Нареченные

      Лёша просыпается посреди ночи абсолютно разбитый. День был насыщенным и продуктивным, но к его окончанию из сил Лёха выбился окончательно, что уснул ближе к восьми вечера, не чувствуя ни одной части своего тела. И сейчас он сонно моргает, пытаясь понять, где он находится и что его организму требуется в данный момент. Да, пожалуй, на последний момент все свои дела откладывать — плохая идея. Идиотская.       Едва передвигая ноги, Лёша с трудом добирается до кухни, чудом умудрившись ничего не уронить и не сломать. Лена ему голову откусит за любую хуйню, тщательно развешанную и расставленную по стенам. Лёша едва ноги передвигает, буквально засыпая на ходу от усталости, и он практически проваливается в дрему где-то на подходе к кухне, когда слышит оттуда голоса. Голоса, которые заставляют его проснуться моментально, сбрасывая остатки сна и полностью приходя в себя. — Я не могу сейчас уйти, ты пойми, — отчаянно шепчет кому-то знакомый до боли голос, в котором отчетливо прослеживаются слезы. Лёша ушам своим верить не хочет, потому что у них все идеально. Потому что он жену свою до умопомрачения любит. Потому что он в детях их, общих, души не чает. И думать о том, что на ум лезет, ему совершенно не хочется, но: — Как я его брошу сейчас? Дай мне немного времени, — шепчет голос едва ли не самого дорогого и любимого ему человека на свете. У Лёши внутри что-то с треском обрывается, рассыпается и катится куда-то в преисподнюю. — Я уже давал тебе время, больше никаких отговорок, — отвечает его единственной любви приятный мужской баритон, отзывающийся в Лёшиных мозгах эхом, до костей пробирающим. Он никогда не мог бы подумать, что его жена, его маленькая девочка, может на такую подлость и трусость пойти. Что не скажет прямо, когда чувства ее к нему, Алексею, погаснут, а заведет роман на стороне с обладателем этого проклятого голоса, в котором, как по иронии, даже изъяна нет. Лёше из мазохистских, очевидно, побуждений, хочется глянуть одним глазком, как выглядит владелец баритона. Лёша мстительно желает, чтоб похож этот придурок был на Квазимодо. Аккуратно заглядывая за угол, Лёша едва различает очертания одетого в классический черный костюм мужчины: высокий, подтянутый, красивый. Вот же, блять.       Лёша прячется за стенку быстрее, чем этот черноволосый черт поймет, что кто-то ему ненавидящим взглядом прожигает дыру в черепушке. Лёше хочется, чтобы голова этого болвана взорвалась от его ненависти. Ему хочется выйти сейчас туда, на кухню, где его самая любимая и красивая женщина на свете мило воркует со своим новым избранником, пока ее муж, предположительно, спит где-то в соседней комнате. Черт, и как давно это все продолжается?       Лёша беззвучно прикладывается головой о стену, надеясь, что два голубка, мирно воркующих на его, чтоб ее, кухне, не услышат шороха короткого ежика волос об обои. Он прикрывает глаза, пытаясь удержать себя в границах разумности, не сорваться в пучину отчаяния. В голове рождаются и умирают тысяча и одна идея. Объясняющая, оправдывающая, обвиняющая. И так по кругу.       Наверное, думается Алексею, именно он во всем и виноват. Пропадает на работе, не уделяет внимания, подарков дорогих не делает, ведет себя как дурак частенько, да и выглядит также… А этот вон при костюме, волосы тщательно уложены, улыбка во все тридцать два. Лёша отсюда видит, как светятся шесть нулей на его банковском счете, без сомнений. И вести себя он умеет. И говорит этим своим приятно-пугающим голосом. Во всем, одним словом, лучше. Разве что любить он Лену также не будет. А если будет, то и черт с ним. Значит, с ним ей лучше будет, спокойнее. Детей главное чтоб не лишила. А остальное Лёша переживет как-нибудь. — Завтра я приду за тобой, — произносит все тот же до дрожи пробирающий баритон, и Лёша весь в слух обращается. Дышать даже, кажется, забывает, лишь бы не пропустить ни звука. Лена судорожно с шумом вдыхает воздух, отчего Лёша предполагает, что этот ее шпала сейчас самозабвенно целует его, Лёшину, жену, заставляя её так тяжело дышать. Хочется впечатать кулак ему в солнечное сплетение, да несколько раз желательно, чтобы больше не смел никогда… Лена вряд ли такое оценит, а расходиться лучше на хорошей ноте. — Как это будет? — прерывисто спрашивает голосом, который Лёша слышал не раз. Голосом, который он бы не хотел никогда слышать больше. Голосом, полным слез. Что ж, видимо, к нему у нее тоже что-то осталось, раз отпустить его ей настолько тяжело. Это не утешает, не помогает принять, но лучше все-таки становится. Рука, сжимающая сердце, слегка расслабляет хватку, позволяя Лёше чутка вдохнуть воздуха. — Завтра ночью. Ты просто не проснешься, — отвечают ей уверенно, вводя Лёшу в абсолютный ступор. Что разговор примет такое русло он совсем не представлял. Да и кто мог бы предположить? — Никаких мучений, никакой грязи. Все будет тихо и мирно.       