Давай уединимся вместе?

Клопен пристальным взглядом окидывал стоявшего перед ним парня. Изучал его настолько внимательно, что несколько раз обошел вокруг, прищелкивая языком. Парень смущенно краснел и неловко переминался с ноги на ногу. — Ну-ка, Ило, улыбнись, как ты умеешь! — скомандовал Клопен. — Я тебе что, девка на выданье?! — краска кинулась Ило в лицо, и он сравнялся цветом со свеклой. — Улыбнись, я сказал! Ило криво улыбнулся, но Клопену и этого было достаточно. Зубы у этого парня что надо — крепкие, ровные и белые. Да и сам он хорош собой — высокий, мощный, мышцы так и бугрятся под кожей, как и положено тому, кто проводит дни в кузнице, тонкие черты лица, глаза большие, карие, чуть зеленоватые. — Ты ведь знал Андрэ-кузнеца? — спросил Клопен. — Да кто ж его не знал? Справный был кузнец, умелый. Была б моя воля, оторвал бы голову его убийце, да того раньше схватили, а то добрался бы до него сам! — Ну так надо его вдове помочь, Алейна ее зовут. — Да она меня грязью закидает, как увидит! Прибил-то ее мужа один из наших. — А ты осторожненько, тихонько. Если начнет гнать — не настаивай, уходи. — Почему я? — Потому что в кузнечном деле соображаешь и смазливый на рожу — вызовешь больше доверия. Вроде не должна она тебя прогнать. Не в том она положении. Ей детей кормить надо, Ило. Вот ты и поработаешь там за небольшой процент. Ило молча закатил глаза, но делать было нечего — старший приказал. На следующий день ранним утром он, прихватив с собой узелок с нехитрой едой — хлеб да сыр, — направился к дому вдовы покойного Андрэ. Ило почти приблизился к ее жилищу. Всю дорогу он прикидывал, как подойдет к двери, с чего начнет разговор, и отчаивался — не из тех он был, кто хорошо говорит. Его дело — кузнечный горн и наковальня, а не разговоры всякие… Да и робок он был с женщинами. Недостатка, правда, в них не испытывал, даже будучи молчуном, но это из-за внешности. А язык ему не тем концом Господь подвесил, каким надо. И как он ее уговорит?! Стучать в дверь не потребовалось. Алейна стояла на улице и с тоской смотрела на покосившуюся вывеску с клещами и молотком. По всему Парижу развешены такие вывески: чтобы те, кто не умеет читать — а таких в Париже было большинство, — сразу понимали, кто тут живет и чем занимается. У вдовы вывеска сломалась: один конец висел на железном штыре, торчащем из стены, второй — болтался в воздухе. Сразу видно — нет хозяина в этом доме. — А, может, ее и снять совсем? На что она мне теперь? — пробормотала вдова. Ило собрался с духом и подошел к ней. — Помочь, госпожа? — он обратился к ней почтительно — так, как если бы перед ним был сам Андрэ. Алейна вздрогнула, обернулась, и он утонул в ее голубых глазах. Она показалась Ило невероятно красивой: высокие скулы, нежный подбородок, волосы густые, темные с рыжинкой. Во всем ее облике так и сквозила печаль. Ило тут же захотелось позаботиться о ней — не потому, что Клопен сказал, а просто так, уж больно беззащитной и хрупкой она выглядела. — Да чем ты мне поможешь? — вздохнула Алейна. — Вывеску починю. Я могу, госпожа. Вдова только головой покачала. — Мне нечем заплатить тебе, — она