«Этот алтарь в крови. Эта история грехопадения подходит к концу. Мне больше некуда, мне больше только в Лето. Примет? Уже ждёт.
Или ты помнить меня будешь?»
[Three Eyed Raven — Ramin Djawadi]
«Маленькие огни, что рождаются в этих ладонях, соединяются в одно пламя. Оно равномерно колышется, а после перебирается по длинным пальцам всё ниже к поверхности, на которой лежала книга. Я наблюдаю со стороны. Стою чуть поодаль, чтобы точно не помешать всему таинственному действу и этой атмосфере вокруг, мне совсем не понятной. Оглядываюсь, смотрю по сторонам, но изменений в адском пейзаже не наблюдаю, чужеродной энергии не чувствую. Значит, мы всё же одни, никого рядом. Оборачиваюсь обратно, когда слышу треск. После того, как он поднёс руку к книге, мой взгляд сосредотачивается только на этих искрах. Первые звуки, кажется, совсем не доносятся, но они лишь усиливаются, когда огонь завладевает краем переплёта, распространяясь по поверхности обложки. Он пробирается дальше, под ним материал становится все темнее, чернеет, тянется ближе к теплу, поддаваясь магическому пламени. Вглядываюсь в переливы цветов, когда весь фолиант охватывает стихия. Синий почти скрывается в тёплых оттенках, но его тонкие линии все ещё видны на кончиках языков, что, даже отрываясь от бумаги, тянутся к книге снова и снова. Все больше созерцаю: впервые, кажется, столь глубоко погружаюсь в цвета и света, оцениваю, словно… Одергивая себя, чуть не отшатываюсь, а голова поворачивается в сторону. Отвожу взгляд усилием воли. Ловушка. Ещё одна. Зажмуриваюсь. Мне нельзя смотреть на этот огонь. Снова погружаться в него, снова становиться заложницей звуков треска материи. Один раз я уже оступилась, один раз уже испытала всё, к чему более возвращаться ни в реальности, ни в воспоминаниях не буду. Доверять огню, доверять страху. Нельзя. Это может стать ещё одной моей ошибкой. Вдох. Выдох. Вдох… Открываю глаза, но на огонь всё так же не смотрю. Даже так понимаю, нет, чувствую, что он наблюдает. Два красных огня светятся в этой тьме, которая будто бы над нами сгущается. Люцифер пристально смотрит. Ждёт… Что мне сделать и сказать? Меня уже начинает колотить, но я стараюсь держать себя в руках. Ладони сжимаются в кулаки. Снова повторяю. Нельзя, нельзя, нельзя. А ведь забавно, как жизнь быстро меняется. Как только я проснулась в комнате сына Сатаны, после этой поездки «с пятого до девятого», хотелось его ударить, да посильнее. Он бы мог не понять всей моей боли, всего того, что я пережила, но мне было бы спокойнее от того, что я смогла выплеснуть эмоции, смогла ответить за то, что со мной случилось. Сейчас, когда прошло меньше часа с пребывания здесь, я стою рядом с тем же демоном, с тем же сыном дьявола, пока он мне помогает избавиться от странной вещицы, возможно, виновницы всех моих проблем. Не знаю… Слишком быстро все меняется. Дьявольские игры, не иначе. Кто-то умело манипулирует, кто-то уверенно управляет, передвигает фигуры, сталкивает. За мной приглядывали, следили, наблюдали за каждым действием. Будут ли сейчас? Достаточно ли уничтожения этой книги? Разлепляю веки, позволяя себе увидеть всё. Нужно держаться, пока могу. Сейчас ничего не произошло, но мне трудно смотреть на эту горящую книгу. Она вся охвачена огнём, который её поглощает, своим невыносимым жаром наполняет и уничтожает. Могу я быть на её месте? Могу также попасть в объятия смерти, не выбраться, не спастись? Это пламя и есть стихия Люцифера, которой он может пользоваться, которую он выплескивает в моменты злости и ярости. И я уже была свидетелем этого. Или же нет? Всё же это не предел? Надеюсь, что не узнаю, не получу ответ на этот вопрос. Больше в это я не полезу, больше не оступлюсь. Такая сила могущественна и разрушительна — это знак безграничной власти, полного контроля, возможности управлять. Но это ли огонь сейчас показывает? Ведь сейчас пламя сжигает не по прихоти, не из-за несдержанного порыва ненависти, оно подчиняется воле владельца, скрывает от взора что-то доселе неизвестное. Люцифер ведь сделал это не из плохих побуждений? Я видела его эмоции в воспоминаниях, я знала достаточно. Хочется верить, что сейчас я все ещё могу спокойно жить. Я ни разу не держала этот фолиант в руках, не открывала его. Не имею знания о том, что внутри, что могло меня там ждать. Единственный разворот, раскрытый порывом ветра — последняя возможность понять, что скрывается за плотным перелётом. Люцифер, кажется, остаётся на месте и даже не движется. Но я знаю, что он все ещё смотрит на меня, изучает: я чувствую по энергии. Не могу вновь разобрать эмоции, как и тогда, когда чуть не свалилась на пол