Лена начинает плакать уже открыто, и Лёша едва не делает шаг вперед, выглядывая из темноты, врываясь в бессмысленный разговор, который он невольно подслушал. Он едва не кидается на помощь любимой женщине, которая захлебывается слезами в разворачивающейся истерике. — Перестань рыдать, мужа разбудишь, — безэмоционально отрезает мужик-в-костюме, даже не сдвинувшись ни на миллиметр к плачущей женщине. Женщине, которую сам же до такого состояния и довел. «Да кто ты такой вообще, пидрила,» — думает Лёша, хмуря свои брови и с трудом удерживая себя от опрометчивых поступков. — Ты знала на что идешь, — продолжает этот некто, слегка меняя положение так, что Лёше удаётся разглядеть его лицо: красивый, блин. — Десять лет, Елена, у тебя было десять счастливых лет. Ты их в долг взяла, и пришло время платить по счетам.       Про такое рассказывают в фантастических сериалах: про один десяток лет, про исполнение желания, про долг перед, прости Господи, дьяволом. Про такое Лёша слышал в пугающих загадочных историях, да в книжках читал. Про что-то подобное он всегда знал, но никогда не верил, так что Лёша судорожно напрягает мозг, пытаясь вспомнить, и у него, пусть и с трудом, это получается. Авария, кома, чудесное выздоровление. Да, блять, не может это быть правдой. Это какой-то тупой розыгрыш, не иначе. Только Лена продолжает тихо всхлипывать, очевидно, зажимая руками рот и нос в попытке не издавать звуков. Чтоб не разбудить его, разумеется. Его любящая, прекраснейшая, самая лучшая жена. Его женщина, которая, по всей видимости, душу за него отдала. И как он подумать только мог, что она ему изменять может? Больной, не иначе.       Когда мужчина на кухне таким же спокойным голосом вещает, что ад всегда забирает, что ему причитается, Лёша, все еще с трудом воспринимая эту информацию, тихо уходит в комнату, аккуратно ступая по скрипучим половицам. В его голове уже складывается план дальнейших действий, и Лёша точно уверен, что это сработает. Должно сработать. Когда он укладывается в кровать, притворяясь спящим, когда Лена бесшумно проникает под одеяло, ближе прижимаясь к нему и утыкаясь холодным носом в его плечо, он уже точно знает, что будет дальше.

***

      Утро не встречает приятным ощущением восстановленных сил, потому как и поспать-то удалось всего несколько часов. Мысли метались в звенящей от напряжения голове, не желая позволить их владельцу отдохнуть хоть немного. Пожалуй, после всего услышанного и осознанного, это еще не худшая реакция организма. Только легче от этого понимания не становится — голова гудит точно улей, и сосредоточиться на чем-то получается с огромным трудом.       Лена порхает по кухне, одной рукой что-то помешивая в шипящей сковороде, а другой ловко засовывая ложку за ложкой в неохотно открывающиеся рот сына. Чудо, а не женщина, думается Лёше. Он видит её в последний раз, вспоминается ему, отчего и так паршивое настроение падает на уровень плинтуса и даже ниже, болтается где-то на уровне седьмого круга ада.       На плите что-то громко шкварчит и Лёша невольно задумывается о том, каково это — заживо вариться в алом кипятке. Очевидно, мучительно больно. Нестерпимо. Лёша верит, что его жена безумно сильная женщина. Господи, дай ей сил вытерпеть все предстоящее.       Весь день проходит словно мимо, Лёша постоянно выпадает из реальности, уплывая в какие-то дебри своего разума, тогда как Лена ведет себя совершенно нормально. Обычно. Беспристрастно. Словно и не ей предстоит отправиться в далёкое путешествие длиною в вечность. Словно не она вчера ночью выплакала, кажется, все глаза. Лёша в который раз поражается мужеству и стойкости этой женщины. Невероятная.       