене изменял? — ее голос вдруг зазвучал глухо, как из бочки. Фролло мгновенно посерьезнел. — Нет, моя дорогая. Тебе я бы ни за что не изменил. Уж в этом я могу поклясться, — твердо сказал он. — Я спрашивала про жену, а не… о-о-о… — У меня не было никаких намерений жениться. Пока я не увидел тебя, — Фролло кивнул. — Вот прямо так сразу? — Я об этом думал. Сначала я полагал, что ненавижу тебя, — прости, но это так. Затем, надо сказать, это произошло очень быстро, понял — я хочу, чтобы ты была моя. И что я готов ради этого на все. Если ты захочешь, я на тебе женюсь. — Если я захочу?! — Я понятия не имел, как ты к этому отнесешься. А жениться на тебе насильно… Это очень плохая идея, как думаешь? — Думаю, ты прав, — она вздохнула. — Насильно я не могу. Но теперь-то ты можешь это сделать не насильно. — Если ты согласна. Я слишком люблю тебя, чтобы принуждать. Эсмеральда застыла. Он это сказал очень спокойно, с достоинством, без дурацких выкрутасов вроде вставания на колено с кольцом в руке, как в старых сказках о Принце На Белом Коне, но именно поэтому его слова прозвучали совершенно искренне. — Да… я согласна, — прошептала она. Судья издал довольный смешок и притянул ее к себе. — Я рад, что ты тоже меня любишь, — промурлыкал он. Да, Эсмеральда ничего подобного не говорила, но уже то, что она согласилась выйти за него замуж, кричало о том, что она его любит. Впрочем, Фролло надеялся, что когда-нибудь она все же скажет это вслух. Но торопить или как-то подталкивать ее к этому он не собирался. Пускай сама захочет. Он с удовольствием зарылся носом в ее волосы и вдохнул аромат, исходивший от нее. Эсмеральда вслушивалась в его дыхание, такое отчетливое в тишине комнаты. Во Дворе Чудес никогда не было так тихо, там все время слышались какие-то звуки — людской разговор, детские вопли, куриное кудахтанье и тому подобное. И сейчас, когда ничего этого не было, ей стало так спокойно и хорошо. — У тебя тут всегда так тихо? — спросила она. — Да. Когда холодно, еще камин трещит. Я люблю тишину и уединение. Когда никто не зудит над ухом. — И как ты захотел, чтобы я была рядом? Я ведь буду часто зудеть, ты не думал об этом? Это уже не будет уединение. — Будет. Но только вдвоем. Ты меня осчастливишь, если будешь зудеть. Мне нравится, как ты это делаешь, уж очень у тебя голос нежный. Музыкальный. А музыку я люблю, — он усмехнулся в ее макушку. Глаза у Эсмеральды слипались, и она зевнула. — Спокойной ночи, моя дорогая, — прошептал судья. — Спокойной… — она не договорила, заснув на половине фразы. Фролло смежил веки и через некоторое время тоже погрузился в сон. Тишина в покоях нарушалась только дыханием судьи и цыганки.