из-за головокружения. Более всего меня сейчас привлекают строки, непонятные мне очертания, символы. Делаю шаг вперёд, ещё один, последний. Неосознанно тянусь ближе, чтобы все же рассмотреть… — Вики! — пальцы резко, но очень ощутимо и больно обжигает. Меня тут же берут за плечо, оттаскивая от огня назад. — Не трогай огонь! Недовольно морщусь, но назад не оборачиваюсь. Нет надобности, когда пульсации все сильнее проходят по коже, увеличиваясь, сильнее цепляя. Прижимаю руку к себе, такого не ожидая вовсе. Мне не просто неприятно, мне больно, становится ужасно больно. Люцифер меня разворачивает к себе, но я не поднимаю на него взгляд. До чего же… — Дай посмотреть, — до меня доносится его голос, но я его игнорирую, делая шаг назад, все больше прижимая руку к себе. — Вики, дай посмотреть! Он явно не доволен, злится, вот только мне хуже. Я снова прикоснулась к огню, который теперь не просто обжигает, а делает неимоверно больно, норовит меня ранить. Я сделала это неосознанно, но все равно получила, словно согласилась на тройную дозу. Если бы я была ближе, насколько ситуация бы ухудшилась? До чего противно. В голове снова проносится, уже громче, раскатистее. Нельзя доверять, нельзя.»[Atonement — Ramin Djawadi]
Огни размеренно горели, чуть колыхались, а после вновь своими языками ласкали воздух и хрусталь люстр. Они откладывали тени, что передвигались с одной колонны на другую, с одного свода, стены, на другие. Мягкое освещение замедляло движение, не передавало резкие удары — повороты сливались, а фигуры казались не враждебными, они больше напоминали сложенные пальцы отца, изображающие людей в свете фонаря, чтобы очертания их отложились на белом полотне. Тени молчали, звук не передавали, а он словно из-под воды шёл, но уха не касался, обходя стороной: сейчас главное нечто неосязаемое, невидимое. Сокрытое глубоко в душе и воспоминаниях, что вернулось только благодаря злостному удару в грудь. Каждый обладатель тени в этом зале главного зала замка Сатаны не слышит и не видит. Перед глазами только сверкающие лезвия, разноцветные энергии, в голове лишь желание увернуться, нанести ответный удар, стать победителем, а не побежденным. Кто-то, кажется, погружается в вихрь мыслей, но тут же выныривает обратно под действием магии и ощущением опасности. Главное одержать победу. А вот чью — уже кажется неважно. Крылья всё ещё делают ленивые хлопки, девушка возвышается над другими, глядя вниз, на действо. Изредка взгляд падает на тех существ, что в первые минуты боя желали избавиться от главной фигуры, но натолкнулись лишь на каменную кладку. Где-то видны низшие, составляющие силу в своём множестве, наиболее приближенные к главным противникам сражаются против друг друга. Встречаются взоры, клинки, магия, взгляды. Взгляды на правильное и нужное для Преисподней будущее, на лучшего правителя и положение всех демонов. Перерезать горло, свернуть шею, вонзить меч поглубже да провернуть вокруг, добиться смерти врага и установить новые порядки, следовать за новым правителем. Дайте существу идею, и он пойдёт к её осуществлению, переступит через свои принципы, моральные ценности, через чувства к другим, по головам доберётся, себя изранит ради неё. Другого более за рамками нет, такого более не существует, такое более не значит. Демонами, кажется, успешно манипулируют. Где-то виднеются Самаэль с Сатаной. Даже вдалеке ощущается давление: эта сила, эти тяжёлые энергии, злобой наполненные. К ним более никто не присоединяется, оно осознанно и понятно: это только их игра, только их история, их противостояние. Глаза горят чистым металлом, встречают взор кровавых зениц, но ненависть так и вырывается наружу, сильнее окутывает и в куполе скрывает. Люцифера, преемника Адского пламени, здесь уже нет, Сатана не может долго руководствоваться огнём, потому необратимое уже наступает. Желание мести сильно, внутри Самаэля оно рождает большую силу, с которой справляться становится все труднее. Жажда власти и смерти давнего врага завлекает, туманит взор. Все здесь так, как должно быть. Непоправимое и совершается в приступе слепой ярости, злости, ненависти. Звуки все еще идут из-под воды, а сознание медленно в ней уплывает, возвращая важную картину прошлого.[Memories — Ramin Djawadi]
