Нареченные

      Он всегда знал, что когда-нибудь этим и закончится. Нельзя пожирать глазами человека на протяжении вот уже нескольких лет и ни разу не сорваться. Нельзя ловить каждый случайный взгляд, каждую обращенную улыбочку на совместных шоу и не собирать эти едва ли намеренные знаки в собственную коллекцию «почти флирта». Нельзя с трудом выдавливать из себя улыбку, когда очередной гость программы трогает его, смотрит на него, к нему обращается, и не попытаться спрятать его от всего мира. Только для себя. Для личного, блять, пользования. Ему публичным быть совсем не нужно, потому что привлекает с самого первого взгляда, со случайно вылетевшей шуточки, с разговоров его идиотских. Всем, сука, нравиться умудряется.       Когда началось это помешательство точно сказать нельзя, но в какой-то момент он просто понял, что на своего когда-то друга смотрит совершенно иначе. Что прослеживает взглядом облизывающий губы розовый язык. Что заглядывает в глаза чуть дольше, чуть пристальней. Что случайные прикосновения разрывать совершенно не хочет. А вот его, похоже, хочет. Всего. Целиком.       Наверное, процесс был запущен при первой же встрече. Как только эти вечно смеющиеся глаза посмотрели на него, лишая возможности говорить, двигаться, дышать даже. Всего на секунду, которая проигнорирована была абсолютно. А ведь мог и не вляпаться настолько. Если бы понял, если бы вовремя это неизбежное в себе подавил, если бы послал подальше дурака этого улыбчивого и не подпускал на расстояние ближе пушечного выстрела. А теперь шанс проебан бесповоротно, финита ля, блять.       Наверное, к этому все и шло. Долго, медленно, шаг за шагом приближая к тотальному пиздецу. К осознанию, что друга своего, коллегу, взрослого мужика хочешь после ближайшего шоу над столиком в гримерке нагнуть. Что хочешь поцеловать эти улыбающиеся губы. Хочешь посмотреть, как будет открываться этот рот в стонах удовольствия. Только этот скорее нос сломает, чем что-то подобное позволит.       Лёха смеётся, сильно запрокидывая голову, открывая беззащитную шею, и у Нурлана, кажется, случается паралич всех мышц дыхания, и основных и вспомогательных, потому что вдох теряется где-то на половине, так и не выполнив своих функций. Лёха закусывает губу, обдумывая свою версию развития истории очередного гостя, и Нурлан с трудом заставляет себя отвести взгляд. Лёха задирает свою футболку, что-то весело доказывает, по-дурацки переругиваясь с Серёгой, и Нурлан практически выпадает из реальности. Эстетика, блять, по-щербаковски.       Нурлан привык желаемого получать, а Лёху он необъяснимым образом желает сильнее, чем кого-либо когда-либо… И на этот раз для достижения желаемого даже харизма не поможет. Ничего ему уже не поможет. Влип по-полной, и как выбираться из трясины этой не знает. Да и нужно ли?       Нурлан не пидор. Если ему кто-то что-то подобное сказал бы, он бы четко поставленным хуком справа выбил дебилу челюсть в назидание. Нурлан не пидор, просто его ведет от одного только взгляда на светловолосого комика, постоянно мелькающего перед глазами. Просто у него встаёт на мысль о раскинувшемся на кровати полуголом друге, одним взглядом умоляющем о чем-то большем. Просто он до одури хочет почувствовать вкус солоноватой от пота кожи, сцеловав его с местечка между шеей и плечом, или за ухом, или прямо под кадыком, на виске… да где угодно, боже. Нурлан не пидор, не би, не пан… для него вообще нет общепринятого определения. У Нурлана красавица-жена, любимые дети, стабильный брак, и странная тяга к одному незатыкающемуся болвану. Если бы Нурлана спросили, он бы, подумав пару секунд, уверенно ответил, что сейчас он лёшаориентированный и лёшапомешанный.       Наверное, он всегда знал, что этим закончится. Что постоянные ненамеренные провокации со стороны Щербакова не пройдут стороной, и точка кипения будет достигнута. Лёша он же совершенно неуправляемый, а Нурлан отчаянно хочет управлять им, подчинить его, обладать им. Нурлан гасит в себе раздражение граничащее с возбуждением после каждого шоу, держит себя в руках, но на этот раз Лёха переходит все границы.       «Закрой рот, Лёха, блять. Ёбаный твой рот, блять. Заткнись нахуй, Алексей, » — раздражённо повторяет Нурлан в своей голове сказанную фразу, которую Лёша получил на свое совершенно бесконтрольное поведение. «Ёбаный твой рот, блять, » — думает он, глядя на непонимающе хмурящегося и часто облизывающего свои губы Щербакова, зажатого между ним и стеной. Когда-нибудь это должно было случиться. — Нурик, ты чё это? — хмурится Лёша, даже дыша через раз. Слабым инфантильный мальчиком он никогда не был, но ввязываться в драку с Сабуровым не хочет совершенно. Не потому что боится отхватить, а потому что друга он не собирается бить, в глубине души надеясь, что Нурлан считает примерно также. Ну и все же получить по роже отточенным боксерским приемчиком малоприятно. — Лёха, блять, — рычит Нурлан, удерживая в обеих руках ворот футболки Щербакова и крепко прижимая его своим весом к стене. Лёша меньше сантиметров на пятнадцать, отчего ему приходится задирать голову, пытаясь заглянуть в глаза отчего-то разъяренному Сабурову. Нурлан ни за что не признается, но от этого ему сносит крышу. — Ты хоть чуть-чуть контролируй свой понос словесный. Заебал.       Нурлан говорит первое, что приходит на ум, потому что кинулся он на Лёху на эмоциях, только почувствовав крепкое тело настолько близко немного забыл все, что хотел до него донести. Да, конструктив сегодня явно не получится. Хотя бы потому, что Лёша даже через футболку горячий, и Нурлана этим жаром с головы до ног обдаёт. А еще сердце у Лёши стучит быстро-быстро, с невероятной скоростью разгоняет кровь по организму, и Нурлан чувствует, как синхронизируется его собственный ритм с этим галопом Щербакова. А еще потому, что Лёха доверчиво-обеспокоенно заглядывает в глаза, пытаясь понять причину внезапной агрессии — вел-то он себя как обычно — и лучше никому не знать, что с Нурланом делает этот взгляд. Пиздец, одним словом. — Чё не так-то? — Лёша даже голос не повышает, только смешно округляет глаза, да закусывает губу, напряжённо размышляя над своим поведением. Нурлан рад бы ему ответить, что не так, только такой ответ Лёху не только не устроит, но еще и разозлит, расстроит и дара речи лишит на пожизненно. Такой ответ и самому Сабурову не нравится откровенно, только поделать он с собой ничего не может. Святые, блять, небеса, дайте ему терпения. — Всё не так, — рычит в ответ на не понимающий взгляд друга, который к выводам так и не пришёл никаким, Нурлан. Ему хочется прикоснуться к этим губам своими, не закрывая глаз. Чтоб каждую эмоцию с живого лица считать. Ему хочется опустить руки ниже, за талию притянуть к себе это крепкое тело настолько, чтоб места между ними не осталось совершенно. Желательно, чтоб это тело было обнажённым абсолютно. Ну пиздец же?       Лёша открывает рот, чтобы выдать порцию эмоционально украшенных и приправленных отборным матом возмущений. Потому что какого хрена? Шоу получилось отменным, а этот горе-ведущий ещё и предъявляет что-то. Лёша хочет высказать всё этому напыщенному индюку, который с какого-то хера начал козлить. Лёша хочет послать подальше своего друга, напоследок одарив парой-тройкой заковыристых эпитетов, да свалить домой, к жене и детям. Он открывает рот, чтобы воплотить в жизнь все свои «хочет», но так и не произносит ни звука, давится ими и захлёбывается. Потому что с какого-то черта губы Нурлана оказываются на его губах. Интересно.       «Какого, блять, хуя, блять, » — думает Лёха, замирая под напористым поцелуем своего коллеги и хорошего приятеля. Шестерёнки в голове крутятся медленно и лениво, и Лёша даже не сразу понимает, что именно происходит. Стоит, как истукан, и ни черта не предпринимает. Нурлан придерживает его лицо обеими руками, мягко поглаживая скулы большими пальцами, и отчаянно-печальным взглядом смотрит прямо в глаза. Он смотрит как умирающий от жажды, который наконец прикоснулся к прохладному источнику. Пиздец.       