За закрытой дверью

Бэкхён ухмыльнулся. Если это была попытка задеть, то она удалась. С каких пор они так открыто друг другу говорят то, что определённо сделает больно? Они всегда старались обходить острые углы, зная характеры друг друга, и даже когда ругались, не говорили лишнего, стараясь триста раз подумать, прежде чем что-то ляпнуть. Для Бэкхёна это было сложнее всего, но их отношения всегда стояли выше личных обид. Но, кажется, не теперь. — А я и не скрывал, — с вызовом ответил Бэкхён, вздёрнув подбородок. — Я ещё часа три назад, в том ресторане, просил меня трахнуть, если ты забыл. А что? Мне нельзя хотеть своего парня? — Ты как-то полгода не вспоминал, что у тебя есть парень, а сейчас весь такой... — Синцзе говорил спокойно, но холод в его голосе чувствовался за версту. — Ну давай, скажи мне, что я свинья, ты ведь это хотел сказать? — Бэкхён сам не понял, как ярость снова охватила его изнутри и он пошёл в атаку. — Ну чего ты молчишь? Давай! Бэкхён ткнул его пальцем в грудь, но Синцзе остался стоять на месте, словно камень. Смотрел на него и ждал непонятно чего. — Выговорился? — с ответным вызовом, но довольно тихо произнёс Синцзе, что аж мурашки по спине побежали от его тона. — А теперь я скажу. Да, ты свинья, Сянь, самая настоящая. Но мы вроде как договаривались расстаться, и это абсолютно не твои проблемы, что я пытался выйти на контакт всеми силами, потому что мне тебя не хватало... — Синцзе... — Помолчи, пожалуйста, я не закончил, ― осадил его Синцзе. ― Да, я лез на стены так, что вызванивал тебя, писал письма и слал смски каждое утро в надежде, что хотя бы на одну из них будет ответ. Я в поте лица трудился над тем, чтобы твоя компания ничего не узнала о нашей размолвке, чтобы тебе дали график и эту грёбаную квартиру. А что сделал ты, скажи мне, пожалуйста? Что ты сейчас заявляешься и просишь «своего парня» тебя ублажить?! Страдал. Вот прям как сейчас, когда слёзы сами полились наружу, а Бэкхён не мог даже моргнуть — смотрел на Синцзе, отчитывавшего его как ребёнка, и боялся даже вдох сделать. Ком в горле заставил закашляться, и только тогда Синцзе прекратил тираду, увидев наконец за пеленой злости, что Бэкхён не в себе. — Я... я... — задыхаясь, начал Бэкхён, но Синцзе не дал ему продолжить — прижал к себе так сильно, что, казалось, воздух в лёгкие перестал поступать. — Прекрати вести себя, как мудак, словно тебе только секс от меня нужен… — Не толь... ко... Весь... ты... Цель... иком... Господи… — всё ещё не в силах говорить внятно, Бэкхён упёрся лбом в плечо Синцзе и выдохнул. Стало немного легче, совсем немного. Вдох полной грудью до сих пор не давался из-за истерики. После чего Синцзе потянул его за подбородок, заставив посмотреть на него, и поцеловал, сразу мягко углубляя поцелуй и притягивая Бэкхёна к себе за пояс. До кровати добирались спешно, раздевая Бэкхёна в четыре руки, Синцзе же избавился от единственных спортивных штанов с лёгкостью, наваливаясь на Бэкхёна всем телом. Они скучали друг по другу, и их тела скучали не меньше, отзываясь на каждую ласку с особым трепетом. Бэкхён развёл ноги без стеснения, позволяя Синцзе лечь между ними и с удобством растягивать его, не отрываясь от поцелуев. Губы горели, но отпустить не могли оба. Нетерпение, копившееся так долго, вылилось в болезненном проникновении, и Бэкхён едва не оставил метку на плече Синцзе, прикусив его кожу так сильно, что даже не смог сдержать стона, царапая его спину сорвавшимися вниз пальцами. — Тише, детка, тшш... Синцзе убрал с его лба прилипшие прядки и коснулся кончиком носа щеки, провёл линию и оставил в уголке губ поцелуй, сделав первый медленный толчок. Бэкхён сжимал его в себе так сильно, что не выходило даже расслабиться. И только когда он немного отвлёкся на поглаживания, ласки и поцелуи, подрагивая всем своим телом на каждое прикосновение, он смог выпустить Синцзе и дать ему свободно двигаться внутри. Бэкхён запустил руки в его длинные волосы и открыл шею, сильнее прогибаясь в пояснице и чувствуя Синцзе ещё глубже, ещё острее. Это казалось сном, не хотелось, чтобы