«Пальцы медленно что-то в руках перебирают, пока я стараюсь упорядочить свои мысли и понять, как вести себя и что лучше сказать. Новости, что мне передал Доллес, не были необычными, но пугающими все еще являлись. Я в который раз удивляюсь и поражаюсь демонам, что так рьяно защищают своих предводителей, свои семьи, своё будущее. Они привыкли к крови, страданиям и мучениям, ведь Ад — это их дом, они осознали всю противоречивую необходимость проявления жестокости и насилия ради достижения того, что может поменять их жизнь, перевернуть её. Они осознают и несправедливость этого небесного мира, отчего они в сущности своей изворотливей, хитрей, открыты в выражении своих мыслей и идей. И всё же это только разжигает противостояние и восстание в душе каждого, что стремительно принимают материю и уже грозят огромными потерями и реками крови от тел демонов, что в конце этой войны будут признаны унизительно проигравшими. Восстановится ли тогда единство рожденных в Преисподней? Не породит ли это большее? Масштабное, уничтожающее народ? Да, определенно. Возможно не сейчас, но именно в этом периоде истории, когда все так запутанно, всё поднимается на пик, всё подходит к кульминации. Когда наступает эта кульминация, в которой я не знаю, что смогу сделать. Во мне есть сила, что я взращиваю, во мне есть тот потенциал, что был заложен чужой энергией, но она всегда меня может поглотить, парализовать, лишить возможности повлиять. Я никогда не была покорной, никогда не хотела подчиняться обстоятельствам, кому-то из мира смертных или бессмертных. Каждый мой поступок имел вес, изменял мой путь, направление, повороты, скорость действий и хода моей истории. Страшно всё это потерять, контроль, уже когда-то ускользающий, исчезающий на глазах, выронить из рук и поддаться течению. — Это purpura suisque, — я свой растерянный взгляд перевожу на него. Доллес всё ещё здесь, всё ещё со мной, всё ещё говорит и рассказывает, не остается равнодушным ко всей истории. Его держат здесь обязательства перед отцом, перед Самаэлем, он ощущает ответственность и контролирует ситуацию, стараясь не допустить ошибок. — Красивый, — тихо заключаю. Меня же именно ошибки и воспитали, стали лучшими учителями в этом мире, показали, как один лишний шаг может возвести тебя на вершину или заставит оступиться, потерять равновесие. А может даже заставить упасть в объятия пропасти, что более не отпустит. Кажется, что развязка этой истории намного ближе. — Держи, — одно короткое слово меня вырывает из мыслей, в омут которых я была погружена. Поворачиваю голову, опускаю взгляд ниже, замечая протянутую мне руку. На ладони лежит кольцо, что, я помнила это, сын Вельзевула постоянно носил. Не осознаю, что это значит, но мой знакомый не ждет, поднимается с места, а я быстро принимаю украшение, пряча в ткани. — Знаю, ты ревностно относишься к своему личному пространству и энергии, — он стоял ко мне спиной, не удостоив взглядом, но оставшись на месте. За нами могут следить, но пока я не ощутила чужую энергию. Доллес тянет время, нарочито педантично поправляя свой костюм, чтобы успеть мне что-то сказать. — Но не игнорируй кольцо в важные моменты, — я опускаю голову, наблюдая за переливами бликов на украшении, как слышу шаг в сторону от меня. На зеленый покров оранжереи еще не ступил служащий Самаэлю демон, потому стараюсь не терять возможность. — Дол, — он точно должен услышать, — зачем? Он в последний раз, в этом я была уже уверена, обернулся и хмыкнул: — Хоть кто-то из нас сейчас должен оставаться в своём уме.» В очередной раз к ней подлетают стражники замка Сатаны, что и противостоять ее силе, за одну ночь возросшей до, кажется, бесконечности, не могут. Ей это уже нетрудно, неинтересно. А точно ли «ей»? Последние часы тело руководствовалось не волей девушки, а приказами тьмы, что им овладела, проникнув, кажется, и в самые потаённые уголки души. Она давила, выворачивала все наизнанку, ворошила прошлое, посылая воспоминания, что отдавались болью, путали сознание, искажали реальность, порождая гнев. Девушка недовольно отряхивает с рук пыль, что враги с собой на перьях принесли, убирает, ещё раз проходится взором по залу, уже более быстрым и стремительным, и, раскрывая крылья сильнее, скрывается среди колонн, находя коридор, ведущий в другое крыло. Хоть кто-то же должен сейчас оставаться в своем уме, чтобы обезвредить главный источник опасности и разрушений. Даже если раньше она сама им была. Теперь главная роль у неё, она не упустит возможности ее разыграть. Мальбонте здесь, в этом замке, где-то близко. Тут же доносятся пронзительные крики, что раннее из-под воды слышались, все возвращается, а проснувшееся сознание улавливает чужую энергию существ, что не упустили возможности отправится вслед за дочерью Самаэля. За стенами замка слышится раскатистый гром, множество раз повторяющийся, вторящий смертям порождений Преисподней. Крылья рассекают воздух, быстро сменяя свое положение, чтобы донести обладателя до цели и скрыть от преследователей. Свет