Это безумие прекращается через несколько десятков секунд, которые Лёше кажутся вечностью. Нурлан просто отстраняется от так ничего и не сделавшего друга. Не оттолкнувшего. Не ответившего. Абсолютно охуевши глядящего вперед и облизывающего свои губы. Его чёртовы манящие губы. Это крах. — Лёх, — еле слышно зовёт приятеля Нурлан, не отводя взгляда. Черта с два он будет смущённо пялиться в пол или в сторону. Он хотел — он сделал. Ему, блять, не стыдно. Только потерять Лёшу все же страшно. Потому что он не поймёт. Потому что оттолкнёт и отстранится. Потому что нахуй пошлёт скорее, чем позволит всему быть, как раньше. — Уау, — что сказать и как реагировать Щербаков не знает совершенно. С одной стороны, это Нур, который классный, весёлый, друг охуенный и коллега замечательный. Это Нурик, с которым все беды и радости вот уже который год напополам, с которым и в тур и в драку, если понадобится. Который знает его лучше, чем кто-либо. В общем и целом, Нурлан. С другой стороны… С этой стороны Лёша даже думать не хочет, потому что там грязное и отвратительное, что с Нуриком никак не вяжется. Вот абсолютно. — Лёх, я… — снова пробует Сабуров, опять прерываясь на полуфразе, полувыдохе. Как объяснить свой импульсивный и, чего таить, откровенно тупой поступок, он не знает. Сказать правду — лишиться Лёши навсегда. Солгать? Так продолжаться больше не может. Однозначно. — Лёш, прости. — наконец находится Нурлан с репликой. Все остальные слова застревают где-то на уровне сердца, и вырвать их оттуда только с ним, с отбитым куском мышечных волокон и импульсов. — Это получается, я тебе не друг, или что? — спрашивает Лёха. Потому что выяснить ему необходимо до дрожи ладоней. Он отчаянно надеется, что Нурлан сейчас пошутит про «его тупое лицо», про уровень его интеллекта, еще про что-то. Что Нурик пошутит, он посмеется, а потом они дружно забудут про это — разбираться с последствиями Лёша совершенно не готов. — Лёш, я не знаю, — честно отвечает Нурлан, не отводя взгляда от светлых глаз напротив. Он небрежно пожимает плечом, а у самого глаза — сплошное беспокойство. Решение, получается, не за ним теперь. — Нур, — спокойно начинает Щербаков, не разрывая зрительного контакта, — у тебя жена, дети. Тебя на эксперименты потянуло, я не понимаю? — Лёша и правда не понимает. В его голове все всегда так просто: вот жена, вот дети, вот дом и работа. Только так и не иначе. — Да не знаю я, Лёш, — громко огрызается Нурлан, потому что… ну потому что он и сам об этом уже тысячу раз подумать успел. Потому что он уже уговаривал самого себя выкинуть это все из головы. Только образ светловолосого и светлоглазого Лёши плотно засел где-то глубоко в мозгах — не вывести.       Щербаков приподнимает брови, очевидно ожидая продолжения исповеди Нурлана, к которой тот абсолютно не готов. Не сейчас, не с ним, не когда он так близко. Нурлан хочет сказать привычно-ироничное «забей». Нурлан хочет поддаться порыву и снова впиться в эти блядские губы поцелуем. Хочет сцеловать с них вздохи удовольствия, хочет довести их обладателя до такого состояния, что он имя свое забудет. Нурлан хочет сжать вот эту загорелую шею, накрепко оборачивая её своими пальцами, прижать её обладателя к стене снова, и поцеловать. И чтобы Лёша обязательно отвечал. Мда, утопия. Или сумасшествие.       Конечно, Нурлан не делает ничего из всех тех заманчивых вещей, которые приходят ему в голову. Он не двигается, молчит и смотрит. Он бы честно хотел хоть как-то исправить положение, объяснить, и может, Лёша бы даже понял. В одиночку со всем этим Нурлан с ума сходит, скоро совершенно свихнется, и до свидания. Господи, помоги, блять. Нурлан не делает ничего, продолжая сжимать в руках футболку Алексея настолько сильно, что, кажется, она пойдет по швам от крепкой хватки. Нурлан смотрит в эти невозможные глаза, пытаясь в них же и утопиться: иначе уже никак. По Лёшиному лицу видно, что он напряжённо что-то обдумывает, хмуря брови и закусывая губу, Сабуров про себя от этого нехитрого действа чертыхается — ну, невозможный же.       