нахмурилась. Денег, которые ей принесла та цыганская девушка, было достаточно, но они не вечны, закончились бы когда-нибудь, и их нужно беречь. — Не надо платить, госпожа. Я тебе так все сделаю. Алейна немного привыкла к тому, что в последнее время цыгане — а этот парень явно из цыган, уж больно внешность характерная: чернявый и смуглый, в ухе золотое кольцо висит, да и одежда цыганская — частенько вертятся возле нее. Первой была та зеленоглазая цыганка со шляпой. Потом — другие. Кто-то дарил игрушки ее детям и ничего не брал с нее. Кто-то продавал больше овощей, молока или мяса, чем она могла заплатить за них, и они брали столько денег, сколько она могла дать. Теперь этот парень. — Тебя как зовут? — уточнила она. — Ило, госпожа. — Ну, иди, посмотри, что тут можно сделать, Ило. Он внимательно оглядел увечную вывеску. Без инструментов не обойдешься. — Тут ушко сломалось, надо бы выковать… — А ты сможешь? Ило широко улыбнулся, и Алейна подумала, что у него очень приятная улыбка — теплая, добродушная. — Я кузнец, госпожа. Только дай к горну да наковальне подойти, я тебе все сделаю. Алейна нахмурилась. Страшно пускать в дом незнакомого человека, да еще и цыгана. Ило встрепенулся. — Ты не думай плохого, госпожа. Я не причиню вреда, — поспешно сказал он, проклиная себя за свой чугунный язык. Ему бы красноречие, как у Клопена, но что поделаешь, если молчуном уродился. Алейна колебалась еще некоторое время, но, в конце концов, сдалась и кивнула — такая мольба застыла в красивых глазах этого парня. — Ладно. Заходи. Она провела его в кузницу. Алейна старалась редко заходить туда — воспоминания об Андрэ преследовали ее после этого, навевали сны, из-за которых она впадала в тоску. Ило принялся за дело. Растопил горн, поработал мехами и какое-то время колдовал над кусочком железа, стуча молотком, чтобы выковывать ушко для вывески. Все это время Алейна находилась рядом — присела на скамеечку и, оперевшись спиной о стену, думала о том, что давно она не слышала этих родных звуков — она к ним так привыкла, когда еще ее Андрэ здесь работал. Наконец, Ило все сделал. Забрался по лестнице, отыскавшейся тут же, в кузне, и закрепил вывеску на штыре. У Алейны тут же промелькнула мысль, что Ило хорошо справился. «Может, нанять его, и дело снова пошло бы? И не пришлось бы думать, на что кормить детей?» — подумала она. Ило спрыгнул с лестницы, отряхивая руки. Алейна подошла к нему. — Слушай, парень, может поработаешь на меня? — она предложила ему это, смущенно потупившись. Скулы Ило вспыхнули от радости. Он ведь за этим и шел сюда! Хоть и не надеялся на то, что она захочет видеть его у себя в кузнице. — Я могу, госпожа! — он сказал это громче, чем хотел. — Я хорошо работаю, ты не пожалеешь! — Хорошо, — она улыбнулась. — Тогда надо обговорить твою плату. — Двадцати процентов от выручки хватит, госпожа. Вообще, она хотела предложить тридцать, но раз он сам сказал… — Договорились. И кормиться будешь в этом доме, — сказала она. — Когда я могу начать? — Хоть сегодня. На лице Ило засияла широкая улыбка. И дело не в том, что он исполнил поручение Клопена, а в том, что сам этого хотел. Тонул в ее глазах.