то потухает, то вновь становится ярче от равномерно горящих люстр, хрусталики которых колышутся из-за сильных потоков ветра. Своды сменяются один за другим, как и картины, которые изображают сюжет истории падения и сотворения Преисподней руками падших. Это всё в том месте, что раньше символизировало единство и сплоченность, а теперь разрушается от борьбы первых демонов, прародителей рода. Но непоправимое уже было совершено. Ничего не исправить, ничего не вернуть на круги своя. Слишком многое поставлено на карту, слишком мало фигур осталось для битвы, а значит… Чёрные крылья, ставшие за одну ночь массивными и сильными, всё еще отдают легкой болью и не умещаются в сводах, выступы камней ранят кожу под перьями. Она не справляется с управлением и врезается в стену, оседая вниз, колени царапая о края плит. Также спешит подняться, размять крылья, чтобы вновь взлететь и настигнуть, однако вместо этого смотрит перед собой, не веря своим глазам, в которых промелькнуло узнавание. Нужно сохранить каждую, способную противостоять… Маленькая тонкая рука с миниатюрной ладонью, безвольно лежащая на камне, тянулась к ней, словно в поисках помощи, которую обладательница так и не получила. Кровь под грудью расплывалась, занимая всё большее пространство пола. Женское лицо было скрыто в чёрных локонах. Она опустилась у тела, убирая в сторону волосы лежащей. Пальцы почему-то переставали слушаться. Серые распахнутые глаза, все ещё отражающие страх и панику, в которые глядят уже полностью посветлевшие и, казалось, освободившееся от тьмы зеницы другой девушки, перенимающие безмолвную боль. С раскрытых уст ушедшего в Небытие тела так и не был произнесен крик. Частое моргание не прогоняет наваждение, а значит, это не наваждение. Под ногами оказалось тело Мими.[Truth — Ramin Djawadi]
Руки опускаются. Держать себя становится трудно, уже давно знакомое чувство подбирается, овладевает как и в тот момент, когда ангел из башни был убит, когда Доллес был на руках, истекал кровью, но смотрел с улыбкой. Опускается пелена, все перед глазами расплывается, когда приходит осознание потери близкого существа. Она нервно убирает слезы, растирает щеки до нежных розовых цветов на них, своей красной акварелью перекрывающих мертвенно белый, который теперь будто переходит от бывшей Непризнанной и овладевает лицом дочери Маммона, указывая на то, как медленно выходит дух из тела. Не успела, не смогла. Оступилась вновь. — Прости, — Вики ладонью прикрывает веки, чтобы скрыть взор, кричащий об опасности, о желании жить. Она оглядывается. Мими все это время была рядом с монстром, что пользовался маской добродушной и когда-то наивной непризнанной, дочь Маммона не пришла на бал. Против воли зрение наблюдает только рану от удара, кажется, энергией в спину, изогнутое от падения тело, руки, на которых виднеется кровь. Крылья вишнёвого оттенка изогнуты от ударов: за секунду до падения они были раскрыты. Своды не слишком широкие для полётов, до лестницы близко — она бежала. От него. Мальбонте сумел подыскать момент для побега и убийства. Сможет ли обыграть ещё раз? Она поднимается. Последний раз оборачивается. Теперь уже точно. Позади тьма и смерти близких. Позади потери, позади девушка с разбитыми в кровь коленями и шеей, зажатой в тисках жёстких пальцев. Позади беспросветное прошлое, впереди будущее, что, она надеется, будет иметь в себе искру, как когда-то давно, когда она могла общаться со своим ангелом, дурачиться и смеяться с шуток друзей и мирно проводить время с сыновьями падших, что сейчас на противоположных сторонах. Но за её самую первую глупость она поплатится уже сама. На горло своё наступит, но сдержит данное обещание. Ради ангела, её брата, ради всех младших падших, что стали близкими, ради живого Доллеса и погибшей Мими. Ради Преисподней и будущего короля. Но не королевы. В груди снова всё поднимается, настрой возвращается, но уже совсем другой. Вновь зарождается, движет телом, успокаивает мысли, заставляет быстрее взмахнуть крыльями и броситься вперед. Снова взгляд ни за что не цепляется, перед глазами смазанные из-за бега очертания колонн, картин, сводов. Тонкий шлейф новой сильной энергии тянется, она спешит за ним, желая найти обладателя. Всё больше его чувствует, словно нарочно кто-то дает о себе знать. Звуки из зала стихли будто под неизвестной сокрушающей силой, создаётся та фальшивая, ненастоящая абсолютная тишина, что под действием шторма, быстро приближающегося, разрушится, на мелкие осколки разобьется, которые кожу изранят. Крылья складываются за спиной, пару раз вздрагивая от напряжения и долгого полета, когда фигура