Ночь приходит с пугающей быстротой. Дети уложены в кровати и мирно посапывают, прекратив маленькими ураганчиками разносить все вокруг, превращая уютную квартиру в бушующий водоворот событий, криков и истерик. Лена мягко подходит сзади, укладывает руки на плечи мужа, томно вздыхает. Лёша незамедлительно разворачивается, увлекая свою женщину в долгий поцелуй, мягко опуская её на кровать.       В эту ночь их секс долгий и нежный. Лёша выцеловывает каждый миллиметр любимого тела, шепчет на ухо ласковые слова, двигается медленно и плавно. В эту ночь Лёша доводит жену до оргазма несколько раз подряд, используя все свои знания и умения, выражая каждое притаившееся в глубинах души чувство. В эту ночь Лёша прощается.       Когда Лена засыпает, разморенная и утомленная, Алексей тихо выскальзывает из кровати, наспех надевая на себя первую попавшуюся одежду, и усаживается на любимый компьютерный стул, четко занимая стратегическую позицию. Наблюдает, прислушивается, ждет.       Мужчина в чёрном костюме появляется в комнате внезапно и бесшумно, просто материализуясь из воздуха. Лёша только сейчас осознает, что все произошедшее вчера — реальность. Что его воспаленный уставший разум не подкидывает ночных кошмаров, поражающих пугающей четкостью и реалистичностью. Что этой ночью демон, блять, перекрёстка, пришёл за душой его жены. Его прекрасной женщины. — Не смей даже, — грозно шипит Лёша, когда демон двигается в сторону спящей Лены, отчего тот резко разворачивается и с удивлением смотрит на Алексея. Прямо в душу заглядывает. — Поговорить надо, — выплёвывает Лёша, вставая со стула, и не глядя направляется в сторону кухни, затылком чувствуя, что исчадье ада идет за ним следом. Лёша почему-то уверен, что тот ухмыляется. — И откуда узнал? Рассказала? — все тем же пугающе-приятным баритоном спрашивает демон, приподнимая бровь, как только Лёша закрывает дверь на кухню, прикладываясь к ней горячим лбом. Конечно, он слышал, как осторожно Алексей ступал по полу, неслышно подбираясь ближе к кухне вчерашней ночью. Пусть мужчина и был подготовленным бойцом, привыкшим беззвучно подкрадываться к противнику, но чуткий слух демона сразу уловил его дыхание. И, пожалуй, запах. Лёша пах, словно грозовое небо, словно земля после ливня, словно тепло весеннего солнца, словно все яркое, что есть в человеческом мире. И Нурлан сразу захотел его себе. Просто понял, что, так или иначе, этого человека он заберёт, скроет ото всех, и никогда никому не отдаст. — Подслушал, — тихо отвечает он, разворачиваясь и прислоняясь спиной к двери. Демон слушает внимательно, ни на секунду не отводя взгляда от Лёшиного лица. Изучает. — Слушай, как там тебя, — начинает Алексей, с трудом собирая мысли в кучу. Этот адский посланник действует каким-то невероятным образом на его мысли, путая и рассеивая их абсолютно. А ведь еще конструктивный диалог построить надо. — Нурлан. — Да, Нурлан. Слушай, надо поговорить, — Лёша мысленно себя по лбу хлопает за такое начало. Великий оратор, ничего не скажешь. На месте этого Нурлана он даже слушать бы не стал мямлящего тридцатилетнего мужика, которому нужно непонятно что и непонятно зачем. Тьфу ты.       Лёша так откровенно переживает за свою жену, что его сердце сильными, частыми толчками гоняет кровь по организму, делая его еще желаннее, еще вкуснее. Лёша так стремится защитить свою вторую половинку, что Нурлану хочется вырвать ей сердце и сжать его в кулаке, пока кровь ее не начнет стекать по рукам. И Лёша обязательно видел бы это, слышал запах железа, чувствовал ее тёплую кровь, вытекающую из груди мощными толчками. Нурлану хочется избавиться от нее раз и навсегда, чтобы Лёша и думать о ней забыл, чтобы даже мыслями ему принадлежал. — Отсрочку не дам и долг не прощу, — закатывает глаза Нурлан, при подобных ситуациях говоря это далеко не впервые. Только Лёша об этом и не просит. Он, может, и не самый умный человек на планете, но кое-что все же понимает. Например, что за чудеса приходится платить. — Да и хер с ним, — говорит он показательно недовольному демону, подтверждая свои слова уверенным кивком головы. Пусть этот сноб знает, что Лёша не совсем дебил. — Тогда чего ты хочешь? — спрашивает заинтригованный сюжетным поворотом разговора Нурлан, склоняя голову набок. — Возьми меня, — тихо отвечает Лёша, всего на секунду опуская взгляд в пол, а затем с твёрдой решимостью поднимая его вновь. Конечно, решение безрассудное и самоубийственное, пугающее своей неизвестностью. Только для Лёши оно слишком очевидное и настойчиво в голове бьющееся.       