***

Фролло с улыбкой смотрел на Эсмеральду, которая вертелась перед зеркалом в своем красном свадебном платье. Поначалу она пыталась протестовать — мол, нельзя, чтобы жених видел невесту в таком одеянии перед свадьбой, но он уговорил ее. Убедил в том, что все это — глупые предрассудки. Впрочем, она особо не сопротивлялась — радовалась каждой секунде, что он был рядом. Не хотелось отходить от судьи надолго, сразу вспоминала, как дорого и ей, и ему обошлись ее глупость и упрямство, — именно так Эсмеральда определила свое собственное поведение. Судья ей об этом не напоминал ни словом, ни жестом — довольно и того, что она к нему вернулась, и он млел от счастья. Свадьбы с нетерпением ждали оба, и, наконец, этот день настал. По случаю свадьбы судья закатил целый пир на площади перед Собором Парижской Богоматери. Площадь уставили длинными столами и скамейками, и вообще по размаху все это очень напоминало Пир Дураков — веселье, горы еды и питья, и приходить могли все, кто хотел. Флер-де-Лис наблюдала за всем этим с балкона своего дома. Ее губы презрительно кривились — почти незаметно, но капитан Феб, стоявший рядом с женой, это увидел. «Наверняка она сейчас гадает, в чем будет одета Эсмеральда», — подумал он. Наконец, жених и невеста вышли из собора, и Флер ахнула. Еле слышно, но капитан и это заметил, подавив усмешку. Эсмеральда выглядела потрясающе — судья не поскупился на ее свадебное одеяние. Роскошное красное платье, усыпанное драгоценными камнями, великолепные украшения, царственная осанка и гордо поднятая голова — Эсмеральда совершенно не походила на ту цыганскую бродяжку, которую в свое время осыпали насмешками Флер и ее подруги. Сейчас у Эсмеральды был поистине королевский вид, даже несмотря на то, что впереди важно вышагивала коза в позолоченном ошейнике. А рядом с Эсмеральдой шел судья Клод Фролло с широкой улыбкой на лице, и на этот раз не в своей обычной черной сутане, а в черной одежде с серебром и вкраплениями рубинов, весьма элегантной, и он как бы оттенял Эсмеральду, подчеркивая то, как она прекрасна. Но — никакого балахона, скрывающего его стройную широкоплечую фигуру. — Надо же… — пробормотала Флер. — А я все это время думала, что он усохший старик… «Ага, старик… — фыркнул про себя Феб. — Ты же черт знает сколько раз видела, как он ездит верхом, так неужели не догадалась, как ему далеко до старости?» Впрочем, вслух он этого не сказал — разозлить жену было самым последним, чего он хотел в этой жизни. Она бы ему потом житья не дала — проела бы плешь, и неважно, по какому поводу, а уж повод Флер найти всегда могла и умела. Судья и Эсмеральда взошли на места, специально приготовленные для них. Фролло окинул взглядом людей, собравшихся на пиру, и его глаза встретились с черными глазами Клопена. Они молча кивнули друг другу — зачем слова, когда и без них можно обойтись? Эсмеральда сжала руку Фролло, и он с улыбкой посмотрел на нее. От обожания в ее глазах он покрылся сладкими мурашками. — Спасибо, что устроил это для всех, — прошептала она. — Я устроил это для тебя, моя дорогая, — он коснулся губами ее пальцев. — Хотел, чтобы ты была счастлива в такой день. — Тебе это удалось, — Эсмеральда хихикнула. Пир продолжался до самого вечера, развлечения шли одно за другим, и, в конце концов, Эсмеральда почувствовала, что устала от шума и праздничной суеты. — Клод, может, нам уже пора? — прошептала она судье. — Я очень хочу тишины. — Я и сам об этом подумываю. Карета стоит совсем рядом, мы можем ускользнуть, пока никто не видит. Впрочем, на них особого внимания никто не обращал — все давно были навеселе, и они потихоньку сбежали в карету судьи. Эсмеральда с блаженным вздохом прильнула к судье. Карета покачивалась, и ей было так хорошо и спокойно. Так тихо. — Знаешь, а ведь там, в толпе я заметила вдову кузнеца, — сказала она. — И вдова была не одна — с ней рядом стоял один из наших — кузнец Ило. Не иначе, как Клопен его к ней послал. — И вдова так спокойно отреагировала на цыгана в своем доме? — Фролло вздернул брови. — Ну… я думаю, что уж Клопен об этом позаботился. Наверняка рядом с ней все время появлялись цыгане, чтобы помочь, так что она к ним привыкла, — Эсмеральда прыснула. — Ну и жук этот твой Клопен, — судья рассмеялся. — Все просчитал. Но так оно будет лучше. Я уж думал, что мне до конца дней придется содержать эту женщину. Нет, я вовсе не против, но искренне считаю, что так ей будет лучше. Кузнец-то хороший? — Вполне. — Ну, тогда дело у них должно пойти, я полагаю, — Фролло прижал жену к себе. После этого они замолчали, наслаждаясь тишиной, покоем и уединением. И разве что коза Эсмеральды, сидевшая с ними в карете и прижавшаяся к их ногам, иногда издавала короткое блеяние.