застывает у высоких створ дверей. Против воли на глаза попадаются орнаменты. Теперь все изменилось. Орнаменты совсем другие, незнакомые, но не пугающие, перед ними не наивная непризнанная, что верит в лучший исход, а за ними не король Преисподней, а монстр, готовый растерзать и убить. Но почему он еще не вступил в игру? Удивленный взор за дверями застает террасу. Пространство абсолютно пустое, никем не занятое, безжизненное. Грудь от вновь появившейся неизвестности поднимается в нервном вздохе, наполняется душным воздухом, что отдаёт гарью. Лучше бы он был здесь, стоял бы у самого края, за которым виднеются только облака дыма, смеялся бы над скорой победой, чем отсутствовал. В просторной комнате никого нет. Пара шагов к встрече не приводят, она оглядывается, стараясь заметить малейшее движение, но темно-серые клубы становятся рядом, не дают увидеть. Еще большее приближение к краю заставляет зацепить взглядом сосуд на перилах, что спутать невозможно. На четверть наполненный кубок крови, что когда-то девушка отстаивала здесь, в адских подземельях. В нос ударяет знакомый запах еще не выветрившейся энергии. На губах оседает вкус малины. До жути становится неприятно, мерзко. Становится жаль. Громкие звуки шагов и бега вырывают в реальность. Снова погоня, снова поиски, но встречаться с воинами Сатаны нет времени. Вики решительно поднимается на мрамор, вглядываясь в пространство перед собой, но ничего там не отмечает. Взмахивается крыльями, поднимаясь и отлетая от последнего различимого объекта. Очертания замка понемногу скрываются, а туманное тело принимает в свои объятия, обдавая тяжелым ароматом, что оседает в легких, заставляя с большим усердием дышать. Она старается запомнить свой путь, чтобы после вернуться, а пока двигается вперед, насколько это возможно. В какой-то момент рядом становится только дым, ничем не примечательный, окутывающий со всех сторон. И только тогда приходит осознание, что раскаты грома, говорящие о гибели демонов, не слышны. Все когда-то доносимые до слуха звуки потонули, не смогли пройти через белую пелену, остались снаружи, вне пространства. Тело в нем останавливается, зависает, взор обращается по сторонам. Становится всё сложнее вспомнить путь, все чувства обостряются в разы, стремясь затуманить сознание. Все близ лежавшее стирается, размывается, кажется, уже собственных рук не видно. В какой-то момент вдалеке можно уловить нечто темное, пятно, привлекающее взор и сменяющее белый цвет. Что-то приближалось, но точное направление понять было невозможно, ровно как и род объекта. Расстояние неумолимо сокращалось, как взору явился летящий шар. Совсем рядом вдруг раздался гром, сбивающий с толку и заставляющий по инерции отклонится, попав прямо под враждебную энергию. Болью, проходящей по телу нестерпимой волной, отдается удар, увернуться от которого не удалось. Это не сбивает с ног, но заставляет крылья нервно затрепетать, а голову закружиться. Что-то подсказывает вновь оглядеться по сторонам, и чувство не подводит: следующим местом удара могла быть спина. Увернуться удается, но рядом оказываются еще не полностью различимые фигуры существ, что не внушают доверия и заставляют принять неприятный факт того, что её окружают. Всюду, со всех сторон фигуры противников. Первая череда ударов обрушивается столь неожиданно и быстро, что отразить ее почти не получается, а темная дымка только мешает сосредоточиться. В опасной близости враги, что только своим присутствием заставляют нервно одергивать себя каждый раз, оборачиваться, стремясь спасти себя и свою жизнь. Она не может осознать, кто это: разглядеть обладателей крыльев, их лица и цвет оперения не получается, ловушка медленно захлопывается. Совсем рядом оказывается очередной нападающий, который от одного взмаха руки, что проходит сквозь него, как через вязкую материю, исчезает из вида. Лицо девушки меняется в момент, брови сильнее хмурятся. Они ненастоящие. Все эти фигуры ненастоящие.[Battle of the Skies — Ramin Djawadi]