это кончалось. Бэкхён смотрел на Синцзе словно сквозь пелену и видел лишь его взгляд. Полный отчаяния и больной любви. Такой же, как у него. Они оба сломаны друг другом, и бесполезно это отрицать. — У меня рано утром самолёт... — шёпотом произнёс Бэкхён чувствуя, что засыпает на плече Синцзе. Сил не осталось даже на душ — Синцзе просто достал из тумбы салфетки, вытер их обоих, выключил везде свет, кроме настольной тусклой лампы, и завернул в одеяло. Веки тяжелели с каждой секундой. — Я договорился, чтобы тебе взяли билеты через два дня, спи спокойно. — У меня через два дня график в Америке... — Отсюда и полетишь, всё в порядке. Бэкхён не стал спорить прямо сейчас и дал себе наконец выпасть из реальности. Долго он не проспал. Животный страх сковал всё тело, а сердце бешено заколотилось. Бэкхён едва не прокусил кожу на пальце, так сильно сжав зубы. Он почти никогда не запоминал эти сны. Они просто будили в нём нечеловеческий ужас и заставляли просыпаться посреди ночи в холодном поту. Бэкхён резко сел на кровати и спустя пару секунд вздохнул от облегчения, понимая, что это всего лишь сон. Снова всего лишь ночной кошмар. Одеяло свалилось с кровати, когда он подтянул к себе одну ногу, чтобы положить на неё лоб и прислушаться к сердцебиению. Это началось после их разрыва, когда Бэкхён загнал себя до состояния овоща. С тех самых пор он ни разу не спал нормально, когда выдавалась такая возможность. Сон больше четырёх часов в постели автоматом означал экзекуцию в виде экстремальных ощущений. Вот и сейчас, полностью вымотавшись и физически, и морально накануне, Бэкхён ожидал новой вспышки подсознательно, но надеялся, что этого не произойдёт. Зря. Это не проходило со временем, это сопровождало его теперь постоянно, и Бэкхён знал, в чём причина — в отсутствии отдыха. Это был замкнутый круг. Даже тогда, когда он мог бы отдохнуть, его посещали кошмары. Он не отдыхал ни головой, ни телом — это всё было следствием его планомерного выматывания себя, чтобы отвлечься от мыслей о Синцзе. Но ничего не выходило. Синцзе беззаботно спал, повернувшись к нему лицом и подложив вытянутую и свисавшую за пределы кровати руку. Он так крепко спал, что даже не почувствовал, как Бэкхён резко принял сидячее положение, сбросив с себя его руку, которой тот его обнимал. Электронные неоновые часы на столе показывали начало четвёртого утра. Бэкхён понял, что ещё успевает на самолёт. И ни секунды не раздумывая, однозначно для себя решил исход этой поездки. Два дня. Наверное, в какой-то параллельной вселенной другой Бэкхён послал бы всё к чёртовой матери, поднял одеяло и укрыл их с Синцзе обоих, чтобы снова вернуться в любимые и такие долгожданные объятия и уснуть уже до утра... Но этот Бэкхён тихо сполз с кровати, поднял с пола одеяло, чтобы аккуратно накрыть им Синцзе, одежду и бесшумно выскользнул в свою спальню. Там он влез в свой махровый халат, тапки и спустился вниз, чтобы разбудить менеджера, мимолётом оглядывая в зеркале макияж. Синцзе застал его за сборами чемодана, стоял в дверях в тех же спортивках, и его недовольный вид прекрасно намекал на выяснение отношений. — Собирался снова уехать, не попрощавшись? — Не вышло, да? — виновато произнёс Бэкхён, даже не поднимая взгляд, и продолжил скидывать вещи в чемодан. — Даже не смотришь на меня... — с досадой. — Боюсь, что тогда не смогу уехать, зная, что есть возможность остаться. — Но ты снова всё решил за нас двоих. Бэкхён закусил нижнюю губу, потому что знал — Синцзе прав. В прошлый раз он уже решил за обоих, и вот во что это всё вылилось. И он снова наступал на те же грабли. Но сейчас он действительно считал, что так надо, и надеялся, что Синцзе того же мнения. В конце концов, они сейчас не готовы к воссоединению оба. Они скорее доломают друг друга, находясь в непосредственной близости, чем разрешат навалившиеся, как снежный ком, проблемы. — Мне нужно успеть в душ до рейса, — сменил тему Бэкхён, намекая на отсутствие времени. — Хочу кое-что отдать тебе, подождёшь? Он кивнул и подхватил полотенце с кровати, приготовленное