Демон едва не округляет глаза в неподдельном удивлении — на его веку такого не случалось еще. Он окидывает замершего Щербакова, который дышит через раз, ожидая приговора, заинтересованным взглядом, словно покупатель, рассматривающий предлагаемый товар. Нурлан не верит в Госпожу Удачу, но благодарит ее про себя всеми известными ему способами: Леша сам пришел, сам предложил, сам отдался. Загорелый, хорошо сложенный, волевой. Что ж, определенно выгодный обмен. — Да брось ты, душа на душу, тебе-то разница какая? — прерывает тишину, которая, по его мнению, уже затянулась, взволнованный Лёша, в сотый раз проходясь языком по пересыхающим губам и взъерошивая короткие волосы. Нурлан приподнимает одну бровь, в целом не меняя выражения своего лица бесстрастного, заставляя Лёшу нервно постукивать пальцами по собственному бедру.       Через бесконечно долгие секунды безмолвных переглядываний, Лёша с трудом отлипает от кухонной двери, делая пару шагов вперёд и снова останавливаясь в нерешительности. Как вести себя с адскими отродьями, как с ними переговоры вести, как просить о чем-либо, Лёша не знает, да и знать бы никогда не хотел. Только сегодняшней ночью на кону душа любви всей его жизни, и он готов умолять о ее сохранении, готов на колени встать, расплакаться даже. На что угодно, блять, готов.       Нурлан смотрит на отчаявшегося, потерянного мужчину перед собой и не может сдержать ухмылки. Нурлан смотрит на облизываемые раз за разом губы и невольно задумывается о том, как эти губы будут растягиваться на его члене. Мысль отзывается приятным теплом где-то на уровне паха. Ничто человеческое не чуждо, чтоб его. — Допустим, — говорит Нурлан, уже примерно выстраивая план в своей голове, — я соглашусь на этот сомнительный обмен. Что ты можешь мне предложить? — Нурлан видит, что готов человек на все. Что он сделает что угодно, лишь бы его девушка продолжила жить. Что исполнит он любое Нурланово пожелание, лишь бы ни один волос с её головы не упал. Только услышать это от самого Алексея кажется смертельно необходимым. Чтоб подтвердить, закрепить, чтоб не смог отвертеться. — Все, что захочешь, — не думая даже, отвечает Лёша, воодушевляясь. План работает, а последствия его едва ли волновать должны. Господи, да он еще до утра превратится в безжизненный набор тканей и органов, так какая разница, что там его ждёт? Только демон улыбается настолько довольно, смотрит пожирающим взглядом, что Лёшу невольно передёргивает от ощущения чего-то, что сам он объяснить не в силах. — Тогда скрепим договор? — с полувопросительной интонацией произносит Нурлан, не до конца веря в решительность забавного человека: не просит ничего взамен, не заключает сделку, просто так отдаёт свою душу. А мог ведь еще десяток лет выторговать. Глупый.       Лёша протягивает ладонь, чтобы крепким рукопожатием обозначить заключение сделки. Лёша готовится к тому, что его кровью заставят подписать из ниоткуда взявшуюся бумагу, красиво зависшую в воздухе. Что адское создание материализует в руках длинное перо с острейшим концом, как это бывает в фантастических фильмах. Чего Лёша не ожидает никак, так это: — Поцелуй, — с ухмылкой произносит Нурлан, закатывая глаза. И пусть есть масса иных способов, Нурлану хочется испробовать именно этот. Хочется почувствовать вкус мягких, теплых человеческих губ, а заодно и проверить, насколько этот Алексей своему слову верен. Все что захочешь, да, Лёшенька?       Лёша с трудом вдыхает ставший вдруг словно раскаленным воздух, что моментально обжигает легкие. Да, на подобные он вещи не был готов ни морально, ни эмоционально. Ну хотя бы потому, что всю жизнь это неправильным считал, аморальным, мерзким даже. А теперь вот по собственной воле должен поцеловать далеко не милую девушку, а взрослого, зрелого мужика. Докатился.       