Раздается громкий самодовольный смех, что служит началом нового раската, и приходит осознание обмана. В поле зрения остается еще множество уже недвижимых силуэтов. — Мальбонте! — со злостью она кричит, от этой эмоции словно пробуждаясь и в руках формируя сферы, что волной отправлялись в цели, растворяя в пространстве фигуры. Вновь смех, звучащий так высоко, бьющий по слуху, не дающий подсказок о местонахождении обладателя. Приходится вновь из ладоней выпускать тьму, что тут же иллюзию разрушает, из поля зрения выбивая все тени, оставляя перед собой лишь мутный белый. Раскаты грома становятся всё слышнее, кажется, ближе, но их череда не перебивает зловещий хохот упивающегося стараниями врага монстра. Огни зениц в момент вспыхивают, более не скрывая обладателя, что, стоя за спиной, готовится нанести сокрушающий удар. В глазах девушки всё происходит быстро: размытые от движения и тумана картины блеклых силуэтов, тьма из ее рук, что встречается с магией монстра, очередной поворот, кружащий голову, что-то врезавшееся прямо в сплетение. Взгляд, направленный прямо на врага. Падение. В дыме очертания не видны, всё близкое далеко, а высота, на которой тяжелых, отдающих гарью, облаков нет, недосягаема. В последний момент взор зацепился за детали, что с точностью остались в затуманенном болью и шоком сознании, возвращая к прошлым образам. Белое простое платье на уже чужом, неподконтрольным теле, на котором распустились кровавые цветы. Лицо приобрело резкие черты, выдавая настоящую сущность, глаза налились злобой и ненавистью к миру. Два разноцветных огня смотрели прямо, насмешливо сверкали, заставляя оцепенеть, замедлится, почувствовав панику от подступивших усталости и бессилия, которые были внушены. И неужели конец? Неужели каждое ею сказанное слово сбывается? Она и оказалась своим главным врагом, а перед глазами… Вместо адской каменной перины тело под собой встречает кровлю одной из крыш замка. Острые стамики на коньке впиваются в кожу в нескольких местах, прорывая плоть. Раздается влажный хруст, мышцы спины сокращаются, пуская судорогу, что распространяется до рук и ног, сводя пальцы и отдаваясь болью по нервным окончаниям. Тело, неестественно выгнувшееся, трясет в припадке, ноги слабеют, более не чувствуются. Она пытается отдышаться, пытается найти в себе силы. Только широкий горизонтальный конек на самой вершине позволяет удержаться дрожащими руками от срыва вниз, теперь уже в пропасть. Дна не видно, но высота столь ярко ощущается, что успокоиться невозможно. Едва рука тыльной стороной ладони трогает кожу спины, как шок прерывается вспышками невыносимой боли, что волнами проходится, не позволяя совершать малейшие движения. Вики нервно поджимает губы, жмурится с силой, до темных кругов перед глазами, понимая, что именно случилось, и к чему это приведет. Регенерация не справится в столь короткий срок. Все расплывается, боль на себя отвлекает внимание, но ненадолго. Запрокинутая наверх голова, взгляд, блуждающий по фигуре напротив. — Что же я вижу? — голос Мальбонте глухо звучит, едва долетает через тяжелый воздух, вновь болезненно заполняющий легкие, но слух улавливает высокие ноты, что выдают прошлого хозяина оболочки. — Пташка, ничем не справилась. Девушка дергается, чувствуя приближение и слыша уверенные шаги в её сторону. На одних руках перебирается назад, чтобы продлить момент, чтобы восстановиться. Перед ней не зеркало в башне, однако она снова здесь, она снова с каждой секундой теряет самообладание и свою жизнь. Чужое тело ступает ближе, разрушая иллюзии и развеивая пелену прошлых образов. Враг желает её гибели. — … Что же ты, даже не поблагодаришь? Вся твоя жизнь, Непризнанная, была скукой, до момента осознания, что ты сосуд, который кто-то наполнил разрушающей силой. Монстр внутри тебя желает вырваться и захватить не только маленькую пешку, но и мир. Тогда лишь стало интересно, не правда ли? Хотелось узнать, сможешь ли что-то сделать, сломаешься, мечась по комнате в башне, в которую сама себя заперла, надеясь всех так защитить или вовсе меня выпустишь на волю. Что сделает желающая внимания маленькая девочка, которое ей же сейчас и осталась, в ответ на всё это? Разноцветные глаза с опасным блеском следили за жалкими движениями переломанного тела. До сих пор карабкается. Не научилась принимать поражение, не научилась смиряться с участью, смирять свою гордость и желание спасти себя, осколками не распадаться. — Но, какая жалость, судьба у тебя уже была, — движения ускоряются, расстояние всё меньше и меньше, что заставляет ее сильнее встрепенуться, уже не отступая назад. Фигура, одна фигура, по иронии получившая власть, попала на другую сторону поля. На его сторону. Под его контроль. И она не долгое время здесь будет пребывать. Круг замыкается, все подходит к концу. — Жалкая пешка, ставшая чем-то большим, — ярко блестит лезвие, звенящее в воздухе от взмаха, сильнее свист раздается, а тело обдает холодом. Приступ. Голову снова кружит, к горлу подкатывает тошнота, а во рту чувствуется металлический привкус от столь невовремя подступившей крови. Руки и ноги ещё сильнее слабеют. Сознание мутнеет, бывалой резкости вновь нет, а сменившаяся картина не предстает взору: веки тяжелеют. Звуки поверх проходили и уха не