заранее. — Пойду пока в душ. Стоя под прохладными бодрящими струями, Бэкхён продолжал прокручивать в голове их разговор, и ему совсем не нравился настрой Синцзе. Он выглядел обеспокоенным и даже нервным. Что он собирался ему отдать? Не похоже, чтобы это был подарок. Тогда что? Парный медальон, который Бэкхён привёз ему в подарок, когда у них всё ещё было хорошо? Нет, такого точно не может быть. Синцзе хоть и гложет обида, но он точно на такое не способен. Наскоро вытеревшись, Бэкхён не без труда влез в узкие чёрные джинсы и заправил в них свободную белую футболку без принта. Из ванной он выходил, продолжая сушить волосы тем же махровым полотенцем, закидывая в чемодан косметичку и ещё некоторые мелочи. Синцзе до сих пор не объявился. Отдав менеджеру готовый чемодан, он снова разгладил лежавшую на кровати ветровку, которую разглаживал за время сборов уже раза четыре, и сел рядом, сложив руки в замок. Потом посмотрел на часы, сверил время с телефоном и резко встал, собираясь надеть ветровку и пойти уже самому за Синцзе, который, казалось, вовсе не торопился, в отличие от Бэкхёна. Но именно в этот момент Синцзе появился в дверях, а его руки были заняты ежедневником в плотном переплёте, перетянутым резинкой. — Вот, — протянул он ежедневник с долей неловкости и, когда Бэкхён взял его в руки, положил сверху ещё и ключ от их двери, который Бэкхён намеренно отдал в прошлый раз. — Надеюсь, ты прочтёшь это, в отличие от писем... Я знаю, ты хочешь сказать, что мы снова расстаёмся. Я в этот раз готов к этому. В этот раз я просто уйду и закрою дверь на ключ, а ты вставишь свой с другой стороны. — Как только кто-то из нас первым будет готов увидеть другого, он просто вытащит ключ, чтобы второй смог открыть дверь, — закончил за него Бэкхён, крутя ключ в руке. — Я согласен, это хороший вариант. Синцзе обнял его и прижал к себе всего на секунду, после чего отстранился и тронул ладонью его щёку. — Береги себя, Сянь. — Я закрою, иди, — с кивком. Вставить ключ в замочную скважину оказалось непросто. Не потому, что подводило зрение, а потому, что сложно было решиться отрубить всё и оставить здесь, улетая снова непонятно, надолго ли. На душе висел не просто камень — валун. Он всё ещё мог наплевать на всё и остаться на два дня, но внутренний голос заставлял делать иначе. В конце концов, за двумя оборотами ключа сразу же послышался звук с другой стороны — Синцзе всё это время стоял и ждал под дверью, пока Бэкхён решится закрыть дверь на ключ, чтоб вставить свой. Вот и всё? В машину Бэкхён сел в сметённых чувствах, водрузив на нос солнечные очки, хотя до рассвета было ещё далеко. Не хотелось, чтобы кто-то видел его сонные глаза и возможные слёзы. Ежедневник попал в поле зрения снова, когда они встали в пробку на подъезде к аэропорту. Бэкхён неспешно снял резинку и открыл его. Внутренняя часть обложки была идеально чистой, как и первые несколько страниц. Первые записи пошли в мае. «Любовь моя...» Дата первой страницы была идентична той, что стояла на штампе первого письма. Неровные строчки, зачёркивания и переписывания ― всё это говорило о том, что перед Бэкхёном черновики тех самых писем, что он получал от Синцзе. И чем дальше он читал, тем длиннее становились правки, а написание писем занимало у Синцзе уже не один и не два дня. Всё это он уже почти выучил наизусть за то короткое время, что уделил письмам до поездки в Китай. Но он знал, зачем Синцзе отдал ему ежедневник. Порвав последнее, он не дал Бэкхёну и шанса узнать содержание, а сейчас оно было прямо у него в руках. Но теперь боязнь открыть его стала в несколько раз сильнее, чем раньше. Отговорок больше не находилось. Бэкхён посмотрел на дорогу через лобовое стекло минивэна и удостоверился, что с такой черепашьей скоростью до аэропорта они доберутся не раньше, чем минут через пятнадцать. Выбора не оставалось совсем. Трясущимися руками Бэкхён перелистнул на нужную дату, а затем сразу ещё и ещё. Миллион исправлений занимал места больше, чем само письмо, но разобрать что-то за старательными зачёркиваниями Синцзе не представлялось