Спустя бесконечно долго тянущееся время, на деле — не больше минуты — Нурлан все же сдаёт позиции, снова накрывая губы совершенно в себя ушедшего Лёши своими. Он аккуратно проводит по ним языком, на этот раз без напора, изучая. Он слегка углубляет поцелуй, потому что Лёша не сопротивляется, практически позволяет. Он хочет душу из Щербакова выцеловать, чтобы только ему отныне принадлежал. — Нурик, блять, — откровенно психует прижатый к стене Щербаков, едва отделываясь от навязанного поцелуя и высвобождая кое-как свою футболку от накрепко в нее вцепившихся пальцев, словно сведенных судорогой. Лёша расправляет вышеназванный предмет одежды, медленно и методично, пытаясь отвлечься хотя бы на это. Лишь бы не поднимать взгляд, не встречаться им с замершим, словно приговора ожидает, Нурланом. Чтоб со всем этим не разбираться. Желательно, никогда. Нервы у Лёши сдают знатно, и он медленно закипает, буквально ощущая, как жар гнева поднимается откуда-то изнутри. Не потому что его друг каким-то образом оказался совсем не гетеросексуальной ориентации, получается. Не потому, что Сабуров, кореш и вообще офигенный мужик, только что прижимал его к стене, самозабвенно вылизывая его, Лёшин, рот. Лёша и сам сказать с точностью не может, что в нем такие эмоции рождает, но через секунду он с силой толкает Нурлана, отчего тот, не ожидая подобных действий, впечатывается в противоположную стену небольшого коридорчика, в котором сам же и зажал охреневшего от подобного Щербакова. Забавно, как быстро они меняются ролями.        Лёша не прижимает, не давит, вообще не прикасается. Щербаков даже и не смотрит на своего товарища, коллегу, друга. Стоит чуть поодаль и с силой давит на глазные яблоки, будто пытаясь образ целующего его Сабурова из глубин зрительного анализатора выдавить. Лёша не говорит даже ни слова, то приподнимая брови да рот приоткрывая, то снова в нейтральное выражение возвращаясь. — Не молчи только, Лёх, — решительно говорит Нурлан, собирая оставшиеся после сегодняшнего дня силы воедино. Он убеждает себя, то вполне себе готов к тому, что сейчас Лёша пошлет его куда подальше, и больше никогда видеть не захочет. Он готов увидеть, как в глазах его когда-то едва ли не лучшего друга появляется отвращение и ненависть. Он готов даже к тому, что Лёхин кулак несколько раз его лицо попытается вот в эту самую стену, у которой он сейчас поддержки ищет, впечатать. Он готов, а потому: — Лёш, ну въеби ты мне, что ли. Морду всю разукрась там, не знаю.        Лёша усмехается. Даже не смотрит с откровенной злостью, с презрением. Усмехается, а потом заливается смехом, чистым и искренним. Запрокидывает голову, оголяя шею, на которой Нурлану хочется несколько десятков засосов оставить, словно ошейник надеть. Чтобы поняли: занят, только ему принадлежит. Чтобы даже и не думали. — Сука, Нурик, ну как так? — с истинным непониманием спрашивает Лёша. Он еще сотрясается от смеха несколько секунд, а потом резко выдыхает и словно сдувается. Смотрит прямо и открыто. Отчужденно. — Ты заканчивай давай, — говорит он серьезно и тихо, — хуйню эту. У тебя… Да что там, у нас обоих семьи, нехер тут разводить вот это все, — говорит.        Нурлан мозгом своим, перебойно работающим, понимает, что Щербаков прав. Только чувства разочарования, что от него отмахнулись, это не уменьшает ни капельки. Исхода такого, очевидно, ожидать стоило, Нурлан и сам это знает. И про семьи все знает, и про Лёшу в целом. Нурлан не тупой совершенно. Он, может быть, чуточку влюбленный, как школьник какой-то, до восторга щенячьего. И, может, совсем не немного желающий. Но тупой? Нет. Он осознает прекрасно, что на его выходки Лёха еще адекватно среагировал, только это не мешает сжиматься в тисках сердце. Нурлан не гей, абсолютно. Просто Лёша с недавних пор его маленькое личное солнце, без которого как-то холодно и страшно. — Лёх, я дебил, согласен, — начинает Нурлан, собираясь объясниться со своим пока еще другом. Быть может, есть еще призрачный шанс все настроить обратно, вернуть по местам. Нурлан хочет многое сказать, чтобы Лёша, если не принял, то хотя бы понял. Хотя бы дал возможность все исправить. — Нур, — прерывает его исповедь отчего-то нервничающий Щербаков, — как все осознаешь и для себя решишь, поговорим, — Лёха не бежит, но даже не оборачивается напоследок, когда шагает прочь от полоумного друга быстрыми шагами.       И Нурлан, возможно, все же совсем чуточку тупой, раз в словах Лёши ему чудится тусклый свет надежды: он-то все уже решил.