касались. Голоса, реплики, крик. И, кажется, это был её собственный. В самый важный момент она не может услышать. Лишь видит перед собой другое лицо, взгляд, что за то недолгое время изменился до неузнаваемости, горящие алые зеницы, всю напряженность в фигуре сына Сатаны, что своим ударом, появившись позади монстра, останавливает Мальбонте. Знакомая ухмылка контрастирует с ошарашенным взором разноцветных огней, что медленно угасают, вторя обладателю. В груди виден конец клинка, от которого расплывается красный, проникая в белую ткань, чужое тело падает на колени. Всё вновь кружит и кружит, не оставляет в покое. Холод сменяется, тело горит, словно изнутри пламя его пожирает, и так явно чувствуется жар. Знакомый до жути и боли, до бабочек, так легко порхающих в животе и режущих тонкими крыльями изнутри. Он обволакивает, как и тогда, когда внутри был крик, а снаружи шепот о каком-то лживом контроле. Его обладатель здесь, и от этого присутствия становится спокойнее. Он, возможно, не на её стороне, но он здесь, остается и смотрит. С неиссякающей энергией, что у Вики самые крохи, с силой Адского пламени, полностью ему перешедшей. Значит, она не ошиблась. Она смогла задержать Люцифера, чтобы он вернулся в нужный момент. В тот момент, когда было возможно убить Мальбонте. Значит, остался последний шаг.[Forgive Me — Ramin Djawadi]
Приходится вновь с усилием поднять голову, чтобы увидеть демона. На ноги встать удается, всё тело слабеет, невыносимой болью от незаживших ран отдает, не находит поддержки, как когда-то давно. Их взоры снова встречаются. Уже не вступают в поединок, желая растерзать существо напротив и смотреть на его страдания. Уже не тонут в друг друге в моменты усилившихся эмоций. Изучают. Пытаются понять, что-то найти. И, кажется, от этой находки будет зависеть большее, нежели пара слов или реплик. Момент был важен. И пусть в церемониальном зале замка стоял звон встречающихся орудий, крики, а здесь, на одной из крыш, тишина, тяжким бременем опускающаяся на плечи, давящая, уничтожающая. И пусть там было множество существ, на вершине — лишь двое. Она едва держится на ногах, он перед ней, едва вступивший в бой, еще ничего не потерявший. Один на расколки разбит, другой полон сил. Такое никогда не случилось бы, но всё же началось, и не по воле Судьбы. По воле кого же окончится? Они уже знают ответ. «Забавно, как жизнь быстро меняется». Возможно, в глазах напротив непреодолимое желание найти принятие. Найти понимание эмоций и действий, чувств, способное сломить принципы и побудить протянуть руку. Но Вики его уже не ждет, даже не может претендовать: прошлое не так просто забыть, погрузить в Лето, не так просто от него отречься. Она играла, обманывала и себя, и иных, неосознанно меняла пути и свои решения, подвергала опасности каждого, к ней ближнего. Старалась выдержать все это, доказать. И по итогу проиграла. Сотню раз оступилась, сотню раз сделала что-то не так. Пожинает. Знает, что так и нужно, так правильно. Вот только одно все же не дает покоя. Заставляет вновь с упрямством, присущим только ей, со строптивостью перед всеми событиями сделать шаг вперёд. Сократить расстояние, превозмогая боль, чуть ли не утыкаясь в чужое тело от едва потерянного равновесия. И она не чувствует прикосновение рук, не чувствует жара. Едва доносится знакомый запах, едва тепло касается её кожи. Но она чувствовала его, ощущала, как жар охватывал несколько мгновений, когда она была на грани… Показалось? Про себя девушка хмыкает, укоряя себя за неоправданные ожидания. И к чему она готовилась? Но и этого становится достаточно, когда все стремительно подходит к концу. Время. Никогда у неё не было времени всего мира. Ни тогда на Земле, ни сейчас, в её бессмертии. В перевернутых песочных часах остается совсем немного крупиц минут, секунд, которые значат слишком многое. Нужно успеть. Она должна успеть. — Подземелья, — так ярко сейчас ощущая разницу в возрасте, проговаривает. Знает, что услышит, но предпочитает сказать иное, видя в этом единственный путь, — демоны Самаэля идут по ним, чтобы атаковать из центра. Еще несколько тысяч подойдут на подмогу в зал, некоторые атакуют с западной стороны. Ангелы… — Зачем говоришь мне это? — останавливает. И хоть становится неожиданностью слышать в ответ что-то, так резко сказанное, пусть она не видит эмоций и не понимает тона, упрямо продолжает: — Я уверена, они придут за Ребеккой. Ход открыт, это значит, ангелы могут вмешаться, чего не упустят, и… — замолкает только тогда, когда чувствует прикосновение к подбородку, которое приподнимают. — Зачем. Говоришь? — уже настойчиво прерывает, заглядывая в