возможным. «Прости меня. Я был неправ. Время без тебя тянется так долго, что, кажется, я сошёл с ума, раз написал тебе столько всего. Наверное, это повергло тебя в шок и заставило задуматься, так ли я тебя люблю, если всего за три месяца готов порвать тебя на кусочки от того, что ты продолжаешь молчать. Но я на самом деле зол, потому что… Потому что у меня не было выбора. Даже если я хотел слышать и видеть тебя ежедневно, хотя бы по видеосвязи, ты отгородился и игнорируешь всё, что бы я ни делал. Всё что мне остаётся ― это только ждать. Ждать и идти на поводу у твоего агентства, выворачиваться и с тройным усилием думать над тем, как быть дальше, предлагать варианты. Я знаю, нам обоим нелегко, и, возможно, я самый большой эгоист в наших отношениях, но я думаю, мне… куда хуже? Опять же, потому что у меня совершенно не было выбора. Мне осталось только ждать. И в этом ожидании я, кажется, уже умер. Я опустошён. И, наверное, этот раунд закончился проигрышем с обеих сторон. Я не хочу ничего ― это самый опасный диагноз, которого я боялся, полностью теряя связь с тобой. И он оправдался. Я не хочу ни есть, ни пить, ни спать, ни работать. Я не могу заниматься музыкой. Без тебя. Потому что ты моя музыка. Ты слова моей песни. Ты образ, который снится мне, когда я наконец засыпаю. И всё, чего я мог желать всё это время и чего желаю до сих пор… Если бы ты сейчас хоть раз сказал мне «я люблю тебя», я бы весь мир принёс к твоим ногам. Твой». Бэкхён дочитывал последние строки медленно ― страницы безбожно намокли, ― стараясь разобрать неаккуратно, словно в спешке написанные иероглифы, которые уже шли сплошным текстом, без единого исправления, словно написаны они были на одном дыхании. Ещё несколько секунд он пытался стереть влагу с бумаги, лишь размывая чёрную пасту по желтоватым стилизованным страницам, после чего он быстро перелистнул на конец октября, собираясь найти сегодняшнее число. Интуиция подсказывала, что там есть что-то ещё. И она не подвела. Но прочитать это он решился только сев в самолёт. «Привет? Знаю, я мог бы сказать это в лицо, но, наверное, сейчас так проще? Отбросив все эмоции и анализ действий и поступков друг друга, я хочу сказать, что я был жаден до слов, и сейчас я это понимаю. Я хотел, чтобы ты сам догадался, какие слова я хотел услышать, но ты ведь это и так знал с самого начала? И от этого я кажусь сам себе ещё более жалким. Надеюсь, сейчас мы не расстаёмся снова насовсем, иначе этот камень с души никогда не упадёт. Я хочу… тебя слышать, видеть, чувствовать. Заноза, я хочу знать, что ты всё ещё мой. Хорошей дороги и до встречи». Бэкхён не мог врать себе, он действительно знал. И сейчас становилось всё гаже на душе, когда он вдруг осознал, что упирался по собственной воле. Два придурка, которые сутки с лишним перетягивали одеяло на себя, оказались ни с чем. Бэкхён мог спать сейчас в его объятиях, но ехал в аэропорт, чтобы вылететь обратно в Корею. В другой ситуации он отдал бы всё, лишь бы продлить их встречу хотя бы на час, но они продолжали ошибаться раз за разом, пытаясь сохранить собственные достоинство и гордость в глазах другого человека, не решаясь хоть немного дать слабину и показать истинные эмоции. Оба продолжали прятаться за маской безразличия, стараясь сарказмом эту маску с другого сорвать. И обоих эта тактика и уничтожила. Пора было хоть что-то менять. Но прошло уже столько времени, что даже надежда уже дала трещину. ― Извините, выключите или переведите в режим полёта мобильное устройство ― самолёт готовится ко взлёту, ― с улыбкой сообщила Бэкхёну стюардесса, когда он схватился за смартфон. ― Да, конечно. Времени на раздумья не осталось. Бэкхён нажал на кнопку вызова и услышал первый гудок. Второй, третий… Сердце сжималось с каждым звуком в динамике. Казалось, последняя надежда утекала сквозь пальцы. Он не брал трубку. Четвёртый, пятый… Бэкхён с силой зажмурился, беззвучно одними губами молясь всем богам. Шесть, семь… В голове образовался вакуум, и мыслей больше не осталось, кроме одной единственной. ― Да? ― Я очень тебя люблю.

Fin.