Понимая, что выбора нет, Лёша нерешительно делает шаг вперед, сокращая расстояние между ним и внимательно на него смотрящим мужчиной. Приходится задирать голову, когда он оказывается практически вплотную к ужасающе-обаятельному созданию. Тот выше на полголовы, если не больше, отчего Лёше совсем не по-мужски приходится едва ли не на цыпочки вставать. Он аккуратно кладет руки на линию челюсти демона и практически невесомо целует ухмыляющиеся губы, всего на несколько секунд касаясь их своими. Лёша собирается отстраниться, когда Нурлан за талию притягивает его ближе и углубляет поцелуй, крепко удерживая за затылок возмущенного Алексея.       Лёша хочет оттолкнуть нахального говнюка, что завладел его губами в считанные секунды, бессовестно пользуясь своим положением, только демон выигрывает по всем, кажется, параметрам. Сильнее, выше, быстрее. Что там еще по классике быть должно? Как бы там ни было, отделаться от покусывающего его губы Нурлана удается не сразу, и, когда это наконец происходит, Леша с отвращением утирает рот предплечьем. Через секунду, вновь обретя способность мыслить здраво, он оглядывается по сторонам, абсолютно теряя возможность дышать. Освещенное ярко-красным светом помещение слепит глаза, крики со всех сторон достигает такого уровня громкости, что выдержать их обычный человек не имеет ни малейшего шанса. Лёша крепко зажмуривает глаза, попутно закрывая уши руками, в отчаянной попытке от этого всего спрятаться.       Когда его хватают за руку, настойчиво утягивая куда-то в сторону, у Лёши даже не остается ни сил, ни желания сопротивляться. Он покорно передвигает ноги, следуя за своим будущим мучителям в обитель вечных страданий, вспоминая все, что когда-либо слышал про ад. Святые небеса.       Крики и стоны боли стихают не сразу постепенно растворяясь где-то вдалеке, заменяясь звенящей тишиной. Должно быть, думается Лёше, он просто-напросто оглох от не человечески громких звуков. Он стоит с закрытыми глазами, не решаясь снова взглянуть на этот ужас, когда Нурлан отчего-то мягко приподнимает его подбородок. — Глаза открой, — произносит насмешливый голос, проникая куда-то глубже чем головной мозг. Лёша тут же повинуется, распахивая глаза так широко, насколько это возможно: ни корчащихся грешников, ни кипящих котлов, ни чертей даже. Только комната с каменными стенами, уютная и большая, словно в старинном замке. Лёша непонимающе оборачивается на демона с немым вопросом в глазах, мол: «Какого хрена?». Ему интересно, у всех ли так в аду, и что плохого тогда в том, чтобы гореть в геенне огненной, если комфорта здесь побольше, чем в гостиницах класса люкс. — И так у вас устроен ад, получается? — хмурясь, спрашивает Лёша. В голове его, разрывающейся от мыслей, никак не сходятся нечеловеческие крики, леденящие душу, с уютным помещением, в котором он сейчас оказался, — у всех вот такое?       Нурлан заливается смехом, вгоняя Лёшу в еще большее непонимание. Тот в растерянности оглядывается, всерьез задумываясь дерануть от чеканутого исчадья ада куда подальше — уж лучше гореть в пламени адском, чем с этим умалишенным время проводить. Только тот, словно мысли услышав, одним движением дверь замыкает и своим баритоном откуда-то из угла вещает: — Нет, только у тебя.       Лёшу это не утешает ни капельки, не радует и не успокаивает тоже. Потому что привилегии в аду ничем хорошим оказаться не могут. Узнавать, с чего ему такая честь, страшновато, но слабаком себя Щербаков никогда не считал. Собрав все свои силы, он, сглатывая ставшую вдруг вязкой слюну, твёрдо спрашивает: — Почему? Нурлан отвечает размыто, слегка ухмыляясь: — Это одна из моих комнат.       Ни одного ответа Лёше это не дает. Но ему всегда говорили, что он слегка тугодум, и даже простых вещей понять не может. Однако, сейчас ни времени, ни желания мозг ломать и к верному решению приходить, нет абсолютно. А потому, прочистив горло, Леша вновь задает Нурлану интересующий вопрос, теперь вставая так, чтобы видеть его лицо. — Почему?       Это демон, он на своей территории, он сильнее, быстрее, и дальше по списку. Секундная задержка заставляет почему-то все внутри перевернуться, желудок сделать кульбит, а мозг завопить об опасности. Все инстинкты кричат, что нужно бежать, но Лёша твёрдо стоит на ногах, когда слышит неожиданное и сбивающее с толку: — Потому что ты — мой.