глаза. Этот взор вместе с нахмуренными бровями её пронзает сильнее всего, останавливает. Она выдержала бы, но не сейчас. Не время держаться за свою гордость. Уже давно растоптали и разбили, а она что-то из этого пыталась склеить. Пыталась. Отчаянно и бесцельно, очень глупо и самонадеянно. — Потому что оставляю свои претензии на трон, — она сама хмурится, сжимает челюсти, не отводя взгляда. — Самаэль и Ребекка, Сатана… Они играли. Я играла. Судьба этого не прощает. И в момент вновь становится плохо. Плохо смотреть, держать себя. Смотреть в глаза напротив, хоть что-то произносить. Чувствовать и существовать. Взгляд ни за что не цепляется, наполняется болью, а она ждет. Ей куда легче встретить лезвие в своей плоти, чем понимание. И если её настигнет первое, то она не отступит. Пусть будет так, как должно, она не будет препятствовать. Она не ждет второго, она не желает этого. Но, кажется, все же получает, в сотый раз незаслуженно, в сотый раз не по адресу. Знакомые руки на предплечьях, что удерживают от срыва. С крыши ли? Пара движений, и плечи накрывает черная ткань, что тут же ознобившему телу передает тепло. Тепло. Друг на друга они не смотрят. Оба молчат. В груди все разрывает, внутри все мечется, энергия едва ощутимо тянется вперед, нутро желает продлить момент, момент хрупкого спокойствия и тишины, что непременно закончится, уйдет. «Пожалуйста», — и как жалостно звучит внутри неё это слово, когда тело, вторя энергии, подается вперёд. И будет обманом, что не желала. Делает последний шаг, становясь еще ближе, чувствуя, как тепло знакомое её охватывает, как становится легче от одного простого движения. Теперь она чувствует. Теперь она точно счастлива. Картина, художником в агонии написанная, наполняется настоящим и неподдельным, к чему путь был долог и тернист. На лице от этого расцветает улыбка. Её уставшая, облегчением от боли наполненная. Опускает глаза вниз. Чувствует, как острое лезвие клинка, что было в руках демона, входит в её тело, стоило ей сделать последнее действие, как темная ткань становится плотнее от проступившей крови. Вместе с алой жидкостью вытекает энергия. Радужки светлеют, в глазах загорается огонек. — Ты знаешь, что мы никогда не должны были встретиться? Появиться в одно время. Наши предназначения совпадают, но, если мы вместе, то это бесконтрольно. Нас никогда не должно было быть. Должен… Мужские пальцы под тканью едва задевают спину, собирая на себя вязкую темную жидкость, то ли дотрагиваясь до крови, то ли до черноты души. Взор на них обращается, и они оба понимают. Время. Никогда у них не было времени всего мира. Ни тогда на Земле, ни сейчас, в её бессмертии. Все стремительно подходит к концу, в перевернутых часах остается совсем немного крупиц минут, секунд, которые значат слишком многое. — Быть лишь один, — просто заключает. — Пустое. Я понял тебя, Тори. Она слабо улыбается, впервые слыша от него это имя. — Не хочу, — дыхание дается труднее, — умирать в холоде. — Твой холод тебе уже не нравится? — Привыкла к тебе, — она возвращает ему слабую улыбку, вступая в объятия жара. Сказанное невзначай сбывается. Глаза главного врага и любви перед ней. Поднимающийся вихрь бумаг и пергаментов, исписанных рукой молодого существа, что взлетели в воздух от холодного ветра, ворвавшегося в комнату северной башни. Листы вальсом, медленным танцем, кружились в горячем воздухе, опадая. Не стремительно, не громко, не пугающе — тихо, неторопливо, даже торжественно. Успокаивающе. Демоны, сражающиеся друг с другом. Силуэты, отдающие тенью на земле, убаюкивающие звуки встречи металлических орудий, криков торжества и боли. Медленно утекающие из-под пальцев сознание, теряющие очертания клубы, пелена, опускающаяся на лицо. Голова кругом, тело безвольно летит вниз, перед глазами пелена, а внутри жар. Нестерпимый жар для её холодного тела и души. Но знакомый и близкий, родной… Дым наконец растворяется, отступает, открывает взору вид. На одной из крыш стоит демон, слушая тишину, ожидая, когда она прервется сильнейшим по звучанию громом в его жизни, потому что знает, о чьей именно смерти он будет говорить. Он не скажет, не сразу сможет осознать, почему так легко на это пошел, почему согласился и принял. На границе жизни и смерти все стало таким легким, эмоции и мысли ушли. Голова стала пуста. Тронный зал замка Сатаны, сотрясаемый пронзительным раскатом. Шум боя, металлический звон прерываются, танцующие тени на сводах, кажется, застывают, а взгляды обращаются к лестнице. В тихий зал спускается Люцифер. Единственный сын Сатаны и наследник престола Преисподней. Властитель адского пламени и будущий Король.